— Нами?
Итачи, выходит из комнаты и спускается вниз, по лестнице. Раз она не наверху, то остается только два варианта — гостиная и кухня. В их крошечной квартире-студии в Токио, где они прожили четыре года, конечно, было страшно тесно, но и у маленького жилья есть свои плюсы. По крайней мере, им не приходилось искать друг друга по пять минут, как здесь, в Какурезато. В доме, где когда-то жили Нами и Куренай.
Он находит её на кухне. В наушниках, в фартуке, майке и пижамных шортах, она пританцовывает возле плиты и, не замечая ничего вокруг, переворачивает лопаткой последнюю партию подрумяненных панкейков. Итачи с легкой улыбкой прислоняется к дверному косяку, гадая, как скоро она его заметит. Вопреки ожиданиям, оборачивается Нами практически сразу и, схватившись за сердце от неожиданности, смеется. И вот за эту улыбку он готов простить ей всё, что угодно. Какая, к черту, разница, правильно ли она выдавливает зубную пасту и завинчивает ли колпачок, если Итачи любит её до дрожи в коленях.
Он никогда не прекращал ее любить. Нами — его смысл, его слабость, его спасение. Ни расстояния, ни люди, ни внутренние демоны не смогли помешать им быть вместе.
Кто бы знал, как те два года разлуки Итачи выл при одной лишь мысли, что Нами найдет ему замену в Токио. Не то чтобы он сомневался в ее чувствах, но какая-то часть него всё равно не находила покоя, затихая лишь под вечер, когда ее голос звучал в динамике телефона. Нами тоже любила, скучала и боялась его потерять.
Настоящие сложности, вопреки ожиданиям, начались, когда они начали жить вместе. Зарабатывание денег в попытке не только свести концы с концами, но и что-то отложить на будущее, забирало у Итачи всё его время: днем — школа, вечером — дополнительные курсы для студентов. Нами почти всегда уже спала, когда он приходил домой, а если не спала, то зубрила бесконечные учебники и университетские конспекты в свете настольной лампы. Хотел бы Итачи повернуть время вспять. Тогда бы он остановил это колесо, в котором без конца приходилось бежать, поговорил бы с ней и во время заметил, что с Нами что-то не так.
Осознание окатило словно ледяной водой из ведра, когда однажды он вернулся из недельной поездки с учениками и услышал сдавленные всхлипы из ванной комнаты. Итачи открыл дверь, увидел ее, лежащую клубком на холодном полу, и в глазах его на несколько секунд помутилось. Он мог не напрягаясь сосчитать все её ребра — настолько явно они проступали через кожу. На тот момент Нами потеряла уже двенадцать килограмм. Чёртова анорексия буквально сжирала её заживо.
Позже она показала ему переписку. Одна из студенток, что он обучал, три месяца терроризировала ее сообщениями. Писала, что у них с Итачи роман, что он всё ещё не бросил Нами только из чувства долга и жалости, даже присылала фотографии вещей, которые он якобы забыл у нее дома. Итачи часто замечал к себе нездоровый интерес среди своих подопечных и всегда пресекал даже малейшие намеки на флирт на корню, но он даже представить не мог, каких масштабных бед может наворотить подлая человеческая натура.
Когда началось лечение, Итачи искренне зауважал Дейдару, который, судя по рассказам, уже проходил этот путь. С Нами легко сейчас, когда она здорова, но Нами с истощенным телом и разумом превращалась в сущее наказание. Она становилась агрессивной, могла смеяться и уже через секунду пуститься в слезы, а заставить её элементарно поужинать было и вовсе невыполнимой задачей. Но ни разу Итачи не думал о том, чтобы её оставить. Он сам удивлялся, как продолжал любить её, даже когда Нами превратилась в полную свою противоположность. В моменты, когда она так и норовила ему треснуть, он стойко выслушивал все её нападки и крики «убирайся» и ни разу не позволял себе «убраться» даже в соседнее помещение. Итачи знал, что в конце концов она заплачет, руки в бессилии обвиснут по швам, и он сможет её обнять, твердо веря, что вскоре они обязательно победят эту чёртову болезнь. К счастью, его вера оказалась не напрасной.
— Попробуй. Хватает соли? — Нами тычет ему тёплым панкейком прямо в губы, и Итачи откусывает небольшой кусочек, медленно жуя, чтобы распробовать.
— Идеально.
