— Конечно. Знаешь ли, даже я не могу быть полностью в порядке, четко видя и слыша все это, — безразлично выдала Леонхарт, чувствуя, как светлая девочка и чудовище внутри нее были впервые между собой согласны.

Кто-то сказал, что даже у чудовищ есть сердца. Кто-то сказал, что все они были когда-то лишь детьми.

Энни почесала рукой затылок, вдруг решив снова подумать о давно пойманном птенце, как Браун одернул ее за руку, притягивая к себе ближе.

— Райнер, — слишком громко и непонимающе закричал Бертольд, привлекая к себе внимание рядом сидевшей Мины. Он тут же смущенно улыбнулся ей, значительно понизил голос, — Ты что делаешь?

Браун держал руку Энни на весу, всматриваясь в ее лицо, точно полицейский в место преступления. Выискивая на нем все, что могло бы выдать в Леохарт ее вранье и возможное желание перейти на другую сторону.

Но он не видел в нем ничего, кроме излишне болезненной молочной кожи и двух огромных глаз. Привычно ледяных.

— Нам всем жаль, Энни, всем, — выдал эти слова Райнер. Голос у него был чересчур хриплым. Казалось, что парень молчал с момента пролома стены или заглох еще утром. Энни вспомнила, что сообщить об операции ей пришел только Бертольд.

Леонхарт вдруг удивленно и даже в испуге распахнула глаза, вырывая свою руку из его руки, называя Брауна вслух психопатом. Иначе она и не могла.

В голове страшно пронеслась его недавняя на фоне речь о чести и о солдатском долге. Браун искренне не понимал, что ее так смущает и, хмыкнув, спросил:

— Что?

Наверно, примерно таким тоном Браун задавал бы тот же вопрос солдатам гарнизона, если бы его поймали. И она бы тоже, если бы поймали следом.

Что, Армин? Что? ЧТО?

— Давайте потише, — тихо попросил Бертольд.

Мягкосердечному монстру, кажется, даже если бы он сам сознался, никто бы не поверил. Гувер кусал испуганно губы, оглядываясь постоянно на сидящих рядом и проходивших мимо солдат.

Энни повернулась спиной к обоим, наблюдая за разворачивающейся прямо перед ней мрачной и безысходной картиной. Любое занятие остается любимым всегда.

Леонхарт увидела Эрена, что быстро бежал в сторону газового хранилища. Микаса бежала следом за ним. Армина не было. Должно быть, он был там.

Энни подумала, что он вообще мог там запрятаться. Энни, будь на ее счету это первым серьезным событием, что может легко забрать ее жизнь, по крайней мере, так бы сделала.

Да она и сделала. Правда в родном городе, родном доме и выслушав поддержку и наставления родного отца. Не хватало его сейчас рядом.

— Ты как, Энни? — подошла к ней Мина, с беспокойством глядя на блондинку. Излюбленный вопрос.

Пожалуй, самый надоедливый, тупой и никогда не к месту. Что изменится, если она ответит, как ей плохо на душе и что-то, кажется, развивается шизофрения?

— Нормально, — только ответила она, подумав, что Каролина не была бы обрадована этому ее душераздирающему признанию. Леонхарт, правда, не выдала бы его и так.

Она даже Армину о таком не говорила. Что говорить о Каролине, у которой она даже книгу любимую не знает.

Брюнетка даже близко не догадывалась о внутренних противоречиях Леонхарт, думая, что ей на самом деле страшно и что она, господи боже, потеряла Армина в толпе и теперь грустит.

— Ты не знаешь где Армин? — выразилась она, оставляя за спиной одновременно перекошенные в недовольстве лица Брауна и Гувера. Энни не слишком женственно хмыкнула, харкнув на землю.

Этот жест четко и ясно показывал все, что она думает об Армине.

На автомате поднесенные к ключице пальцы показывали, что она действительно о нем думала.

— Тебе страшно, — сказала Мина, утвердительно кивнув сама себе головой. Она старательно сделала вид, что ее не смутило действие Энни и не придало немного омерзения, потому что Леонхарт была ее подругой и была сейчас точно не в себе.

Ничего такого, собственно. Такая ситуация любого с ума сведет. Не сблевала — уже хорошо!

— Знаешь, мне тоже страшно, — призналась Мина, как-то виновато опустив глаза.

