Это заявление самой себе все равно не мешало Леонхарт сидеть в стороне, абстрагируясь от толпы курсантов, носящихся безумно туда-сюда. Словно загнанные в угол звери, они не могли найти себе со страху места, не сдерживали крики.

Энни только вспоминала о прошлой ночи, когда мимо нее пронесся до смерти испуганный Дазз, вопя о том, что они все умрут. Леонхарт погладила себя по щеке, представляя рядом солнечного мальчика, который, возможно, мог быть уже давно мертвым.

Он не знала, кто сегодня дежурит на стене. Не хотела знать. Отмахнулась рукой от напарников по несчастью до этого, после — прошла мимо них с абсолютно пустым взглядом. Те, правда, не скупились не эмоции — она услышала громкое заявление Райнера о чести и силе солдата и после досадный вдох Бертольда.

У Брауна поехала крыша. Его было даже, немножко, жаль.

Энни начала жалеть всех других людей еще с первого дня учебы. Едва завидела криво болтающегося на тросах Эрена.

Куда, собственно, лезли все они. Редкими вечерами, когда слишком оптимистичные шутки и мнимые надежды на светлое будущее доставали даже безразличную Леонхарт, ей хотелось встать на стол, громко обратившись ко всем с только одним вопросом:

«Куда ж вы все лезете?! Что вам дома не сидится?!»

Она бы, если честно, посидела бы дома. Пусть, даже в своей родной деревне — вполне возможно, что в ней было бы даже лучше. Рядом бы был отец, кажущийся ей сейчас почему-то менее далеким, чем в десятилетнем возрасте. Может от того, что раньше он был рядом, и Энни как-то не придавала его присутствию значения, а сейчас, особенно сейчас, девушка понимала, что скучает.

Папа. Папочка. Папуля. Энни ясно помнит, как ему нравились такие милые сокращения, и как Энни порой только издевательски произносила их, если чем-то была не довольна.

Ей вообще нравилось давать людям прозвища.

Дохляк… Господин суицидник… Кажется, все забыли или изначально не знали, что первой так называть Эрена начала она.

В их узких кругах Бертольд значился мягкосердечным монстром, а Браун психопатом. Если коротко — психом. Хотя первый вариант ей нравился как-то больше.

Энни сидела на старых ящиках, спрятавшись ото всех в углу, почти забыв уже о том, что вчера было.

Не то, что забыв. Просто уже надо было перестать такое вспоминать. К слишком приятным воспоминаниям слишком близко привязываешься.

Тем более, она уже предполагала то, что Арлерт мертв.

Но, если вдуматься, это было весьма спорное заявление.

Светлая сторона Энни, за все эти три года открытая Армином и немного показанная остальному миру, думала о том, как жесток этот мир и как несправедлива смерть такого солнечного мальчика.

Чудовище внутри Леонхарт громко возмущалось, не понимая, почему этот дохляк так много значит для нее, и почему она не может просто взять и, скажем, раздавить его.

Мешал факт того, что после Энни совсем бы могла отчаяться и, послав всех подальше, пошла бы прыгать со стены. Об этом, правда, думала светлая Энни. Светлая девочка Энни, возможно, была создана именно Армином. Или просто так тщательно пряталась столько лет.

Чудовище Энни поймало в толпе взгляд Бертольда и, как ни в чем не бывало, помахало тому рукой.

Ничего такого. Просто, один монстр машет другому. Разве что у нее руки чуть-чуть запачканы в крови, а у того по локоть.

Когда-нибудь она потом спросит Гувера о том, как он с этим живет. Райнера спрашивать не будет — его жизнь жизнью то назвать тяжело.

Хотя ее — тяжелей.

Энни снова дотрагивается до засоса на своей ключице, всего лишь одного из многих и мысленно смеется, думая, что в тихом омуте — черти водятся.

Двойная дилемма, получается. Неизвестно мертвый или живой Армин точно бы ее оценил.

Бертольд снова машет ей рукой, прося подойти к ним. Райнер машет тоже. Дазз рядом блюет, кажется, с кровью. Криста ободряюще стучит ему по спине. В небо взлетает целая стая ворон, подобно черным демонам, громка каркая, словно издевательски.

Энни хочется смеяться. Девушка обнимает себя руками, пряча глаза за спадающими прядками, что сегодня ее никак не раздражают своей не послушностью.

