Маковый сок, который прилипал к телу девственниц, смешивался с их потом. Потом это грязное месиво соскребали с уставших до полусмерти девушек и сушили. Так получали девственный опиум. При первом же глотке дурмана человек испытывал всплеск возбуждения и был готов предаться горячей и пылкой любви с кем угодно прямо здесь и сейчас.

Я подумал, что место девственному опиуму именно в Тегеране. Где-нибудь в его тайных забегаловках что тонут в клубах дыма от многочисленных курильниц, в час расслабленных посиделок знати и духовенства, артистов и художников в компании смуглых, кудрявых, игривых танцовщиц с их тонкими талиями и пышными бедрами – вот там он пришелся бы ко двору. Ох, будь я сейчас там, как бы я развлекся с красавицами-рабынями!

Но я находился здесь, в Баме, и прямо в эту минуту стоял на одной из тридцати восьми дозорных башен городской крепости, построенной из смеси глины и пальмовых листьев мастерами-умельцами. Солнце обжигало мне лицо. Голая, безжизненная пустыня простиралась до самого горизонта. Только большие и маленькие дороги, как змеи, окружали крепость со всех сторон.

Вот тебе и южные ворота Империи… – думал я. Непросто будет удивить этим городом весь мир.

Агаи Ваис ходил за мною по пятам все утро, а за ним плелся еще и ученый слуга-таджик, который в ответ на любой мой вопрос сообщал кучу ненужных сведений: кто и когда построил крепость, зачем одна башня выше другой и насколько, как долго можно выстоять в окружении и почему в городе так много живности, особенно кошек. Оказывается, двести лет назад, во время нашествия воинов Чингисхана, только благодаря кошкам горожане смогли сдержать осаду в последние месяцы. Такое времяпровождение смертельно надоело мне уже к полудню второго дня, но и дальше веселья не прибавилось.

Часы и дни в Баме тянулись медленно. Обильные трапезы в доме Агаи Ваиса были похожи одна на другую, а девственного опиума он мне больше не предлагал. С утра я знакомился с депешами в местной дафтер-хане: великий визирь расспрашивал о моих соображениях в отношении города. Я сочинял ему в ответ письма, исполненные почтения, в которых расплывчато убеждал в наличии у меня уймы прекрасных планов, которые нуждаются лишь в небольшой доработке. Иначе говоря – изображал все намного радужнее, чем было на самом деле.

А между тем мое настроение становилось все мрачнее. Похоже, Аллах испытывал меня. Ведь здесь не было даже чинаров, которыми в Тегеране я мог любоваться часами. Во дворе моей усадьбы рос красивый высокий чинар, и я любил прислушиваться к шелесту его листвы. Когда-то давно его посадил мой отец, человек, которого я, увы, совсем не помнил. Он слишком рано ушел от нас, и лишь немногие друзья хранили добрую память о нем.

Чинар, посаженный отцом, был очень добрым. Когда в ущелье Дербента дул сильный ветер, листья дерева в один голос шумели… нет, скорее шептали, – все те умные, ласковые слова, которые не успел сказать мне отец. Казалось, что именно так он говорил бы со мной, если бы мог.

– Сардар, для тебя есть сюрприз. – Вернул меня с небес на землю неожиданно подошедший в чаханнам[29] Агаи Ваис. Его толстое лицо лучилось удовольствием. – Хочу предложить тебе особенный ужин. Представь, местные контрабандисты доставили мне черный рис. Только представь! Черный, как помет наших рыб.

– Знаю про такой рис, – я зевнул, – он растет только в горах Тибета, я видывал его в шахском дворце.

– А пробовал?

– Нет, врать не стану. Его подавали только к столу Шахиншаха. Но я пробовал красный рис из долины кафиров[30].

– О, ты не представляешь! Сегодня постараюсь тебя удивить – я наказал приготовить хан-плов!

– Да, Агаи Ваис, у тебя действительно иногда получается удивить гостей, – с улыбкой ответил я.

