После такой аргументации голова будущего юриста пылала от негодования, а мозг, впитавший оба кодекса, гражданский и криминальный, потихоньку плавился. Но Наташка, как истинная дочь бизнесмена, славящегося своим хладнокровием, вовремя встряхивалась, приводила мозг в надлежащее состояние и четко следовала нормам культуры, впитанной с молоком мамы. И предпочитала не посещать государства, в которых правят законы шариата, – ну, не принимала ее душа эти законы. А ее мозг не понимал, как можно поднять руку на женщину только потому, что она слабее и не ответит. Было во всем этом что-то бесчеловечное, основанное на яростном унижении женщины, и от этого унижения, настойчиво, с воодушевлением и безапелляционной наглостью поддерживаемого мужчинами, плохо пахло. А для Наташки даже не пахло, а воняло тупым мужским отчаянием и бессилием – тем, что она больше всего презирала в мужчинах. Но понять, откуда «растут ноги» этого отчаяния и бессилия, она не пыталась, потому как за пять минут во всем этом не разберешься, а ей не хотелось отдавать этой гадости даже мгновение своей жизни.

Вот ее Лешка самый удивительный, самый настоящий! Самый лучший во всей необъятной Вселенной, нежный и ласковый. Они знакомы три года. Жаль, что два из них присматривались друг к другу, так бы уже давно поженились.

– Принюхивались, – так определила этот период домработница Люба.

Хорошо, пусть принюхивались. Тогда… Тогда Лешкин запах самый обворожительный. Наверное, все из-за запаха. Да-да… Мы ведь тоже зверюшки, только шерсти на нас меньше. Ну, мы еще говорить умеем и думать – но когда Леша рядом, она думать не может и язык у нее отнимается. Долгое время она старательно скрывала свои чувства, потому как не хотела быть одной из многих у этого красавца, похожего на американского актера Киану Ривза. А красавиц у Лешки предостаточно, считала Наташа, даже ее сокурсницы на выпускном висели на нем гроздьями, а Ленка Рева бесстыдно лезла целоваться на глазах у всех, и своих родителей в том числе.

Но любовь таки накрыла Наташу… Это случилось в теплый летний вечер, когда Лешка с дядей Колей, своим отцом, пришел к ее папе и сообщил, что хочет открыть ночной клуб-ресторан. Это не было неожиданностью – у дяди Коли в Киеве два ресторана и пять кафе, и вдруг оказалось, что Лешка в ресторанном бизнесе очень даже хорошо разбирается.

– Что требуется от меня? – деловито спросил папа.

– Дядя Нестор, у меня есть деньги, но их не хватит. Я уже все просчитал, – Лешка протянул тоненький скоросшиватель, – ремонт, аренда, набор персонала, закупка оборудования… В общем, я не хочу брать деньги у папы…

Он бросил взгляд на отца, и тот воздел руки:

– Нестор, ты представляешь, он не хочет брать деньги у собственного отца! Он хочет взять у него в долг под проценты либо приглашает меня в качестве инвестора! – Дядя Коля округлил глаза и поднял вверх указательный палец. – Ты понимаешь, кого я вырастил? – спросил он с одесским акцентом, и Наташа заметила в его глазах гордость.

– Ты вырастил настоящего мужчину, – сказал папа, и Наташа посмотрела на Лешку, будто увидела его впервые.

До этого она видела в нем этакого баловня судьбы – красавчика на дорогой машине, не умеющего ничего, кроме как сидеть на чужой шее и сползать с нее исключительно ради развлечений. По правде говоря, Леша на шее отца не сидел, он работал в управляющей компании, но Наташа не верила, что он занят чем-то толковым, и за глаза придумала ему кличку «пустышка».

И вот «пустышка» говорит такие слова… И оказывается, не сидит он на шее папы, а работает в поте лица. Наташа опустила ресницы и вздрогнула – краем глаза она поймала взгляд парня, и этот взгляд заставил ее сердечко екнуть. В следующее мгновение она почувствовала, как лицо залила краска, хотела встать и уйти, но не смогла. Да и как уйти, если папа уже повернулся к ней и говорит, что она два дня как дипломированный юрист и может помочь Леше с оформлением лицензий, договоров, ну и всего остального.

