Хорошенько откашлявшись, он заорал во все горло:

— Скват, ты куда?! Скват, оставайся у стены! Стой! Держись, я иду! — слева вынырнул один из ветеранов его отряда, попытавшийся перехватить его за руку, но он уже бежал вперед. Воин, чертыхнувшись, последовал за ним, прикрываясь щитом, и через десяток шагов они вынырнули из центра облака прямо к трупу.

Пасквал подхватил упавшее тело и перевернул. Еще раз увидев дело рук своих, он опять застыл. Ветеран, словив шальную стрелу щитом, присел рядом, прикрывая их спину:

— Ну как же так, парень? — бывалому бойцу хватило одного взгляда, чтобы все понять — почти мгновенная смерть.

— Пошли, — он потянул заторможенного бойца за руку, — приди в себя, солдат! Надо отойти, не хватало нам еще одной случайности.

Вернувшись назад, они застали там взволнованного командира отряда.

— Харн, где Скват? Какого черта вы вообще отошли от стены, я же приказал? — лицо ветерана оказалось для Романа красноречивей любых слов. — Что случилось?!

— Роман, ты только постарайся держать себя в руках. Сквата подстрелили.

— Он ранен? — с надеждой в голосе спросил командир, на что Харн только покачал головой.

— Как… как это случилось?

Пасквал поднял обреченный взгляд. Ему не приходилось сильно притворяться — то состояние, в котором находился его разум, как раз подходило моменту. Разлепив застывшие губы, он безэмоционально проговорил:

— Мы рядом стояли, когда эти штуки посыпались. Меня ослепило, ничего не было видно, а как только удалось глаза разлепить, еще одна грохнулась прям рядом со Скватом. Я через минуту очухался — смотрю, его рядом нет, только фигура в дыму. Кричу ему, а он только за уши держится и идет, — Пасквал замолчал.

— Я слышал, командир, — подал голос ветеран, — справа от меня Пасквал кричал, я за ним, он от меня, догнал, а там… Сзади в горло попали — без шансов.

— Где он лежит, покажите, — лицо Романа побледнело, руки сжались в кулаки так, что кольчужные перчатки заскрипели.

С другой стороны укреплений Волих, в отдалении от отряда, увлеченно закидывающего заставу бомбами и стрелами, стояла одинокая фигура, завернутая в черную робу. Ее голову закрывал тяжелый бронзовый шлем, отлитый в форме четырех птичьих голов, направленных в разные стороны. Металлические птицы застыли с широко разинувшими клювы, в их глаза были вбиты тонкие гвозди, а бронзовое оперение перемежалось зияющими проплешинами. На спине долговязого незнакомца висел цельностальной блок килограммов под тридцать, державшийся на продетых в петли канатах, охватывающих покрытые черной тканью плечи на манер рюкзака. По растертым плечам человека скатывались багровые капли крови, но он, не замечая своих травм, уставился в сторону заставы. Перед ним левитировала в воздухе обычная стрела — еще одна, запасная, но она не понадобилась. Незнакомец качнул головой, и подпитка заклинания прекратилась. Стрела тут же спикировала вниз, воткнувшись в землю. Человек стоял и смотрел, запоминая все происходящее, наблюдал за результатом своих действий, смотрел, как из-за баррикады вырвался отряд бойцов, ведомый разъяренным от постигшего его горя ветераном, как короткая схватка у заставы быстро превратилась в бойню. Бойцы Волих легко перемалывали молодых вояк общины, несмотря на численное превосходство последних. Через минуту патруль западников дрогнул и побежал, группа клановцев кинулась в погоню, скрывшись от стороннего взгляда в переулке.

Незнакомец знал, что будет дальше. Знал, потому что этот план составил хозяин, а его планы не могут провалиться, иначе он не был бы доверенным лицом вершителей. Крики, боль, кровь — он запоминал все, потому что обязан был это сделать. Приказ был недвусмысленным, вершители хотели все увидеть своими глазами, и их желание будет исполнено.

