Однако, согласно найденному веб-сайту, он не должен этого делать, если хочет победить это, глупое иррациональное удушающее чувство, заставляющее проклятие действовать. Поэтому он возвращается к своей книге и игнорирует паука.

***

Однажды ночью ему снится, что он потерял Джона.

Он стоит на крыше, глядя вниз на крошечного как муравья человека, но даже с этой высоты узнаёт знакомую позу и походку. Он услышал в голосе Джона растерянность и страх, и его руки задрожали.

Оставайся там, где ты есть, говорит он с отчаянием, потому что одновременно имеет в виду Жди меня, я вернусь к тебе. Он совсем не уверен, что Джон его понимает, и, наверное, будет лучше, если тот ничего не поймёт.

Шерлок падает, но не получает облегчения от пробуждения в воздухе, обычно происходящего во время подобных кошмаров.

Он находится там, что кажется целой другой жизнью, стоит на танцполе, окружённый радостной музыкой и улыбающимися людьми. В линиях его рта – растерянность, а половина лица всё ещё пытается сохранить улыбку, которая была там мгновение назад, но не совсем в этом преуспевает.

Джон танцует с кем-то ещё в своих объятиях.

Когда-то это был он, в каком-то смысле. Но теперь всё кончено, и он знает это с уверенностью, которая бывает только во сне.

Во рту остался привкус сожаления, смешанный с привкусом крови, так как он прикусил щёку. Впервые за несколько месяцев он жаждет сигареты или, если быть до конца честным с самим собой, чего-нибудь более действенного.

Он также мечтает найти Джона, или, может быть, это Джон его находит; он не уверен. Эти сны гораздо более смутные: быстрое скольжение рук по бёдрам, умоляющий шёпот и довольные вздохи. Пожалуй, правильнее было бы назвать их фантазиями, хрупкими на ощупь.

Когда он моргает, просыпаясь в семь утра, он стонет и пытается уцепиться за края последнего сна, но тот исчезает, как всегда, оставляя его уязвимым, вспотевшим и болезненно твёрдым.

Ох…

Он выжидает несколько минут, но на этот раз, похоже, ничего не получается, поэтому, снова закрыв глаза, он ложится на спину и позволяет правой руке скользнуть под одеяло.

Прошло много времени с тех пор, как он предавался… этому.

Это не займёт много времени для его тела, чтобы стать полем битвы для двух очень разных ощущений. Жар его растущего отчаяния умудряется сохраниться против холода проклятия, и он делает всё возможное, чтобы вспомнить каждую (размытую) деталь снов, когда преследует волну удовольствия, как море преследует Луну во время отлива.

И даже здесь Джон его находит (потому что, конечно, это Джон находит его, а не наоборот – Шерлок только знает, как терять вещи, в конце концов) и обнимает, держа так крепко, что ему приходится подавить крик или, возможно, рыдание, что лучезарная улыбка лечит все болезни Шерлока, хотя бы на некоторое время.

Ох, думает он снова, просто и ясно, и это последняя связная мысль, которая у него есть, прежде чем встречает волну, и та его омывает.

Примерно через двенадцать минут за его дверью раздаются шаги, а затем раздаётся стук.

– Шерлок, ты не спишь?

В горле Шерлока стоит виноватый комок, теперь, когда его дыхание замедлилось до нормального, теперь, когда реальность настигла его, и шипы впились в грудь всерьёз. Он не может встретиться лицом к лицу с настоящим Джоном, не сейчас.

– Уходи! – хрипит он, а затем прислушивается к удаляющимся шагам, тут же сожалея о вспышке гнева, которая, возможно, была более красноречивой, чем всё, что могло бы отразиться на его лице, если бы он вышел из комнаты, когда его позвали.

Он не встаёт до позднего вечера, пока не убеждается, что его щеки больше не горят от стыда, пока он не разбирает сны, которые привели к этой ситуации, и не удаляет их. (Попытался, во всяком случае.)

***

В последнее время Шерлок обнаружил ещё одну вещь, которую не может контролировать.

Есть слова для почти всего. Он не знает их все – это было бы невозможно и пустая трата времени – но он знает достаточно, чтобы с их помощью прогнуть мир.

