Зубная паста была слишком сладкой на вкус, а отражение в зеркале — растерзанным, взволнованным, запутавшимся и смертельно усталым. Чужим.

Гермиона отчётливо поняла, что заснуть у неё сегодня не выйдет. И ладно: она собиралась законсервировать и получше спрятать своё зелье на время каникул, но грех не использовать отличную возможность его закончить.

Слишком многие оставались на Рождество в Хогвартсе, как в самом безопасном месте во всей Англии, из-за постоянной угрозы нападения пожирателей смерти. Куча свободного времени и скука, непременный его атрибут, наверняка заставят всю эту ораву шататься по замку в поисках приключений. Не было никаких гарантий, что кому-нибудь из них не повезёт наткнуться в заброшенном женском туалете на котёл с разведённым под ним Губрайтовым огнём и консервирующими чарами сверху, как их ни скрывай.

Всё равно последний ингредиент — Дурманящую настойку — Гермиона успешно закончила на днях, но всё никак не могла выделить достаточно времени для её добавления. Проблема заключалась в том, что, согласно рецепту, процесс занимал около шести часов почти непрерывного бдения возле котла. В течение учебной недели она себе этого позволить никак не могла и потому отложила до ближайших выходных, которые, увы, пришлись уже на каникулы.

Её манила перспектива остаться в Хогвартсе и закончить уже свой многомесячный труд, не откладывая на полторы недели, но неопределённость с исцеляющим заклинанием заставила Гермиону предпочесть «активный отдых». Хоть бы с этим всё получилось и не возникло очередной накладки, как с Ораторским зельем… Жаль, не с кем поделиться всей иронией ситуации: помог-то ей именно Малфой, сам не понимая того, что подал точило собственному палачу.

Нет, об этом лучше вовсе не думать.

Напоследок ещё раз почистив зубы — но не ощутив ни малейшего облегчения, — Гермиона зашла в спальню, достала из чемодана карту и плащ Гарри — в последний раз, уже завтра она наконец-то сможет вернуть их законному владельцу, — а затем невидимым призраком спустилась в гостиную, где ничего, конечно же, за столь малый срок — её не было всего минут десять — не поменялось. К счастью, у тех немногих, кто там находился, были дела поважнее, чем наблюдать за входом, и Гермиона сумела выскользнуть сквозь портрет незамеченной.

В полумраке туалета плаксы Миртл она сидела прямо на полу, который привычно согрела чарами, и каждую минуту добавляла в зелье по одной капле Дурманящей настойки. В одной руке был зажат простенький механический хронометр, в другой — колба с дозатором на крышке; и обе уже ощутимо дрожали, когда в тягучую лиловую жидкость с бирюзовыми разводами упала последняя, шестидесятая капля.

Оставалась самая нудная часть: трижды помешивать по часовой стрелке каждые пятнадцать минут и раз в час — двадцать, уже против. В общей сложности — пять часов.

Гермиона специально не стала брать с собой книгу, чтобы скоротать время — боялась слишком увлечься, — и потому между помешиваниями просто сидела и смотрела на зелье. Последние, решающее часы, которые определят, не зря ли были потрачены несколько месяцев, куча нервов и ингредиентов на варку этого зелья. Ей не удавалось понять, становился ли нежный запах сирени всё тоньше, или это она просто уже принюхалась; бледнел ли оттенок морской волны, довольно быстро сменивший лилово-бирюзовую пестроту, или он преобразовывался во что-то третье.

До абсолютной прозрачности и полного отсутствия запаха, каковыми и должно было обладать зелье в случае успеха, оставалось ещё три с половиной часа, и Гермиона гадала: не было ли в каком-то из рецептов чего-нибудь такого, что опытные мастера вроде Мышьякоффа не задумываясь читают между строк, а ей просто не дано? Не могло ли это пустить все её усилия по ветру, даже несмотря на идеальное выполнение инструкций? Она тщилась забыть Бораго и свои неудачи при его использовании, но никак не получалось.