*

Утро относительно доброе, настолько насколько возможно оптимистично смотреть на мир после ночи на твердой деревяшке. Лисвэн в этом случае повезло намного больше — контролировать себя во сне Сольвейн не умела, и проснувшись, обнаружила себя прижимающей ледяную красавицу к груди; одна рука обхватила соблазнительное ее тело сверху, другая покоилась снизу на аппетитных округлостях. Алиса, ничуть не обеспокоенная своим положением, сопела в обе дырки, удобно расположив серебряноволосую головку меж двух подушек, любезно предоставленных ей подругой.

Кое-как растормошив Лисвэн, Сольвейн выползла наружу, огляделась вокруг, почесала затылок, глядя на сплошную стену дождя, и, развернувшись, вернулась обратно. Захватив по пути позевывающую Алису, только-только поднявшуюся со скамьи, она улеглась обратно и водрузила ее, ошарашенную, на место.

— Пошел этот мир нахрен со своей погодой и монстрами, буду спать.

— Думаю, Коротар не оценит твои планы, — Лисвэн совершенно спокойно поерзала, устраиваясь поудобней, и улеглась в прежней позе.

— Ниче, пусть только попробуют сдвинуть меня с места, на меня напал вселенский пофигизм.

— Я-то уж точно не против, — Алиса положила ладонь на выдающуюся грудь волшебницы и легонько сжала, — прям как мячик, только форма приятней — не надутые шарики, а самое настоящее произведение искусства.

— Эй, куда руки тянешь? На такое надо разрешение спрашивать.

— Ну ладно, можно?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Ну значит, придется мне стать преступницей и действовать вопреки разрешению правообладателя, — Лисвэн приподнялась и задействовала вторую руку. — Очумень, даже двумя не обхватить!

— Я так понимаю, это ты так своеобразно выгоняешь меня из постели?

— Откуда такие мысли? Я просто беру от ситуации все возможное. Есть прямо передо мной одна особа, которой все лень, так может быть, ей и отбиваться от меня лень?

— Диана нам потом обоим мозги вправит. Тебя же вроде подобные вещи не интересовали?

— Ничего подобного, я говорила, что потом могу отхватить за приставания от сестры! Но как оказалось, запретный плод сладок, а я очень слабовольная.

— Ну е-мое! Похоже, способность вытуривать меня из кровати у вас с Дианой семейная. Как в таких условиях бунтовать? — Сколотов поднялся и ссадил с себя Лисвэн. Не то чтобы он в действительности собирался залечь на весь день, но по какой-то причине его потянуло покапризничать. Возможно, сказывалось вчерашнее напряжение или действительно серое небо над головой достало его в край… В любом случае, подобную реакцию Олег мог списать только на женскую половину своего сознания.

Выбравшись из барака во второй раз, они двинулись под навес, где их ожидала горячая грибная похлебка. Большинство клановцев уже давно встали и заняли свои места на стенах или около спуска в шахту, хорошо хоть их тормошить никто не стал, а то по отряду тут же расползлись бы слухи эротического содержания. К костру подошел Коротар, опустившись на середину бревна, взял у повара миску и покосился на вяло жующих дам.

— Ну вы и сони! Я-то думал, ты, Сольвейн, более приспособлена к подобному.

— Когда надо, я кремень! — Соль стукнула себя кулачком в грудь. — Это ваше присутствие на меня дурно влияет, чувствую себя как под надзором. Не желаете вернуться домой? — Сколотов вложил в эту фразу целую тонну ехидства, зато не послал деда напрямую как хотелось.

— Я тебе, в мирное время, даже килограмм грибов не доверю, не то что свою дочь, — Коротар беззлобно огрызнулся, ударными темпами отправляя похлебку в рот.

— А не в мирное?

— В бою… — он на секунду задумался. — В бою, пожалуй, свою шкуру тебе доверить можно.

— Это с чего такие выводы?

— Это с того, что у львят творится, — Коротар правильно понял, что вопрос Сольвейн относится именно к первой части его высказывания. — Бегаешь от ответственности, как от огня. Давно бы организовала отряд Робина и все сделала. Они уже давно не дети, чтобы трястись над каждым, боясь выпустить их наружу, они тут дольше тебя выживают. И возьмись уже сама за дело, к чему эта дурная цепочка — ты Робину, он своим бойцам, они малышне.