– Наташа, я буду очень благодарен тебе… – начал Леша, и с каждым словом румянец на его щеках становился все ярче.

– Благодарность на хлеб не намажешь, – перебил его дядя Коля, – ты скажи, сколько девочке платить будешь. Она пять лет грызла чертовщину, в которой я до сих пор ничего не смыслю. Да и ты тоже.

Леша покраснел окончательно, платье Наташи прилипло к спине, хотя в гостиной работал кондиционер, и тут папа разрядил обстановку:

– Коля, это не наше с тобой дело… Молодые сами разберутся.

При слове «молодые» Наташа и Леша посмотрели друг на друга широко открытыми глазами и плотину, из последних сил сдерживаемую, прорвало…

Наташа улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям и посмотрела в иллюминатор – увы, ничего, кроме белых облаков. На большом экране в центре салона тоже облака – время от времени пассажирам показывали то, что можно увидеть из кабины пилота. Лешка дремал, откинувшись на спинку кресла. Волна нежности накрыла Наташку, и она поцеловала его в щеку. Он распахнул глаза, улыбнулся, и время остановилось – так было всегда, стоило им посмотреть друг на друга. Он взял ее руку в свою, и мир исчез – так было всегда, стоило им коснуться друг друга.

– Я люблю тебя, – прошептал он, поворачиваясь к ней.

Мимо прошмыгнула стюардесса.

– Я люблю тебя, – прошептала она, зажмурилась и тихонько застонала. – Лешка… не смотри на меня так… я… я сойду с ума…

До Лешки она не любила. Влюблялась – это да, несколько раз и ненадолго, до того момента, пока становилось неинтересно, или до первой ссоры. А с Лешкой всегда интересно, потому что в нем до сих пор живет маленький мальчик с тысячей «почему» и «зачем». И еще он не стесняется говорить о том, что чувствует, – это редкое качество для мужчины.

– Поехали сегодня ко мне, – сказал он таким тоном, что у Наташи в животе запорхали бабочки. – Я не могу без тебя ни минуты. Ты мое счастье… Оставайся у меня… Навсегда.

Что она могла сказать?

– Я… Я не знаю… Я соскучилась по папе… Он места себе не находит, я по голосу слышу…

Конечно, она поедет к Леше, и папа ее поймет, хотя частенько бубнит, мол, скоро она совсем бросит старика-отца. Да не бросит она его. Никогда не бросит! Просто она не может жить без Лешки. Он, как и папа, ее защита от всего. И от самого большого горя в ее жизни, которым она может делиться только с Лешкой, – папа не может говорить об этом.

У нее нет мамы. Она не знает, как мама выглядела, не сохранилось ни одной ее фотографии, они сгорели при пожаре, который она не помнит, – вся квартира выгорела из-за телевизора. Она знает только имя – Юлия – и что маме было двадцать три года, когда она исчезла. Пропала без вести. Пошла в магазин и пропала. В детстве все смотрели на Наташу, как на странное существо, которое надо жалеть: у нее нет мамы! А мамы подружек между собой называли ее сироткой, и в их отношении к ней было что-то слащаво-жалостливое и вместе с тем настороженное. Это бесило Наташу, она плакала, негодовала, но папе ничего не говорила – в потаенных уголках ее непримиримой души пряталось испуганное существо, больше всего на свете боящееся жалости. И так получилось, что к окончанию института она оказалась не только без подруг, но и единственной незамужней девчонкой в группе. А также единственной не живущей в гражданском браке. Почему? Наверное, потому, что она не доверяла парням и всех сравнивала с папой. Сравнение было не в их пользу, а вот Лешка смог поселиться в ее сердце. И немудрено, ведь их отцы из одного поселка, дружат с пеленок, значит, и между ними существует какая-то связь – неуловимая, но затрагивающая самые нежные струны души… Наташа в том поселке не была, а Лешка рассказывал, что лучше туда не ездить, там сейчас полный мрак, потому как шахту закрыли в конце девяностых годов прошлого века и неизвестно, как люди выживают. Кто решил не выживать, а жить, побросали дома, квартиры и уехали. Наташа слышала про такие поселки, даже по телевизору их видела, и желание побывать на родине предков у нее никогда не возникало, да папа и не настаивал.