Через три с половиной часа Гермиона, затаив дыхание, набрала в пипетку немного получившейся у неё жидкости — на первый взгляд идеально соответствовавшей всем требованиям — и капнула на специально припасённый волшебный лакмус, изменявший цвет в зависимости от того, к какой категории относилось помещённое на него зелье, либо просто темневший, если образец им не являлся, содержал примеси или был ядовит; первоначальный цвет ничуть не изменился. Такой эффект давали только вода (но не могла же она в результате всех мучений получить воду?) и правильно сваренная Сыворотка правды.

Когда Гермиона разливала готовое зелье по хрустальным флаконам, в её измученную и потому несколько расторможенную голову пришла мысль, что вполне можно захватить парочку с собой. Особая прелесть Сыворотки правды заключалась в том, что формально она не несла никакого вреда здоровью и была по сути абсолютно нейтральна, из-за чего не выявлялась ни одной проверкой в мире. Именно эта её особенность послужила дополнительной причиной для столь строгого запрета на изготовление и использование.

Детектор Филча и охранные чары замка не могли стать для неё помехой.

*

В гриффиндорскую гостиную Гарри спустился одним из первых и поминутно зевал, потирая никак не желавшие открыться до конца глаза, но это ничуть не умаляло его прекрасного настроения.

И пусть Гермиона разбудила его и Рона ни свет ни заря, но она порадовала их тем, что наконец-то закончила свой труд и после каникул первым делом можно будет заняться Малфоем с его коварными планами, чего с нетерпением ждали все трое; второй же причиной недосыпа была долгая прогулка по Хогвартсу в компании Джинни — теперь уже его девушки. Правда, они чаще стояли или сидели, чем ходили, но именно поэтому воспоминания о вчерашнем вечере могли бы заставить Гарри летать без метлы даже после недели вовсе без сна или вызвать патронуса размером с Большой зал.

Вот бы ещё найти способ объяснить всё Рону… Тот же, поворчав для порядка на Гермиону за раннюю побудку — на что она лишь снисходительно улыбнулась, — с безмятежным выражением лица тихо задремал в кресле, не подозревая о терзавших Гарри муках совести и предстоявших ему самому в очень скором времени открытиях. В самом деле, не держать же им произошедшие изменения в тайне.

Но ведь Гарри не был против отношений Гермионы и Рона, когда думал, что они начнут встречаться, а это то же самое, разве нет? Вот только если говорить совсем уж честно, узнай он, что кто-то, пусть даже его лучший друг, хочет сделать с Гермионой нечто подобное тому, что он сам мечтал когда-нибудь сделать с Джинни, Гарри бы его убил.

Так и не додумавшись ни до чего утешительного, он решил положиться на импровизацию.

Когда Джинни чудесным видением спустилась из спальни, радостно и громко поприветствовала всех, а затем как ни в чём не бывало чмокнула Гарри в губы, Гермиона замерла с открытым ртом и выражением радостного неверия в глазах, а разбуженный Рон оторопело и сонно заморгал.

— Я всё ещё сплю? — уточнил он после того, как Джинни приземлилась на колени Гарри, словно делала так каждое утро много лет подряд.

— Нет, — Гермиона прямо-таки сияла. — Ну наконец-то. Ох, я так за вас рада.

Казалось, ещё немного — и она прослезится от умиления. Гарри немного смутился и ответил благодарной улыбкой. Её поддержка очень много для него значила.

Рон же тем временем сосредоточенно хмурился.

— Гарри и Джинни? Моя младшая сестра и мой старый добрый друг? Моя младшая сестра и мой старый добрый друг… Моя младшая сестра и мой старый добрый друг! — бормотал он с разными интонациями: то недоверчивой, то удивлённой, то задумчивой; потом как-то смущённо хмыкнул и криво кивнул. С сердца Гарри свалился огромный камень, и он счастливо улыбнулся, а Рон вдруг сделал суровое лицо и добавил: — Если кто не понял, в этой фразе ключевым словом было «старый»!

Все посмотрели на него с недоумением.

— Эй, у них разница всего год, — справедливо возмутилась Гермиона.

— Целый год! — Рон наставительно поднял указательный палец и со значением погрозил им Гарри.