Однако слова начали его подводить. Они просто перестают его слушаться, начиная плыть против течения его мыслей, и если слетают с губ, то совсем не те. Их недостаточно или слишком много, и предложения полны ошибок.

Он винит в этом проклятие, а затем и себя, первоисточник.

Честно говоря, он боится правильных слов, правильных переводов и того, что всё это может рассказать о нём. Что может сделать с ним произнесение этих слов, и что они могут сделать с Джоном? Какую боль они причинят, ведь никогда не сможет их стереть, как только они слетят с губ.

Он не привык так бояться.

***

Джон любит ходить в бар по пятницам вечером. Он чистит свои коричневые ботинки перед уходом и остаётся там допоздна, вероятно, пытаясь приударить за женщинами, но обычно, приходя домой молчаливым и в одиночестве, он предупреждающе смотрит на Шерлока, если тот открывает рот. Раз или два он предлагал Шерлоку пойти с ним, но тот всегда отказывался.

Однажды Джон приходит домой рано.

Он выпил больше алкоголя, чем обычно, так много, что его равновесие несколько нарушено, а манера поведения довольно мягкая. Шерлок зорко следит за его походкой, чтобы снова не появилась хромота, но, к его немой радости, она осталась в стороне. На этот раз Джон, кажется, не возражает против разговора, и меланхолической ауры, которую он обычно несёт домой из бара, нигде не видно.

Шерлок скрещивает ноги в кресле. – Джон. Я предположил, что ты придёшь поздно.

– Да, но я решил вернуться домой пораньше. Проблема?

Слова обвиваются вокруг Шерлока, как шёлк. – Конечно, нет.

Джон кивает. – Просто я кое-что понял. Я так думаю. – Он не вдаётся в подробности.

– Понятно, – говорит Шерлок, хотя Джон уже погружён в свои мысли и явно не ждёт ответа. Он улыбается сам себе, взгляд расфокусирован, давая Шерлоку возможность его изучить, не пытаясь этого скрыть. Как это ни досадно, он не в состоянии понять, какие мысли были у Джона. Он хотел вернуться домой, но зачем? Конечно, не из-за него; он дулся весь день и игнорировал попытки Джона поговорить, по крайней мере, половину этого времени. Пролитое пиво на рукаве его рубашки мало о чём говорит: следов драки нет, так что, вероятно, он был просто неуклюж из-за своего опьянения. У него не было компании, иначе он был бы слишком вежлив, чтобы извиниться всего через два часа.

– Ты ведь гей, не так ли? – неожиданно спрашивает Джон. Шерлок удивлённо смотрит на него, но тон Джона деловой, взгляд расслабленный, на губах – тень улыбки. Когда он слегка покачивается на носках, тени на его лице тоже смещаются, и каждая из них, в свою очередь, раскрывает и скрывает некоторые завораживающие детали его черт. Если, если по какой-то странной причине Шерлок прикоснётся к его лицу, он наверняка предпочтёт сначала изучить тонкие губы, или, возможно, проведёт указательным пальцем по краям мешков под глазами, ощупывая их текстуру…

– Шерлок?

Он мысленно встряхивается, чтобы снова сосредоточиться.

– Да, – отвечает он, – это так.

Очевидно, он не стыдится данного факта, но это ощущается странно. Он никогда не отрицал своей ориентации, хотя это не часто встречается в детективной работе, и Джон не спрашивал раньше, по крайней мере, не напрямую. После своего первоначального предположения в Анджело он, кажется, решил, что Шерлок не занимается такими вещами (что действительно верно и по очень веской причине) – до сегодняшнего вечера, похоже. Он задаётся вопросом, давно ли этот вопрос горел у Джона на языке, и не случилось ли в баре чего-то такого, что заставило его спросить сейчас. И снова у него нет ответа. Очень раздражает.

– Хорошо. – Улыбка Джона не дрогнула – хорошо? После паузы тот спрашивает: – Как ты думаешь, я красивый?

Судя по игривому тону, он, наверное, шутит, но у Шерлока перехватывает дыхание. Он чувствует себя несколько незащищённым и долго собирается с мыслями, прежде чем ответить.

– Я… полагаю, ты довольно симпатичный для своего возраста.