И все же слова Минервы всякий раз ранили ее. Она собиралась провести с этой женщиной остаток своих дней, и ее слова глубоко ее задевали. Неужели Минерва не видит, что ее чувства к ней настоящие, а вовсе не юношеская влюбленность?
Печальные мысли поднятию настроения никак не способствовали, и, в конце концов, Долорес решила вообще не праздновать и лечь спать пораньше. Заснуть удалось на удивление быстро, но во сне она по-прежнему видела МакГонагалл. Видение с зелеными глазами преследовало ее во сне и наяву.
Долорес не сразу поняла, что ее разбудило. В комнате было темно, время едва перевалило за полночь. Сев в кровати, девушка невольно прислушалась. Сперва она не услышала ничего подозрительного и уже было решила, что ей просто что-то приснилось, но затем до нее долетели приглушенные звуки какой-то возни. И доносились они из кухни.
Кажется, в Министерстве кто-то из коллег рассказывал, что на Рождество учащаются случае квартирных краж. Многие жильцы уезжают на праздники, оставляя жилье без присмотра.
Судорожно вздохнув, Долорес потянулась к лежащей на прикроватной тумбочке волшебной палочке.Стараясь не издавать ни звука, она бесшумно выскользнула в коридор. Из кухни лился слабый желтоватый свет. Палочка в побелевших пальцах едва заметно подрагивала. Сделав глубокий вдох, Амбридж с громким криком ворвалась в кухню. В ту же минуту послышался звон разбившейся тарелки и женский вскрик.
Долорес застыла с раскрытым ртом, не очень понимаю сон это или реальность. У кухонного стола застыла МакГонагалл в вишневом атласном платье, отороченном белоснежной полоской меха, у ее ног по полу медленно растекался клюквенный соус, впитываясь в валяющиеся тут же вперемешку с осколками посуды овсяные лепешки. На столе на большом рождественском блюде красовались кусочки фаршированной индейки, ростбифа с картофелем и овощами и прочей традиционной рождественской снеди.
— Ты до чертиков меня напугала, — она с сожалением посмотрела на красные пятна соуса на полу и потянулась к волшебной палочке. Один взмах и пол вновь засиял чистотой.
— Что ты здесь делаешь? — Долорес несколько раз моргнула, прогоняя остатки сна. — Ты должна встречать Рождество со своей семьей.
Минерва поправила овощи на блюде. В слабом свете свечей ее глаза мерцали каким-то магическим блеском, как тогда, в ее спальне в их первую с Долорес ночь.
— Никто не должен встречать Рождество в одиночестве, — мягка улыбнулась она. — И ты была права, это наше первое совместное Рождество. С Робертом я и так часто вижусь, а Малкольм еще пробудет в Лондоне несколько дней, так что мы успеем наговориться. Вот я и подумала, что могла бы улизнуть от них пораньше и…
Договорить она не успела, Долорес бросилась ей на шею, счастливо всхлипывая, и несколько минут они просто стояли в тишине, нежась в объятиях друг друга.
— Симпатичная пижамка, — усмехнулась Минерва, наконец отстранившись. — То что надо для Сочельника.
Долорес почувствовала, что краснеет. На фоне эффектного платья МакГонагалл ее розовая пижама смотрелась довольно забавно.
Минерва взяла со стола небольшую пиалку с рождественским пудингом и коснулась маленькой свечки в его центре. Мгновение и на кончике свечи зажегся крошечный огонек. Повернувшись к молча наблюдавшей за ней девушке, она вложила пиалку ей в ладони, накрыв их своими, и ласково улыбнулась:
— С Рождеством, Долорес.
Много позже, когда за окном уже брезжил рассвет и Рождество наконец наступило, Минерва наблюдала за спящей в ее объятиях девушкой. Долорес улыбалась во сне, и губы женщины невольно тронула такая же улыбка. Она осторожно, чтобы не разбудить, погладила разметавшиеся по подушке каштановые локоны и аккуратно поправила сбившееся одеяло. Долорес что-то пробормотала во сне, крепче прижимаясь к ее плечу, словно котенок, ишущий ласки.
Она уже и не помнила, когда прежде ей было так хорошо и спокойно. Словно все невзгоды, через которые она прошла за свою жизнь, развеялись точно предрассветная дымка. И так отчаянно хотелось, чтобы это состояние приятной неги никогда не заканчивалось. Вот бы можно было остановить время и навсегда остаться в этой ночи, забыв обо всем, что осталось позади, и не думать о том, что еще ждет их в будущем.
