Стараюсь сосредоточиться на технике гребков, но получается паршиво. Сколько бы я ни плавал, мысли все равно соскальзывают то на страх за этого придурка, то на гнев на него же, то на безрезультатные попытки понять… Оглядываюсь на берег, где Синг неуверенно топчется у самой воды, видимо, не зная, можно ли ему ко мне присоединяться или нет, и, тихо фыркнув, в очередной раз ныряю. Пусть сам решает. Он же у нас это любит.

Спустя пару минут жилистое тело Прачаи появляется рядом, и мы разрезаем водную гладь уже вместе. Он, молча, держится рядом и иногда из-под слипшихся от влаги ресниц бросает на меня виноватые взгляды. Правда, что ли? С каждой минутой это бесит все больше. Вот зачем делать что-то, если сам знаешь, что не прав? Чтобы потом извиняться?!

Очередная вспышка злости сменяется дурацким озарением. Он же… Шок молнией проходит по нервам, когда я понимаю, наконец, чем был тот минет на берегу. Вовсе не способом избежать моего гнева и не желанием продемонстрировать собственную технику. Отнюдь.

Своей внезапной нежностью он просил прощения за вызванный страх. Пытался успокоить. Признавал свою ошибку и надеялся хоть как-то ее исправить. Только вот перед друзьями так не извиняются.

Мыслей становится настолько много, что я сам не понимаю, как сбиваюсь с ритма, и уже через секунду хлебаю воды, тут же закашливаясь. Приходится останавливаться и отплевываться. Естественно, Прачая тут же оказывается рядом.

— Крист… Крист… ты в порядке? Ногу свело? Давай вернемся. Ты слишком долго плаваешь.

— А… ага.

После резкого осознания в голове как-то разом пустеет, и это круто. Можно не спорить и просто следовать за Сингом, уверенно устремившимся к берегу. В нескольких метрах от выхода из воды, где уже можно встать на дно, он задерживается и дожидается меня. Я, добравшись до него, тоже останавливаюсь и вопросительно смотрю. Он почему-то слегка краснеет.

— Что случилось?

— Крист… Подожди чуть-чуть здесь. Я схожу за полотенцем и встречу тебя до берега. Ты, когда пошел в воду… не оделся.

— И?

— Ну… мало ли кто зд… Подожди, ладно? Я быстро.

Зашибись. Похоже, у моего здравомыслящего пи тоже не все в порядке с головой. Кто беспокоится о приличиях, когда сам только полчаса назад отсасывал под ярким солнышком на траве? Тогда его возможные зрители как-то мало интересовали. Но… это, кстати, тоже о многом говорит. О том, о чем я подумаю всерьез, как только приду в себя. Так же, как и об этом его теперешнем нежелании делиться с мифическими наблюдателями моим обнаженным видом.

Насчет «быстро» он не соврал. Уже заходит вместе с полотенцем прямо в воду до того уровня, где его можно распахнуть, не намочив. Ну-ну. Честно подплываю к нему в упор и одним движением встаю, чтобы тут же оказаться завернутым в мягкую махровую ткань и… быть прижатым к его груди.

А это зачем, пи? Он хоть понимает, что делает? Сомневаюсь. Но не возражаю и через пару секунд, когда он встряхивает головой и мягко отстраняет меня, не говорю ничего, просто иду за ним на берег. С какой стати мне подсказывать ему, что он уже совершенно себя не контролирует? То ли мне неслабо так напекло, то ли он действительно видит во мне не только друга, как всегда убеждал.

Все оставшееся на озере время я давлю в себе привычное желание просто наслаждаться жизнью ради того, чтобы понаблюдать… за ним. И увиденное одновременно и сжимает сердце дикой надеждой и… сводит с ума яростью. Потому что… четыре года такой лжи — это слишком много.

Но я стараюсь не думать… Пока. Просто запоминаю каждый уже не просто восхищенный — откровенно жадный — взгляд этого подонка. А их много. Очень-очень много. И когда он, не задумываясь, опускается на колени в траву, чтобы сделать очередной мой снимок, после того, как мы все-таки начинаем запланированную еще дома съемку. И когда, безмолвно замирая, смотрит на то, как я впервые за несколько лет беру в руки гитару, чтобы немного неуверенно начать перебирать струны, еще не позволяя литься мелодии, но вспоминая, каково это…

И сейчас, когда мы, поев, просто сидим на берегу, а он, очевидно, окончательно забывшись, устраивает свою голову у меня на бедрах и со счастливой улыбкой влюбленного идиота продолжает пялиться на меня. Напекло ли мне? Сильно сомневаюсь. Вот ему — возможно. Надеваю очки, скрывая собственные глаза, и с легким злорадством наблюдаю за разливающимся на лице Синга разочарованием. Что, не нравится, когда тебя лишают того, что тебе дорого, принц? А ничего, что ты сам делаешь это… сколько? Сколько ты мне врешь? Сколько заставляешь лгать меня?