Не каждый кулинар мог приготовить хан-плов, да и блюдо это предназначалось лишь для высоких особ. Чернь ничего не должна была знать о подобных яствах. Редкий черный рис, отменное мясо, молодой каштан и кишмиш заворачивают в специально приготовленное тесто и запекают в печи. Да, на этот раз повар Агаи Ваиса заслужил похвалу: черный рис с легким привкусом ореха получился просто восхитительным. Возможно, после трапезы не помешала бы и трубочка дурмана, но и без того спалось этим вечером чудесно. А наутро пришло важное донесение.

В депеше мне предписывалось срочно собираться в дорогу. Следовало направиться еще дальше на юг, к нашему главному порту в Бендер-Аббасе, а оттуда – к Странам Темных морей[31]. В письме отмечалось, что остальное я узнаю по прибытии на место – конверт, запечатанный шахской канцелярией, пришел вместе с первым распоряжением. Похоже, дело идет к войне, – невольно подумал я, – иначе как объяснить, что меня отрывают от важного задания, которое, еще немного, и было бы выполнено мною с обычным блеском?…

Под утро, проскакав без остановки несколько фарсангов[32], я все-таки не утерпел и распечатал второй конверт. В нем было письмо на турецком, написанное на редкость красивым почерком. Из него я узнал что должен немедленно покинуть порт и следовать на корабле венецианских кафиров до их конечного пункта назначения, а по пути раздобыть как можно больше сведений о змеях. Интересовало буквально все: виды, размеры, повадки, а также использование у разных народов – употребляют ли этих тварей в пищу, как собирают, хранят и применяют змеиный яд – то есть все что я только смогу выяснить. Немного поразмыслив, я начал понимать, для чего это было нужно.

Еще до поездки в Бам мне было известно что любимой женой Тахмасиба была дагестанская кумычка Мавзали Султан. Их первенец Мухаммед с трех лет страдал ночными кошмарами. Ребенок очень плохо спал. Лекари постоянно дежурили у его постели и наблюдали за странностями в поведении. Случалось, прямо посреди ночи, не открывая глаз, мальчик вставал с кровати и, заливаясь слезами, быстро полз на четвереньках к стене. Достигнув цели, Мухаммед в панике начинал стучать маленькими кулачками по красиво расписанным камням, и успокаивался далеко не сразу. А спустя час или два все повторялось снова.

Лекари успокаивали Шахиншаха, предписывали мальчику пить настои из трав, принимать различные порошки и снадобья. Муллы ночами читали суры Корана, пытаясь изгнать злых духов, а повара готовили изысканные сладости и любимые блюда Мухаммеда-мирзы. Охотники приносили для потехи красивых животных. Время шло, однако ребенку ничего не помогало. Однажды наблюдательный мушавир[33] заметил что болезненнее всего ребенок реагирует на змей. Когда при нем огромный удав заглатывал белого пушистого зайца или бился с ежом, ребенок хватался руками за няню. Змеи – вот источник его кошмаров, решили лекари.

Именно тогда и решили попробовать вылечить наследника любовью. Давным-давно, когда первые арабские завоеватели появились на просторах Персии, они принесли с собой тайны удивительных методов лечения. Оказывается, от многих болезней можно избавиться, попарившись в дымящихся банях с примешиванием различных пряностей, дурманящих растений и лекарственных трав, которые в несметных количествах растут на высокогорьях. Эти же лекари утверждали, что можно лечить и с помощью любви.

У великого Низами в поэме «Лейла и Меджнун» есть сцена, где Меджнун спокойно живет меж львов и тигров в открытой пустыне. Смысл истории прост – даже дикие звери чувствовали его влюбленность, настолько она была сильна, и не причиняли никакого вреда. Более того – они всячески оберегали его от врагов.

И теперь советники и лекари Шахиншаха решили отыскать что-нибудь связанное со змеями. Все, что может понравиться наследнику. Вдруг это окажется действенным способом излечения?…