Но Минерва не могла не думать об этом. Как бы хорошо ей не было с Долорес, она отчетливо понимала, что сказка не может длиться вечно, и скрываться всю жизнь они тоже не смогут. Когда их отношения только начинались, она готовила себя к тому, что вскоре Долорес к ней охладеет, как это часто происходит в юном возрасте, когда гормоны бьют ключом и хочется взять от жизни всё. Но чем дольше они были вместе, тем отчетливее Минерва понимала, что привязанность Долли к ней лишь крепнет, порой приобретая навязчивые оттенки. И это вызывало тревогу, с которой Минерва еще не знала, что делать.
Хогвартс, весна 1996 года.
— Поттер, я помогу вам стать мракоборцем, даже если это последнее, что я сумею сделать! Я буду учить вас по ночам и позабочусь, чтобы вы добились необходимых результатов!
Их крики, должно быть, слышала вся школа. Позади послышался стук закрывающейся двери — это Поттер предпочел поскорее ретироваться из кабинета в надежде избежать участия в разгорающейся перепалке.
Ее глаза пылали такой яростью, что Долорес невольно сглотнула, чувствуя приятную дрожь во всем теле. Как же Минерва прекрасна в своем гневе.
Они что-то кричали друг другу, но Долорес почти не слышала собственного голоса. Язвительные обвинения срывались с языка скорее автоматически, чем обдуманно. Она не могла отвести взгляда от этих зеленых глазах, горящих сейчас таким огнем, что казалось, он способен сжечь Амбридж дотла, испепелить за одно крошечное мгновение.
Ни разу за весь этот год ее желание коснуться этой женщины не было столь сильно. Кажется, она обвиняла Минерву в измене, в желании занять кресло заместителя министра, но смысл сказанного едва ли достигал ее сознания, погруженного в пучину желания и ярости. Разве можно ненавидеть человека и в тоже время до безумия хотеть его? А она хотела. Черт, она хочет ее как никогда прежде. До дрожи в коленях. До слепого безумия.
Их личная война, сокрытая под покровом официоза и министерской политики, стала медленно выходить на первый план. Долорес добилась всего к чему стремилась: она первый заместитель министра магии, а теперь еще и директор Хогвартса, ее боятся коллеги (а значит, уважают!), в ее руках власть и судьба волшебной Англии. Отличный послужной список, если бы не одно «но», портящее все показатели. Минерва МакГонагалл. Несгибаемая, гордая, принципиальная. Как бы Долорес не старалась, ей не удавалось сломить ее. Минерва стала ее личным наваждением, преследующим ее повсюду. Она словно заезженная мелодия, которую, услышав раз, уже не можешь выкинуть из головы. И трудно было сказать, чего Амбридж хотела больше: вновь сделать прекрасную профессора трансфигурации своей или избавиться от нее раз и навсегда.
— Чего вы добиваетесь, Долорес? — гневно прокричала МакГонагалл, нависая над невысокой Амбридж словно башня. — Вы превратили жизнь Хогвартса в фарс! Вы…
Кажется, она продолжала что-то кричать. Ее точеное лицо, сейчас белое от ярости, снова оказалось в опасной близости от ее, так что Долорес могла рассмотреть едва заметные паутинки морщин в уголках глаз (это потому что она часто щурится, когда без очков), тонкие губы, слегка приоткрыты, она тяжело дышит, и грудь соблазнительно приподнимается в такт этим вздохам. Черт, даже после стольких лет она не потеряла своей привлекательности. В памяти как назло одна за одной всплывают картины их совместных ночей. Горячие руки, ласкающие нежную кожу, и жар поцелуев, от которых захватывало дыхание и хотелось кричать, исступленно и бесконечно.
За долгие годы она научилась контролировать свои эмоции, скрывая их за сахарными улыбками и жеманными манерами. Но сейчас, казалось, они полностью завладели ею, лишая последних крох самообладания и здравого смысла. И прежде чем Долорес поняла, что делает, ее рука взметнулась вверх, сжав тонкое предплечье, даже сквозь изумрудную ткань чувствуя жар ее кожи. Минерва резко замолчала, оборвав свою тираду на полуслове. На мгновение в ее глазах промелькнуло смятение, смешанное с удивлением, но через секунду она вновь смотрела на стоящую перед ней женщину ледяным, колючим взглядом.