Выкидываю злые мысли из головы, осторожно начиная приглаживать темные волосы ублюдка, лежащего на моих ногах. Сейчас не нужно. Потом. Я подумаю об этом потом. Под моими прикосновениями разочарование на красивом лице быстро сменяется тихим восторгом, и он опускает ресницы, пряча взгляд. Но вряд ли от понимания, что сейчас в нем явственно отражается то, что он с переменным успехом пытается скрыть весь сегодняшний день. Просто слишком много ощущений. Да, пи? Ну и хорошо. Не будет сил для вранья. Мне нужен честный ответ. Медленно отвожу пальцы от волос и прикасаюсь к его щеке.

— Пи, скажи…

— Что? — в распахнувшихся темных глазах дурман наслаждения властвует безраздельно, так что я не сомневаюсь и не даю подумать ему.

— Ты… любишь меня?

Сердце замирает, и я жду. Долго? Нет? Не знаю. Вижу только, как его красивые губы начинают движение… слишком медленно. Ужас в глазах — гораздо быстрее, и он уже сидит чуть ли не в метре от меня, как-то судорожно сглатывая и неловко смеясь.

— Тебя к вечеру романтикой накрывает, Крист? О чем ты вообще? Нам домой пора. Завтра съемки, а еще ехать… Давай собираться.

Он резко поднимается и начинает складывать вещи. Хорошо. Пусть так. Только ответа не было, пи. И раз ты не хочешь по-хорошему, то будет… по-другому. А ведь я давал тебе шанс.

========== Часть 16. Крист ==========

Крист

Встаю следом за ним и помогаю убрать то, что осталось. Мне даже интересно, неужели он искренне считает меня слепым идиотом? Задумчиво обвожу взглядом тонкую фигуру Сингто, замершего рядом со мной по окончанию сборов, с ног до головы: очевидное напряжение в каждой мышце тела, преувеличенно широкая улыбка и глаза… совершенно чужого человека. Очевидный ответ — да. Он уверен, что я не способен видеть дальше собственного носа, а сам он — невьебенно сильный и может справиться с чем угодно. Даже с собственными чувствами.

Мерзко, если честно. Я ведь не лез к нему эти четыре года после его отказа. А он мало того, что вновь появился в моей жизни, так еще и провоцирует раз за разом. Морозит холодом. Сжигает ревностью. Греет непрошенной нежностью. Зачем он это начал? Хочет поиграть? Пробует понять насколько сильна его власть надо мной? Или насколько владеет собой? Не собираюсь гадать. И у него больше спрашивать не собираюсь. Сам все скажет. Глядя мне в глаза, и так, чтобы даже такой идиот, как я, смог его понять.

Но до тех пор — все, что он сделал со мной — получит назад. Я не настолько милый и добрый, чтобы, молча, терпеть его выходки. И мои чувства меня больше не остановят. Мой пи, всегда бывший для меня примером, показал, как легко можно переступать через самое дорогое. Что ж, я усвою этот урок.

— Пойдем. — сжимаю ладонь Синга в своей и тяну за собой к тропе от озера. Здесь нам делать больше нечего, а впереди… что будет впереди я не знаю.

***

две недели спустя

— Крист… Крист, вставай. Уже шесть. Тебе скоро выезжать.

Сильные пальцы осторожно прикасаются к моему плечу, но я только бормочу: «На хер». — и утыкаюсь носом в подушку… которая спустя секунду из-под него исчезает. Исключительно для того, чтобы я встретился лицом с матрасом, видимо.

— Твою ж… — зло шиплю и поворачиваю голову в сторону виновника моего слишком раннего, с моей точки зрения, пробуждения.

Синг в редких лучах восходящего солнца, пробивающихся сквозь шторы, вызывающе вскидывает бровь, демонстративно прижимая к себе мою подушку. И пусть он выглядит усталым, но все равно — невыносимо прекрасным. Я вздыхаю. И почему его шуточки еще глупее моих, если он такой умный?