Это заявление показалось Энни очень честным и очень обидным. Обидно было еще на саму себя все время, пока она отводила Мину в сторону подальше от пронзительного взгляда Брауна, обнимая за талию и тихо говоря, что все будет хорошо.

Чудовище внутри громко и надрывно рассмеялось. Светлая девочка не могла противиться такому мерзкому гоготу, помня о том, что она хрупкая и нежная, а такие обычно не лезут на рожон.

Им бы укачивать детей на руках. Танцевать танцы в платьях. Романтически вспоминать о любимом в самый разгар всеобщей паники.

Энни усадила Мину на ящик, присев рядом на колени и ложа руки на ее. Каролина плакала — тихо, но сильно, выдавая все больше и больше слез, что стекали по подбородку и капали на одежду.

— Мне очень страшно, Энни, — шмыгнув носом, сказала Мина.

Энни вздохнула. Нечего добавить. Иногда надо просто помолчать. Уж в чем-в чем, а в молчании Леонхарт мастер.

Энни твердо сказала, что с Миной ничего не случится, что она, в случае чего, будет рядом. Если надо — отдаст последние лезвия и оставшийся газ, если это понадобиться ей, чтобы спастись. Все эти заявления могли бы звучать еще уверенней, окажись они в одном отряде или хотя бы на одной стороне.

Мина все равно принимала их с радостной улыбкой, сильно обнимая Энни и говоря, что она рада иметь такую хорошую подругу.

Энни подумала, что слышала когда-то нечто похожее. Правда, только что-то о хорошем.

В светловолосой голове возник образ солнечного мальчика. Райнер большими шагами шел в их сторону, оставляя позади спокойно идущего Бертольда. Мина сжимала ее в объятьях, словно плюшевую игрушку.

Энни снова увидела Эрена, идущего с Микасой, но уже вместе с Армином, взгляд которого светился точно большой смелостью и отвагой, чего Энни не видел еще никогда.

Светлая девочка в умилении подумала, какой этот парень все-таки хороший. Чудовище что-то пошутило про дохляка, но его уже никто не слушал.

***

Все происходило слишком быстро — титаны, множественнные смерти, еще больше титанов, вопли Брауна о самоотверженности и отваге, громкий общий плач и почти закончившийся газ. Крыша.

Энни испытывала чувство отвращения, понимая, что таскается за Брауном, как собачка. Побитая жизнью псина, которая одна в нынешним мире точно пропадет. При всей своей неприязни к этому парню и страхе перед ним, оглядываясь на огромные быстроиспаряющиеся трупы и кровавую кашу из людей, Энни, волей не волей, а жалась к Брауну, хватая его за руку и тихо говоря, что ей страшно.

Она точно не знала, что услышит в ответ. Надменный возглас о чести солдата или сочувственную фразу о тяжелой судьбе воина. Она, если честно, не хотела слышать ничего из этого. Хотелось только зарыться в большом плече Брауна с головой, вдыхая запах ржавчины, издаваемый кровью кого-то из бывших сослуживцев, оставшихся мусором под ногами.

Этот мрачный дождливый день чудовищно хотелось как-то осветить. Чудовище внутри отгоняло от Энни мысли о тепле, солнце и солнечном мальчике, заставляя жаться к Брауну и выискивать глазами Бертольда. Его апатичность можно было почувствовать еще до того, как он подошел к ним.

Бертольд аккуратно положил руку Энни на плечо, что крепко обхватывала одной рукой Брауна, точно спасательный круг в необъятном море крови, боли и разрушенных надежд. Чудовище мысленно дало ей пощечину и попросило держать себя в руках. Не для того оно всунуло в ее безграничное одиночество хоть каких-то людей. Не время нюни распускать!

Остальные сослуживцы тоже не были в хорошем состоянии. На некоторых было даже страшно смотреть — Энни отворачивалась также быстро, как они дрожали и, не прекращая, молились. Леонхарт взглянула в небо, серьезно думая, на каком из именно многочисленных облаков сидит так называемый Бог и надменно смеется над всеми ними. Может он садист?

Светлая девочка внутри надрывисто рыдала, уже много времени придавалась молитвам, которых знала слишком много. Ничего удивительно — Армин читал с ней даже библию, точно детскую сказку, хлопая огромными глазами и постоянно говоря, что эта книга когда-нибудь всех спасет.