Взять хотя бы вчера: стоило ему уйти на персональные съемки, как меня тут же вырубило. А потом пришло тепло и неясное счастье, оборвавшееся криком Клей и превратившееся в невыносимую пытку, стоило понять, кто был источником этого самого счастья. «Привычка»? Да от фальши, что сквозила в его словах, сводило мышцы. Хотя какая разница, если правды от него я давно и не жду?

Бесит другое. Увидев перед собой Клей, я понял, что не хочу ее. Ни прикасаться, ни целовать, ни подминать под себя ее прекрасное тело. Проклятое возбуждение растекалось по венам от присутствия совсем другого человека. Того, что так бессовестно врал о своих «привычках». И лаская в гримерке Клей, перед глазами я видел его образ, а не собственную девушку.

От ненависти и бессмысленной потребности быть рядом с ним уже мутит. Если он устроил нам совместные съемки ради того, чтобы довести меня до психушки, то явно близок к цели. И даже то, что сегодня у нас нет дублей вдвоем, меня нисколько не утешает.

Зло хлопаю дверцей машины и разворачиваюсь ко входу. Чтобы забыть, как дышать. Наверное, я все же свихнулся. Или мне снится очередной кошмар. Темные очки в тонкой оправе в моих пальцах трещат и бесполезным хламом падают на землю. Семь часов утра. Парковка перед съемочным павильоном. Сингто, стоя всего в десятке метров от меня, целуется. С парнем.

Банальный набор фактов, не несущих смысловой нагрузки. В голове странно пусто, в мире вокруг тоже — кажется, я теперь понимаю, что такое вакуум. Но забываю, что значит «моргать». Глаза режет от сухости, а я продолжаю пялиться на парочку посреди парковки, которая с каждой секундой прижимается друг к другу все теснее, все откровеннее…

Ненавижу. Только это слово всплывает в сознании, правда в чем его суть я пока сказать не могу. Зато почему-то оживают пальцы: вытягивают телефон из кармана джинс, включают камеру, наводят фокус… Пара снимков. Отступаю чуть в бок, меняя угол и ракурс. Еще несколько фоток. Быть сумасшедшим не так уж и плохо. Можно получить удовольствие даже от оглушающего душу безмолвия. Но всему есть предел, и, растянув губы в неестественной улыбке, я делаю шаг к ним. Это представление пора заканчивать, и, если они хотят, чтобы я им помог, то пройти десяток метров под выжигающим сердце солнцем я сумею.

— Ребят, ваша наглость восхищает даже меня. Но может вы будете провоцировать папарацци в другом месте? У нас тут лакорн о высокой любви снимают, а не гей-порно. — При звуке моего охрипшего голоса оба вздрагивают. Незнакомый парень, на моих глазах целовавший Синга, медленно переводит взгляд на меня. С откровенной неприязнью. Да он шутит что ли? Это он чем-то недоволен? Мои губы нервно дергаются, но я все еще держусь. Наверное, просто потому что мысли возникают и пропадают, так и не оформившись до конца. А слова, что я произношу — лишь инстинктивная реакция.

— Смешно слышать это от тебя, Крист. — Голос у ублюдка столь же мерзкий, как и он сам. Не представляю, как к нему вообще можно подойти, не то, что цело… Эту мысль я обрываю уже сознательно, кулаки и без того сжимаются. Не хватало только устроить здесь драку. А подонок, наконец, отпускает Сингто. И хорошо, что Прачайя не смотрит на меня. Увидь я его глаза, крови бы не избежать. И не знаю, кого бы я ударил первым.

— Можешь посмеяться, когда будешь уезжать. И советую сделать это побыстрее, потому что через пять минут тебя выкинет охрана.

— Полегче, парень. Я не к тебе приехал. И так, к сведенью, прилично старше тебя, так что гонору убавь.

— Как круто. Может мне еще и поклониться? Чтобы проявить уважение к твоим годам? Предупреждаю последний раз: у тебя осталось четыре минуты. Или меньше… — Перед глазами все уже плывет в красном зареве ярости. Желание приложить его об асфальт стирает последние барьеры, и я делаю еще шаг вперед. Похоже, я все-таки сорвусь.

— Крист, стой. — Теплые пальцы обхватывают мое предплечье, и меня передергивает. Но Сингто держит крепко. И не только меня. Его дружок тоже не прочь подраться. — Пи, прошу перестань. Это моя вина. Не надо.

