— Ну, здравствуй, Оксана, — и сердце защемило от его, до боли знакомого голоса, — проходи, раз пришла.

Поворачиваюсь к нему, молча, не в силах что-либо ответить и меня накрывает волной боли и трепета. Он осунулся, похудел, всегда гладко выбритый подбородок покрыла недельная щетина, но от этого он не стал менее привлекательным. Он стоит всего лишь в метре от меня, и так хочется протянуть к нему руку, но я всё так же стою, боясь даже пошевелиться. Он решает всё за меня. Делает шаг в мою сторону, затем обхватывает за талию своей сильной рукой и резко притягивает к себе, впечатав в свою грудь. Одет только в пижамные штаны, и я щекой ощущаю его горячую кожу. Смотрю на аккуратный кусочек медицинского пластыря, прикрывающий его ранение, и неосознанно веду кончиками пальцев вокруг него. Саша запускает руку в мои волосы, осторожно, даже с каким-то трепетом массирует мой затылок. Наклоняется, и шумно вдыхая воздух, прижимается к макушке губами, зарываясь в копну непослушных волос.

— Ты пахнешь ягодами, как и в нашу первую встречу. Твой запах сводит меня с ума. Зачем ты пришла, Оксана? — и как будто наваждение разом схлынуло с меня после этого вопроса.

— Зачем?! — упираюсь руками в его грудь, и отталкиваюсь от него. — Ты ещё спрашиваешь зачем? Шумилов, я жила спокойно до встречи с тобой, но ты ворвался и проехался катком по моей жизни! Ты даже ни разу не поинтересовался моими чувствами! За неделю меня два раза пытались убить, а всё потому что ты просто не удосужился объяснить мне всё, что происходит вокруг нас. Я сижу здесь взаперти, и ты снова меня игнорируешь! Я ненавижу тебя за это всё! Ненавижу! — И меня уже накрывает истерика, он тянет ко мне руку, в попытке снова привлечь к себе, а я начинаю отбиваться. Бью его наотмашь, попадая по рукам, груди, лицу. Но, кажется, он даже не замечает эти удары. Чувствую, как меня накрывает усталость, и обессилено падаю на ковёр, больно ударяясь коленями. Слёзы градом льются по щекам, я смотрю на него, и хочется одновременно ударить и обнять. И я не знаю, какое из желаний больше перевешивает. — Ненавижу… — уже еле слышно шепчу я.

Садится рядом, тянется ко мне снова, а я отдёргиваюсь, словно от удара.

— Настолько тебе противен? — горько усмехается Саша, а я настолько устала морально за это время, что даже не хочу ему отвечать. Даже голову к нему не поднимаю. — Я отпущу тебя, как только это всё закончится. Уже поздно что-то менять сейчас, но потом я смогу освободить тебя. Потерпи, малышка.

— Не хочу.

— Придётся, девочка. Я и так, кажется, избавил тебя от своего общества. Потерпи, — снова повторяет он, а сам с силой притягивает меня к себе, сморит в глаза, наполненные слезами, обхватывает мою голову своей большой рукой, и поглаживает щёку большим пальцем, вытирая слёзы.

— Не хочу, чтоб ты меня отпускал.

— Почему?

— Потому что люблю тебя, — успеваю сказать я, прежде чем подумать. Его взгляд на миг меняется, между бровей пролегла морщинка, и он уже открывает рот, чтобы ответить мне, когда я понимаю, что сознание начинает медленно ускользать от меня.

— Оксана? — смотрит на меня испуганно, но я не успеваю ответить, и погружаюсь в темноту.

От запаха нашатырного спирта прихожу в себя, и вижу перед собой добродушное лицо Бориса Аркадьевича, Саши в комнате нет.

— От стыда в обморок упала, маленькая обманщица? — смеётся он.

— Это ж надо, пожилого человека, вот так вот провести вокруг пальца. Не стыдно?

— Стыдно немножко.

— Ну хоть немножко. Давно у тебя обмороки?

— Первый раз.

— Проблемы с аппетитом, тошнота, сонливость?

— Да, всё это есть. Это наверное стресс после пережитого.

— Хорошо, Оксана, сейчас я возьму у тебя кровь на анализ и дам тебе успокоительное. Ты немного поспишь, а когда проснёшься, мы всё обсудим.

После того как врач сделал всё необходимое, я быстро уснула. Не знаю, сколько прошло времени, но когда проснулась, было уже темно. Я лежала одна, в тёмной комнате, а из приоткрытой двери слышались голоса.

— Вы уверенны, что ей не повредит лекарство, что вы ввели? — это голос Саши.

