– У меня нет настроения бегать. Я устал. Я таскал воду из колодца для ма. Принес шесть ведер, не расплескав ни капли.

Гири произнес это с гордостью. Он явно ожидал, что Сита его похвалит.

– Ты устал, притащив несколько ведер воды? – насмешливо переспросила она.

– А ты сколько ведер притащила? – спросил Гири, лениво потягиваясь на ветке манго.

– Десять подряд, и тоже не расплескала ни капли.

– Лгунья, – произнес он, закрывая глаза и улыбаясь. – Тебе не разрешают этого делать.

– Ты прав. Увы, мне ничего не разрешают, даже играть с тобой. Я хотела бы учиться, как Кишан, но этого мне тоже нельзя.

От обиды у Ситы защипало в горле.

Однако Гири ее не слышал; он уже успел уснуть, и из его приоткрытого рта вырывался свистящий храп. Ветер, приносивший терпкий запах фиников, чуть покачивал ветку, на которой спал мальчик, и его босые ноги слегка задевали застоявшуюся воду, вызывая на ней рябь.

Сита раздраженно топнула, подняв облачко песка, попавшего ей на одежду и в глаза. Именно тогда девочке и пришла в голову мысль слепить шарики из грязи…

Ее мать думает, что Сита сейчас с гувернанткой, а гувернантка – что она с матерью. Отличный план!

– Я зачем-то понадобилась ма, – сказала девочка гувернантке; впрочем, у нее было наготове еще одно объяснение, если это покажется неубедительным.

Когда это мать звала к себе Ситу, если не хотела ее отчитать?

Однако гувернантка молча кивнула и стала украшать собранным в саду жасмином венок, который делала для себя.

Вдохнув молочно-сладкий аромат жасмина и успеха, Сита удалилась. По дороге она встретила Кишана с отцом…

Из приоткрытого рта Гири вырывался горячий воздух. Его руки свисали. Как ему вообще удавалось спать столь безмятежно, лежа на ветке? Это было выше понимания Ситы. Он что, не чувствовал укусов комаров, не слышал жужжания мух, не ощущал капелек пота, блестевших над его верхней губой? В воздухе пахло застоявшейся водой и нагретой жарким солнцем землей, и от этих запахов во рту был привкус сырости и разочарования.

На один из грязевых шариков, сохших у края пруда, села бабочка с синевато-золотистыми крыльями.

Сита взяла покрепче один из них, прицелилась и швырнула.

Шлеп!

Шарик попал прямо в лицо Гири, сбив капельки пота с его губы. Мальчишка вздрогнул и свалился в грязную воду, подняв тучу брызг. Его сонный взгляд, встретившись с взглядом девочки, исполнился решимости за мгновение до того, как Гири скрылся под водой.

Сита развернулась и хотела броситься наутек, однако было уже слишком поздно.

Ее схватила мокрая рука, источавшая соленый запах водорослей, и в следующее мгновение девочка почувствовала изумление: она падала в теплую воду. Сита ощутила склизкий привкус во рту, и ее отчаянно искавшие точку опоры ноги погрузились в зыбкий хлюпающий ил.

– Ты!.. – закричала она, медленно выбираясь из воды.

Одежда Ситы промокла до нитки и стала тяжелой; запутавшиеся в волосах водоросли спадали на лицо.

И именно в этот момент мимо проехала карета. Из окна на Ситу смотрели отец и брат; они выглядели ошеломленными, вот только на лице отца читалось еще и возмущение.

Прия

Банальность. Лондон, 2000 год

Прия ждала в темноте, наполненной тихим дыханием, предвкушением и возбуждением друзей. В дышащем напряженном мраке кто-то чихнул.

– Тсс! – одернули его. – Он идет.

Еще кто-то хихикнул, однако тут же замолчал.

Шаги Джейкоба на лестнице. Стоп. Ступает одна пара ног или две?

Скрежет ключа в замке.

Возня.

Как обычно.

Прия улыбнулась.

«На твой день рождения меня не будет. Мне очень жаль, Джейкоб, – сказала она. – Но я все наверстаю, когда вернусь, обещаю».