— Вот и отлично, — она хлопает в ладоши и развязывает узел фартука за спиной. — Я так нервничаю из-за сегодняшнего вечера, что вкуса, кажется, не чувствую.
— Перестань, — Итачи улыбается, снимая с её шеи петлю. — Ты же знаешь, моя мама обожает тебя и всю твою родню.
— Меня больше Фугаку-сан беспокоит, — Нами чуть ежится. — У меня каждый раз мурашки по спине от его взгляда.
Фугаку не был в восторге, когда его сын покинул Какурезато из-за «какой-то малолетней идиотки», и его неодобрение вбило ещё один клин в и без того отвратительные отношения с Итачи. Общаться снова они начали только когда Микото простила бывшего мужа и, вернувшись к нему, вынудила держать свои недовольства при себе. Впрочем, поступок старшего сына перестал казаться ему таким вопиющим после того, как Саске женился на Сакуре с уже наметившимся на четвертом месяце животом. Малышку Сараду Фугаку теперь боготворит и не выпускает из рук, но бывшая Харуно в нем симпатии вызывает ничуть не больше Нами.
— Ему нужно время, — Итачи не кривит душой. Знает, каким тяжелым человеком бывает его отец. — Поверь, то, что он держит язык за зубами, уже дорогого стоит.
— И я это ценю, — Нами стягивает с волос резинку, позволяя локонам свободно упасть на плечи. — Поставишь чайник? Мои вот-вот приедут, а я в одних трусах.
— Ты определенно не в одних трусах. Пока что, — и прежде, чем Нами замечает его наметившуюся улыбку, подхватывает ее и забрасывает на плечо под испуганно-восторженный визг. — У нас ведь есть минут двадцать?
Когда Итачи проходит через проем кухни, в входной двери щелкает ключ, и Учиха рефлекторно поворачивается на звук так, что едва не вырубает болтающуюся на нем девушку ударом об косяк. В помещение вваливается припорошенный снегом Асума.
— Мы что, не вовремя?
Нами, потирая ушибленный затылок, как ни странно, не стонет от боли, а безостановочно смеется, в то время как Итачи, за секунду метнувшись к холодильнику, уже прикладывает к её голове пакет с замороженными креветками.
Вторым за Асумой влетает маленький вихрь в желтой куртке и шапке с помпоном.
— Мираи, куда в обу…
— Онэ-чан! — «Вихрь» виснет на Нами, и та подхватывает сестренку на руки, стягивая с головы шапку, крепко стискивая в объятьях и целуя в раскрасневшуюся с мороза щеку. — А мы летели к тебе на самолете! И папа храпел всю дорогу!
— Ну, Мираи, — смущенный Асума вешает куртку на вешалку, пожимает руку Итачи и, подойдя к Нами, приобнимает настолько, насколько позволяет вцепившаяся в нее дочь. — Разделась бы хоть. Ты же вся холодная. Застудишь сестру.
— Итачи-они-чан, — оказавшись на полу, Мираи смешно морщит нос, — это что, зубная паста у тебя в кармане?
Нами мгновенно краснеет, памятуя, чем они с Итачи хотели заняться до того, как её приложили головой и в дом заявились гости, но в следующее мгновение замечает, что из его кармана и впрямь торчит тюбик, и едва не хлопает себя по лбу за свою испорченность.
— И правда, зачем тебе паста? — шепчет она, но ответ получить не успевает. В помещение таким же вихрем, как и её младшая дочь минутой назад, врывается Куренай с кучей подарочный пакетов и принимается тискать в объятиях сначала Нами, а затем и более скупого на эмоции Итачи. Он неловко улыбается, но определенно не имеет ничего против.
— На-ами, а вы с Итачи поженитесь?
Мираи крепко держится за руку сестры, прокатывается по ледяной дорожке и хохочет. Нами выпускает в воздух облачко морозного пара и поправляет колючую, съехавшую на лоб шапку. Он звал её замуж пару лет назад, но это было… так не вовремя. Возвращение анорексии сильно ударило по ее здоровью, и врачи упорно выводили в карточках слово «бесплодие», не давая никаких гарантий, что это не навсегда. Как она могла сказать «да», зная, что Итачи мечтает о большой семье, детях и внуках под старость? Нами просто не имела права на другой ответ и не скрывала причины своего отказа. Разумеется, он клялся, что ему всё равно. Разумеется, она не верила.
