Итачи сегодня я видела лишь мельком, когда забежала в учительскую с просьбой сделать копию сценария. На моё «здравствуйте» он сухо поинтересовался, как прошла репетиция, а после сразу же куда-то вышел с увесистой кипой бумаг. Словом, поступил как любой другой учитель, у которого и без классного руководства дел по горло. Зато Какузу-сэнсэй, воспользовавшись моментом, стряс с меня двадцать йен. Еще и громко причитал при этом, что картриджи для копировальной машины стоят дорого, и тут «не ксерят за красивые глаза». Интересно, все математики такие меркантильные или только этот?

Как итог, радости встреча с моим новоиспеченным парнем мне так и не принесла. Ну и еще бы — он же держался так, будто ему глубоко на меня плевать. Хоть я и понимаю, что это напускное, и на самом деле Итачи относится ко мне совсем не так, неприятный осадок всё равно остался. Получается, если я каким-то чудом не буду его отлавливать в одиночестве, мне всегда придется довольствоваться этим полным равнодушия взглядом? В этом что, и есть вся прелесть тайных отношений?

Пока я преспокойно сидела на кухне и ждала, когда вскипит чайник, в прихожей послышался грохот, заставивший меня разом вспомнить все фильмы ужасов и приблизиться на шаг к инфаркту. Как оказалось, я просто неудачно поставила сумку на тумбу, и та кувыркнулась на пол, попутно высыпав всё содержимое. Зонтик, кошелёк, расческа, проездной, зеркальце… и небольшой пластиковый футляр с диском, на котором было неаккуратно выведено синим маркером моё имя. Я видела его впервые, но, судя по надписи, именно мне он предназначался, и от мысли, что кто-то исподтишка подбросил мне его, стало как-то не по себе.

Прихватив мамин ноутбук из гостиной и убежав с ним на кухню, я мигом его разблокировала, введя пароль — дату своего рождения, и вставила диск. На экране высветился всего один записанный файл с жутковатым названием «Посмотри меня», и мне пришлось с минуту собираться с духом, чтобы щелкнуть по нему мышкой. Я почему-то даже не сомневалась, что это что-то плохое: какой-нибудь компромат или подборка кадров с расчлененными котятами с любовью от Карин.

Когда на развернувшемся экране появился Дейдара, я испытала такое чувство облегчения, что чуть не расползлась по столу лужицей.

«Привет, Хигураши! — Тсукури бодро махнул рукой и поправил чуть покосившуюся камеру. — Если ты это смотришь, значит, я всё-таки набрался смелости и отдал тебе этот диск. Либо не набрался и подбросил в сумку, когда ты зазевалась. Держу пари, в этом случае ты порядочно пересралась, обнаружив его у себя, но так тебе и надо, м».

— Придурок, — выдохнула я, подпирая щеку рукой. Придурок, который слишком хорошо меня знает.

«Ты не дала мне и шанса с тобой поговорить, и даже сейчас в твоей власти просто нажать на «стоп» и выкинуть этот диск к чертовой бабушке. Но я очень прошу тебя этого не делать. Впрочем, у меня есть копия, так что так просто ты от меня не отделаешься, м, — он усмехнулся, а я непроизвольно хмыкнула. Странное чувство — будто он и впрямь со мной говорит, хоть у меня и нет возможности ему ответить. — Однажды ты сказала мне, что в письмах, написанных рукой на бумаге, есть душа, и жаль, что больше их никто не пишет. Я хотел написать тебе такое письмо. Длиннющее, чтобы всё расписать, как нужно, чтобы как следует подобрать слова… А потом вспомнил, что у меня ужасный почерк, и решил, что ты и двух страниц чтения не выдержишь, не осыпав меня проклятиями, м».

Он еще и левша, и потому всё время смазывает чернила рукой, пачкая мелкими пятнами всю страницу. Хотя навряд ли меня бы это отпугнуло — любопытство во мне явно сильней боязни неразборчивых почерков.

«Для себя я уже окрестил это видео исповедью, ведь в нем я изложу свою версию нашей с тобой истории от начала до конца. Что-то ты уже знаешь и слышала не раз, что-то услышишь впервые. Просто знай, что каждое произнесенное мной слово будет правдой. Я мог бы даже поклясться в этом, но ты уже достаточно хорошо меня знаешь, чтобы видеть, когда я кривлю душой. Да и… мне всегда было легче молчать, чем врать. И это ты тоже знаешь, м».

И тут Дейдара абсолютно прав. По нему хоть и видно, когда он о чем-то не договаривает, обманывать у него получается еще хуже. Никаких актерских данных, помимо привлекательной внешности, у него нет — что в голове, то и на лице. Даже у меня врать выходит поубедительней, хотя из меня тоже актриса еще та.