«Не волнуйся, милая, – с пониманием в голосе ответил муж. – После пятнадцати лет совместной жизни я могу отложить празднование дня рождения на пару дней. Мы заслужили возможность отметить его как следует».

Ей удалось убедить его.

И теперь они ждали, она и все ее друзья. Их друзья. Он что, действительно думал, что она пропустит его сорок пятый день рождения?

Опять возня. Почему он всегда так делает?

Прии казалось, что ее предвкушение можно почувствовать на вкус. Оживление словно раскрашивало воздух в комнате. Друзья Джейкоба глубоко вдохнули, и ожидание стало еще более напряженным.

Джейкоб вошел в комнату.

Прия включила свет.

– Сюрприз!

Смех. Дружный крик затаивших дыхание людей.

Привыкание к свету. Осознание увиденного…

Крики «С днем рождения!» и «Сюрприз!», оборвавшиеся на полуслове.

Отвисшие челюсти. Ошеломленные вздохи.

Ошарашенный Джейкоб таращился на собравшуюся толпу. Увидев жену, он поспешил выскользнуть обратно за дверь.

Он был не один. На руке у него, словно шарф, висела едва достигшая совершеннолетия нимфа.

Зрелая женщина, оставленная ради более молодой соперницы. Опостылевшая жена, отвергнутая для юной любовницы.

«Я всегда стараюсь быть оригинальной. Просто ненавижу банальности», – говорила Прия бессчетное количество раз, давая интервью или отвечая на комплименты тех, кто восторгался ее оригинальными, сильными документальными фильмами.

А теперь она сама стала банальностью.

Живой, дышащей банальностью.

Сита

Стыд. 1925 год

– Знаешь, где я ее нашел?! – рычал отец, затаскивая Ситу по ступеням и вталкивая в столовую, где сидела мать, потягивая чай с кардамоном и заедая его пакорой[1].

Она перестала жевать, и ее глаза расширились от ужаса при виде промокшей до нитки дочери, с одежды которой стекала на пол вода.

– Она плавала в пруду вместе с сыном поварихи! – рявкнул отец.

При этих словах глаза матери расширились еще сильнее, и Сита разглядела в них кое-что еще, кроме возмущения. Стыд. Матери было стыдно за нее.

– Я не… – начала было Сита.

– Тихо! – проревел отец.

Обычно он не обращал на нее внимания; за проступки ее наказывала мать, и это случалось почти каждый день, поскольку Сита не могла удержаться от того, что девочкам делать не положено. Именно поэтому она не только ужасно испугалась, но и испытывала невероятное возбуждение из-за того, что навлекла на себя порицание отца.

– Я… я с этим разберусь, – произнесла не свойственным ей подавленным тоном обычно крикливая мать.

– Очень на это надеюсь! – рявкнул отец. – Нельзя позволять, чтобы она выставляла себя на посмешище. Мы никогда не сможем выдать ее замуж, если она и дальше будет разрушать свою репутацию… Если кому-нибудь станет известно, что вытворяет наша дочь…

– Об этом никто не узнает, – быстро сказала мать. – Я прослежу за этим.

– Мы должны найти ей хорошую партию. Я все еще выплачиваю долги за ремонт крыши, которая рухнула при ее рождении…

– Это не… – пробормотала Сита; она дрожала в своей промокшей одежде и с хлюпающим звуком переминалась с ноги на ногу, стоя в луже зловонной воды.

– Ни слова! – резко оборвала ее мать.

Сита замолчала, ощущая во рту вкус слизи и водорослей. Желудок девочки судорожно сжимался. Ее тошнило; Сите хотелось исторгнуть из себя этот гадкий вкус, а еще – боль, переполнявшую ее сердце.

В тот вечер мать пришла в ее комнату.

– Твоя гувернантка уволена. Она была с тобой чересчур мягкой и слишком многое тебе позволяла.

– Она не…

– С завтрашнего дня у тебя будет новая гувернантка, которая обуздает твое своеволие, раз ты сама не способна с этим справиться. – Мать сделала глубокий вдох. – Ты не должна играть ни с Гири, ни с другими мальчишками. Если я хоть раз увижу тебя с сыновьями слуг, их родители будут уволены. И это случится по твоей вине.