Во время занятия Учиха не пытался меня игнорировать, но его взгляд не задерживался на мне ни на секунду дольше, чем на всех остальных. Словно ничего нас никогда и не связывало, и я просто часть этой массы, попавшей под его руководство. И это… обижало. Лучше бы он отыгрывался на мне весь урок или, наоборот, совсем не замечал. Тогда бы не было этого гадкого ощущения, что ему всё равно.
— Сэнсэй! — после урока я, как полная дура, ломанулась за ним, чтобы поймать в коридоре. Чего я хотелось этим добиться, не известно даже мне самой. Наверное, чуть более живой реакции на своё существование.
Итачи обернулся и, бегло бросив взгляд на наручные часы, рассеянно спросил:
— А, Хигураши… Ты что-то хотела? — и в спешке добавил: — Только давай побыстрей, а то через пять минут мне нужно быть на педсовете.
И да. В его голосе не было ни капли заинтересованности.
— Боюсь, пяти минут мне не хватит, — я как могла, пыталась скрыть своё разочарование.
Учиха пару раз моргнул, глядя на меня в отстраненной задумчивости, а затем устало вздохнул:
— Слушай, если ты хочешь обсудить что-то, что не касается моего предмета или деятельности класса, то тебе стоит обратиться к кому-нибудь другому. Знаешь, с этого триместра у нас снова начинает работать кабинет школьного психолога, и…
— Ох, нет, — из моей глотки вырвался сдавленный смешок, и я отвернулась, чтобы он не увидел, как я пытаюсь сморгнуть навернувшиеся слезы. — Я вас поняла, сэнсэй. Хорошего дня.
— И тебе, — ударили спокойные слова в мою удаляющуюся спину, в которых отчетливо читалось «и не донимай меня больше».
Следующие три недели выдались такими, будто какой-то студент-троечник с режиссерского факультета взялся снять по моей жизни фильм о параллельной реальности.
Дейдара стал сам на себя не похож. Я уже на третий день от обиды и досады начала превращаться в злобную мегеру, а он всё терпел, улыбался и на мои агрессивные выпады реагировал всепрощением. И это бесило еще больше. Меня раздражало то, как он пытается казаться кем-то, кем он не является. Его глаза говорили, что он на взводе, рот выдавал что-то совершенно другое, а я всё ждала взрыва. И ведь Дею даже не приходило в голову, что влюбилась я в него, когда он вёл себя, как мудак, так с чего теперь меня должно было покорить его новое амплуа пай-мальчика?
Яманака день за днем промывала мне мозги, что я живу-дышу неправильно, и что мучаю и себя, и Тсукури. С чего она вдруг прониклась к нему такой жалостью, я не знала, но в какой-то момент мне начало казаться, что за ее словами кроется какая-то личная драма, о которой она не рассказывает.
Мама, видя моё настроение, начала пристально за мной следить. В выходные дни она контролировала, чтобы я не пропускала приемы пищи, а в рабочие и командировочные просила за мной приглядывать Яхико. И самое отвратное, что она рассказала ему о моей анорексии, и нии-сан принял это слишком близко к сердцу. Нет, он не стал смотреть на меня с жалостью, но в роль няньки вжился охотно. Каждый божий день в семь вечера он заявлялся к нам домой на ужин и просил, чтобы я ела вместе с ним, у него на глазах. Не знаю, с чего мама взяла, что у меня случился рецидив, но подобная опека только еще больше вгоняла в уныние.
И, наконец, Итачи. О-о-о, я бы всё отдала, чтобы иметь самообладание, как у него. Ни один мускул на его лице при виде меня не дергался. Ничего не выдавало хоть какую-то заинтересованность в моей персоне. И тогда я решила добиться его внимания самым идиотским способом, который только пришел мне в голову — начала прогуливать историю. «Уж на это-то он должен среагировать» — думала я, и оказалась права. Итачи вызвал меня в учительскую, когда там находилось еще полдесятка учительского состава, и заявил, что страсть, как хочет видеть мою маму. Ну, хоть кого-то из женщин моей семьи он хочет видеть.