В голову, по привычке, лезут кадры прошлой ночи, немного событий до этого, почему-то, неожиданно и совсем не к месту вспомнившийся раненый птенец.

Армин шел в ее сторону с таким же мрачным взглядом, с каким отпускал его в небо.

Энни толком не могла объяснить, что почувствовала, увидев того живым.

С большим ужасом блондинка взглянула на Райнера, в котором сидели сразу две личности, точно причиняя большой дискомфорт друг к другу.

Энни точно знала, что это неприятно. Потому что светлая девочка и чудовище хотели разорвать ее, кажется, на куски.

Живот, в который Арлерт ударил очень давно, вдруг заболел, предательски вынуждая Энни показать свою слабость.

Покажи ее Арлерту, Энни. Покажи ему, что ты обычная девочка, а не изначально выращенная машина для убийств.

Армин не подошел к ней, остановившись где-то на середине пути. Он смотрел на Энни. Она смотрела в никуда. Одна рука ее поглаживала живот, другая была прислонена к щеке. Бертольд окрикнул ее.

Гувер, не скрывая злобы, смотрел на Арлерта с большим внутренним желанием убить. Армин, кажется, хотел именно его сейчас спросить, поможет ли он ему разобраться с тросами.

Мягкосердечный монстр и солнечный мальчик сошлись в немом схватке, о которой последний не знал, а Энни не хотела знать, даже если бы видела все это.

Пустая, сырая от недавнего дождя земля, с вкраплениям рвоты старика Дазза была очень интересной. По крайней мере, Энни пыталась убедить себя в этом изо всех сил.

На ум пришла опять сегодняшняя ночь. Светлая девочка умиротворенно вздохнула, а чудовище недовольно фыркнуло, прося выкинуть из памяти эти картины раз и навсегда.

Раз — и все. Было бы здорово, если бы одним разом можно было выкинуть какую-нибудь из ее сторон. Какую, правда, Леонхарт точно не знала.

Бертольд снова окрикнул ее. Армин окрикнул тоже.

«Энни!» — раздалось почти одновременно с разных сторон баррикад.

Леонхарт подавила издевательскую улыбку. Она встала, снова дотронувшись до ключицы, но уже через одежду.

Глядя прямо в прищуренные зеленые глаза Гувера, Энни не могла точно сказать, попала ли она сейчас в то место.

Армин справа снова позвал ее. Бертольд тоже. А Энни, точно хрупкая девушка или неожиданно полюбившийся монстр, взглянула на каждого.

Армин в голове тянул к ней руку, наяву прося подойти, чтобы о чем-то поговорить.

Бертольд тоже в голове тянул к ней руку, наяву крича, что им пора закончить одно дело и рядом с высокорослым Энни четко видела отца. Постаревшего, с полными вопроса и предостережения глазами.

Мол, ты же меня не расстроишь, Энни? Ты же помнишь, что есть я и твой родной дом? Ты же помнишь?

Ты же помнишь, да, что происходило все эти три года? Ты же помнишь эти прикосновения и помнишь, где именно след на ключице?

Леонхарт поджала губы, хватаясь обеими руками за голову, как-то даже обреченно скуля.

Помнит все. Помнит, к сожалению, все.

Энни еще раз взглянула на Армина, развернулась и пошла в сторону мягкосердечного монстра и оставляя сзади солнечного мальчика, взгляд которого, точно, наполнили мрачные дождливые тучи.

Параллельно с этим хлынул дождь, и Энни, смотря в глаза высокорослому радостному Гуверу, подумала о том, что такая дилемма Арлерту бы вряд ли понравилась.

***

— Мы закончили, — зачем-то сообщил Райнер, словно Энни все это время просидела в какой-нибудь кладовке, вдалеке ото всех, точно не слыша все эти крики и не видя испуганных лиц.

Энни, давно уже понятно для всех, никогда не волновало происходящее вокруг. Она не была, скажем, дохляком и не тратила свое любопытство, а то и переживания на тех, кто мог в любом момент оказаться под ее ногами.

Точно ягодки. Точно спелые ягодки. Точно спелые ягодки черники. Любимой.

— Ты не в порядке, — сказал Райнер, глядя на нее, точно на сестру по несчастью.