«Итак, начну с самого начала. С моего перевода в Коноху. — Как-то уж слишком с начала. — Я тогда не особо обращал на тебя внимание. Ну рыжая, ну девчонка… — он пожал плечами, а я скептически приподняла бровь, ожидая продолжения. — Ты казалась обыкновенной тихушницей, мечтающей о принце на белом коне, который увезет галопом по радуге в страну счастья. — Да, типичные мечты пятнадцатилетней девочки. — Наверное, поэтому, когда ты призналась мне в своих чувствах… я решил, что ты прикалываешься. Или кому-то что-то проспорила. Это признание никак не вязалось с твоим образом, и потому я совсем не воспринял твои слова всерьез. Ну, сама понимаешь, — он развел руками, — подходящим парнем для хорошей девочки меня не назовешь, м».

Тогда Дейдара рассмеялся и ушёл, не сказав ни слова, и это было так унизительно, что мне хотелось сквозь землю провалиться. Даже сейчас не понимаю, чем я думала, когда решилась ему открыться. Тсукури же всегда был без царя в голове, и от него стоило ожидать нечто подобное.

«Потом до меня дошло, что ты не шутила. Тогда я ещё встречался с Карин, и я зачем-то похвастался перед ней, что вот, я, оказывается, нравлюсь одной девушке настолько, что она решила мне в этом признаться. Хотел себе цену набить, наверное… — Тсукури замолчал и, уставившись куда-то в стол, тяжело выдохнул. — Эффект получился что надо, и в итоге она заревновала и разнылась. Попросила максимально доходчиво дать тебе понять, что ты вообще мне не нравишься. — Он поднял глаза и хмыкнул. — В общем-то, это меня не оправдывает, но я только из-за этой просьбы и начал тебя поддевать. Ты не была страшной, противной или что-то в этом роде — просто тебе не повезло нарваться на такого мудака, как я, м».

Мне было тяжело это слушать, ведь Дейдара уже просил прощения за всё, что сделал мне в средней школе. А сейчас от его слов в душе будто по новой воскресали старые обиды, о которых я уже и думать забыла. Эдакий экскурс по моему прошлому, о котором я не просила.

«Мне хотелось вывести тебя на эмоции, чтобы ты разозлилась и послала меня к черту, но ты с таким завидным спокойствием реагировала на все мои выходки, что я и не предполагал, что переступаю черту и делаю что-то плохое. Даже когда Учиха начал за тебя заступаться, я думал: «Ну, а что такого? Это же всё невинные подколы и розыгрыши».

Никто, кроме Саске, ничего ему не говорил. Все делали вид, что не замечают, что он откровенно надо мной издевается, а я старалась не терять лицо. Иногда даже смеялась, будто меня это всё забавляет, но по факту мне было не до смеха. Меня сжирала жгучая обида, и я искренне не понимала, как можно так издеваться над человеком просто потому, что его внешность тебе не нравится.

«Знаешь, я никогда не забуду, как в очередной раз наговорил тебе всякой ерунды, которую даже не запомнил, а ты вдруг поникла головой, зажала рот ладонью и тихо всхлипнула. А я и не понял, что случилось, и что такого сделал, чтобы довести тебя до слез. Просто таращился на тебя, как полудурок, во все глаза и ждал, что ты вот-вот рассмеешься и скажешь: «Что, купился? А я тебя разыграла». Но вместо этого ты сказала совсем другое, и ни намека на шутку в твоих глазах не было».

— Радуйся, Тсукури. Больше ты меня не увидишь, — шепотом проговорила я, почувствовав, как в горле застыл ком невысказанной горечи от этого воспоминания. Это последнее, что я помню отчетливо. Всё, что было после — лишь вспышками до момента, когда Итачи обнаружил меня на мосту.

«В день, когда стало известно, что твоя мама забрала документы из школы, — продолжил Тсукури, — Саске крепко вмазал мне по лицу. Я знал, что это из-за тебя, хоть он и не сказал при этом ни слова. — От услышанного откровения мои брови медленно поползли вверх. Дейдара никогда не рассказывал, что у него с Учихой доходило до рукоприкладства. Да и чтобы Саске пошел на такое ради меня, я тоже с трудом представляю. — Поэтому я злился каждый раз, когда ты заговаривала с ним в Акатсуки, и потому так взбесился, когда подумал, что это с ним ты ушла из клуба. Мне казалось, что он испытывает к тебе не только признательность за детскую дружбу. Понимаешь? Сейчас-то я вижу, что это не так, но всё равно иногда… ревную. Не хочу, чтобы вы общались, но запретить не могу, м».