А ведь все эти три недели я только и делала, что думала о нем. Вспоминала его объятия, руки, губы, и как мне было хорошо и уютно рядом с ним. А теперь Итачи ушел из моей жизни, оставив вместо себя холодную куклу в виде учителя, а вместе с ним ушла и вся радость. И, может, мне стоило попытаться воскресить в себе чувства к Дейдаре, но я бы, скорее, согласилась оставить в своем сердце пустоту, чем позволила ее занять кому-то, кроме Итачи.
Приближающийся конец сентября внес немного приятных хлопот в мои мрачные будни. Ино и Шикамару родились с разницей в один день, и потому решили отпраздновать своё семнадцатилетие в одну субботу, двадцать восьмого. Яманака даже каким-то чудом выклянчила у Кисаме-сэнсэя ключи от одного из помещений спорткомплекса. Видимо, капитанство в клубе черлидинга дает ей некоторые привилегии.
Меня сразу же, не спрашивая, втянули в организацию праздника. Поручили оформление зала и создание плейлиста для вечеринки, хоть я мало что в этом понимаю. Шикамару на следующий же день скинул мне список гостей. А еще номер Чоуджи, чтобы тот, в случае чего, помог с закупками и доставками всякой мишуры. Честно говоря, я ничего тяжелее воздушных шариков, нескольких скатертей и одноразовой посуды тащить не собиралась, но Нара настаивал.
Придя со школы, я сразу же ухватилась за эту возможность отвлечься. Просмотрела список, состоящий в основном из одноклассников и еще нескольких человек из параллели и решила, что пробегу с опросом на перемене, чтобы записать любимые песни и жанры приглашенных. А лучше просто распечатаю дома небольшие анкетки. Даже не придется всех лично разыскивать. Можно просто передать, и…
Мысль оборвалась и ушла совсем в другое русло. Ну конечно же!
Я открыла ящик стола, вытащила бумагу, ручку и принялась писать.
Что сделал Дейдара, когда так и не смог вызвать на разговор? Он подбросил мне диск со своей исповедью, и оказался прав - он таки был услышан. Так почему я не могу проделать то же самое? Это же элементарно — просто незаметно подложить письмо Итачи на стол!
Однако, я очень быстро поняла, что не стоит оставлять письмо без присмотра, иначе оно имеет все шансы превратиться в компромат. Лучше передать его Итачи прямо в руки, но лучше через того, кому он точно не сможет отказать во внимании.
На большой перемене следующего дня я вручила анкеты одноклассникам и еще несколько штук Наруто, чтобы тот раздал их своим, а затем отправилась на поиски младшего Учиха. В кабинете школьного совета на мой безобидный вопрос «А где Саске?» главный староста, Хьюга Неджи, возмутился, что он секретарем для Учиха не нанимался, но затем всё-таки сдал его местоположение со всеми потрохами. Саске нашелся в столовой, мрачно жующий свой обед в одиночестве. И это при том, что все остальные ученики сидели по трое и четверо.
Крепче сжав собранный мамой бенто, я направилась прямиком к нему и спросила разрешения присесть, доверительно добавив, что у меня к нему важный разговор.
— Я предпочитаю есть один, — источая флюиды дружелюбия, оборвал Саске и отправил в рот сосиску в виде осьминожка. Не знай я его столько лет, непременно бы огорчилась и убралась, куда подальше. Но Саске всегда такой — сначала выставит иголки, как дикобраз, а потом всё равно смирится, выслушает и поможет. В память о детской дружбе.
— Мне правда нужно с тобой поговорить, — как бы извиняясь, пожала плечами я и, несмотря на его протест, плюхнулась напротив.
— Ты не отвяжешься, да? — снисходительно цокнул он, на что я с улыбкой замотала головой. — Ладно. Валяй. Сегодня я добрый.
И мне не пришлось повторять это дважды. Для вида вскрыв бенто, я взяла палочки и, понизив голос до шепота, поддалась вперед:
— Помнишь, о чем мы говорили в походе?
Саске на секунду призадумался, так и не донеся кусочек мяса до рта, а после в его взгляде мелькнуло понимание, и он поморщился.
— Если ты снова собралась обсуждать, как ты втрескалась в моего брата, то не порть мне аппетит, — он произнес это так громко, что несколько человек с соседних столиков на нас покосились, а я вспыхнула от возмущения и зашипела, призывая притихнуть. — Да расслабься, — Учиха флегматично хмыкнул. — Тут полшколы по нему да по Сасори сохнет. Никому и дела до тебя нет.