Незнакомый парень сдается после одного лишь взгляда на Прачайю. Даже руки поднимает вверх, показывая, что не будет со мной связываться. Трус. Меня тошнит от таких, но от Сингто просто… Больше не смотрю ни на одного из них. Пусть творят, что хотят. Хоть трахаются на газоне под камерами. Вырываю руку из хватки Прачаи и отправляюсь в павильон.

Ненавижу. Слово, наконец, обретает свое истинное значение. Душу словно опаляет кислота. Каждый светлый миг, связанный с Сингто, тонет в мутной гадливости. Шикарная постановка. На все сто баллов. Со своей ролью он справился прекрасно. Его ведь даже с девчонкой никогда не видели. А он решил пойти еще дальше… парень?

Внутри все дрожит от боли, я уже почти бегу к дверям съемочного зала, но недавняя сценка прочно въелась в сетчатку и не пропадает ни на миг. Если раньше я мог утешать себя тем, что Син отказал мне, потому что я парень, то теперь он однозначно дал понять, что я ошибался. Более того, сделал это специально. Я не такой идиот, чтобы поверить, что он целовался на парковке в порыве страсти. Он никогда не забыл бы об опасности разоблачения. Слишком разумный. А это вообще… дерьмовый, спланированный, безликий поцелуй. Между нами даже в первый раз было больше чувств.

Но ведь и он не чувства хотел мне показать. Свою готовность быть с парнем. Свое желание. Не со мной. С другим. И теперь мне идти по осколкам собственной души, разбитой продуманным ударом человека, которого я считал на это неспособным. Зачем? Почему? Я принял его отказ давным-давно, но он не отпускает, напоминает и бьет, бьет по самому больному.

Судорожно дергаю дверь на себя, чтобы тут же оказаться в зале под прицелом десятков глаз. И я, как утопающий за спасательный круг, цепляюсь за это внимание. Без него мне просто не выжить. Пока есть зрители, я — актер. Профессионал. А не раздавленный бессмысленной жестокостью пацан.

На губах появляется яркая улыбка, и я делаю еще шаг, приветствуя стафф и коллег. Вперед, дальше, быстрее, для каждого находя слова или шутку, ныряю в иллюзорный мир игры, который всегда был для меня смыслом жизни. А сейчас становится якорем, который удерживает от чего-то темного, болезненного и страшного. И я знаю, что это…

***

Ненависть. Не та, что сжимала сердце до этого дня. Настоящая. Жестокая. Беспощадная. За стеклом машины проносятся виды города, но любая попытка сконцентрироваться на них заканчивается провалом, перед глазами по-прежнему стоит утренняя сцена. И мне кажется, что она останется там навсегда.

— Крист, я согласился тебя подвезти не для того, чтобы смотреть на твое мрачное лицо. Может расскажешь, что случилось? Ты весь день странно себя ведешь. Вроде и как всегда, но с другой стороны… Надеюсь, ты не собираешься выкинуть какую-нибудь глупость?

— Боишься, что сорву съемки, пи?

— Боюсь. И я сейчас серьезно, Крист. Прекращай.

Усмехнувшись, отвожу взгляд от стекла и разглядываю профиль своего менеджера, ведущего мою машину. Мне бы поблагодарить его за помощь, ведь без него добраться до дома было бы нереально: в моем состоянии садиться за руль равносильно приговору. И хорошо, если мне одному. Но единственное, что я могу сейчас сделать — промолчать. Потому что любое слово будет пропитано ядом того темного чувства, что течет теперь по венам вместо крови. Неопределенно веду плечами, а пи’Райт, бросив на меня быстрый взгляд, лишь поджимает на секунду губы.

— Ясно. Мне тоже не хочется слушать, что ты можешь наговорить с подобным выражением лица. Но, надеюсь, что таким тебя увижу только я. Ты пробыл на вершине недостаточно долго, чтобы позволять себе срывы. Запомни, пожалуйста.

Равнодушно киваю и вновь притворяюсь, что увлечен ночными видами. Пи, конечно, не поверит, но это не важно. Главное, чтобы оставил в покое. Он и так дал еще одну тему для размышлений. Похоже, моя ярость, как бы я ни сдерживался, все равно заметна окружающим. И с этим надо что-то делать. Съемки только начаты, я не смогу постоянно избегать Сингто. Сегодня без совместных дублей это еще получалось, но уже завтра все будет иначе.