— Это нежелательно, но в её ситуации мне пришлось. Она истощена морально, всё-таки сколько девочке пришлось пережить. Вы должны ей всё рассказать, и в ближайшие дни направить её на обследование. Лекарства ей давать не нужно, полный покой и забота. — О чём говорит Борис Аркадьевич? Что со мной? Хотела встать, но руки и ноги не слушались, а я снова начала проваливаться в сон. Затем послышались удаляющиеся шаги, но через несколько минут кто-то вернулся. Матрас рядом со мной продавился, и я почувствовала тёплое дыхание на макушке. А затем тихий, едва разборчивый шёпот.

— Прости меня, моя маленькая. Я так много ошибок сделал. Просто знай, я тебя тоже. Я тебя тоже…

Прогнал её и захлопнул дверь. Как же я был зол на неё тогда. Хотелось припечатать к стене и вытрясти всю наивность из её маленькой головки. Понимал я, что за Пашей пошла не потому, что он ей нравится, а просто потому, что верит ему. Когда пропала, думал крыша съедет. Настолько эта девочка въелась под кожу. Забилась в самые дальние уголки души. Злость в чистом виде наполняла меня не за то, что она была с Пашей, хотя и это тоже, готов зубами грызть каждого мужика, что прикоснётся к ней. Злость была за то, что я могу потерять её, каждый миг, каждую секунду. А она всё так же беспечно относится к своей жизни. Но ещё больше хотелось её трахать. Вдалбливаться в сладкую плоть, ласкать её самыми откровенными ласками. Погружать в неё язык, пальцы, член. Но сейчас я не могу этого сделать. Во-первых, потому, что кровотечение раны могло открыться любой момент, но больше из-за того, что не хотел её напугать. Всё, что её со мной связывало, это боль, страх и секс. Я должен дать ей немного отдохнуть. Сделал это конечно в своей грубой манере, но по-другому не мог. Я читал в её глазах жалость, а это последнее, что я хотел в ней видеть.

Каждый день она приходила, и молча стояла у двери. Не пыталась войти, не пыталась заговорить. Я тоже стоял по ту сторону, слушал её тяжёлое дыхание, а зверь внутри меня раздирал внутренности своими острыми, как лезвия когтями. Он хотел её, алчно, всю, от макушки до кончиков пальцев. Я же понимал, что нам обоим нужно время. Просто понять, что между нами. Химия, в этом я не сомневался. Вспоминал её запах, её сладкий запах ягод, аккуратную грудь, что была слеплена под мою ладонь, её тесное лоно. Член становился каменным, а яйца сводило так, что думал зубы сломаю, сжимая челюсти. Но было между нами что-то ещё. То, чего я никогда не чувствовал ни к одной из женщин. Ревность, желание защищать и заботиться. А главное страх перед возможностью её потерять. Но и этот страх в первую очередь давал мне понять, что как только это закончится, мне нужно исчезнуть из её жизни. А значит нужно вырвать её чувства ко мне с корнем, со своими я разберусь позже. Если они вообще хоть когда-нибудь оставят меня.

Спустя неделю она прорвалась ко мне. Обвела вокруг пальца врача, и вихрем ворвалась в мою комнату. Но так и замерла у двери, даже не повернулась в мою сторону.

— Ну, здравствуй, Оксана, — стараюсь вложить максимум льда в свой голос, — проходи, раз пришла.

А она дрожит у двери, не поворачивается. Замечаю, что, как и я похудела за это время. Не выдерживаю, иду к ней. Знаю, что тысячу раз буду жалеть об этом, но руки уже сами тянутся к столь желанному телу. Притягиваю к себе, вжимаю в себя, и готов кончить только оттого, как бархатная щёчка прижимается к моей груди, как тонкими пальчиками ведёт вокруг раны. А я уже представляю, как эти пальчики обхватывают член и так же с трепетом, ведут по нему. Наклоняюсь к её волосам, втягиваю этот запах, от которого рот наполняется слюной, потому что знаю, она так пахнет везде. А вкус её ещё слаще, чем запах. Спрашиваю, зачем она пришла, и у неё сносит планку. И я знаю, она не истерит, не капризничает. Её наизнанку выворачивает, потому что я мудак, и оставил её в одиночестве сходить с ума. Падает на колени и смотрит на меня с такой щемящей тоской в глазах. И из них слёзы льются, беззвучно стекая по бледным щекам. «Ненавижу», шепчет мне одними губами. А я сам себя ненавижу ещё больше. Сажусь рядом, хочется прижать её к себе, чтобы забрать хотя бы часть её боли. Она отталкивает, в глазах смесь ненависти и страха.