- А что-нибудь еще пропадало? – спросила я, уже зная, какой будет ответ.
Вообще Жужа делал это неспециально. Ну что поделать, если у него потребность такая – жевать постоянно. Причем не абы что, а овощи, ну или на худой, конец цветы. Но со вторыми было сложнее, так как зимой, к примеру, вырастить в небольшой теплице, которая вот-вот свалится тебе на голову и погребет под собой, хоть какой-нибудь самый неприхотливый цветок крайне сложно. Вообще не понимаю, откуда в храме богини Эште круглый год цветут цветы.
- Капуста, свекла, - стала перечислять украденное сестра Магрэс, - лук, редька…
- Достаточно, - перебила я женщину, - все понятно. И как вы думаете, кто это может быть?
В ответ монахиня лишь руками развела и, отвернувшись от меня, снова стала лазить по полкам и шкафчикам в поисках хоть какого-нибудь следа пропавшей моркови.
Я сидела за одним из ближайших к ней столиков и внимательно следила за ее действиями. А на внутренней стороне подола моего мешковатого серого наряда уже привычно болтался пушистый комочек зеленой шерсти.
За три года, что я провела бок о бок с этим маленьким проказником, моя жизнь преобрела привычные краски. Я перестала хандрить и винить себя во всех неприятностях, которые случились в моей семье после того, как… Мотнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Обещала же себе больше не думать о нем, и вот опять чуть было мысленно не назвала ненавистное имя.
Побарабанив пальцами по столешнице, снова постаралась переключиться на свою наставницу, которая за столь длинный срок стала мне близка как никто. Ну если не считать проныру Жужа. Этот прохиндей грабил запасы монахинь каждый день, и, если сразу пропажу заметить было просто невозможно, то потом, когда вместо приличного запаса той же свеклы, оставалось всего пара штук… Ну не могли послушницы и монахини так быстро опустошить свои запасы, а вот маленький Жужа… И как в него столько влезает? Просто ума не приложу, как этот пушистик умудряется за раз пятак моркови или лука слопать. Причем бутонов цветов ему надо было в разы меньше. Вот такая вот особенность организма. А еще мой маленький друг любил совершать мелкие пакости. Однажды он пробрался в комнату к матушке Илиине и погрыз все ее серые балахоны. Еле успел примчать свои крылышки в мою комнату. Ворвавшаяся следом Илиина перерыла в моей комнате буквально все, но прячущегося на мне Жужа так и не заметила. Да и не стала бы она лезть мне под юбку. Странно только было то, с какой стати она первым делом зашла именно в мою келью… Может, заметила резко хлопнувшую в мою каморку дверь и догадалась? Не знаю… Я еле сдержала на своем лице спокойствие… но стоило матушке покинуть мою келью, зашлась таким хохотом, что главная монахиня тут же вернулась обратно и застала меня давящуюся от смеха. Тогда меня впервые наказали. И именно тогда я решила взбунтоваться.
Я должна была приготовить на всех ужин, помыть посуду, прибрать на кухне, а затем вымыть полы в общежитии. На всех этажах. Я могла вытерпеть многое, но не подобное унижение. Да и одна с готовкой я бы не справилась. Ну не умею я готовить! Матушка Илиина знала об этом, поэтому и придумала такое наказание. Тогда я специально пересолила суп, положила туда много мяса, причем не стала ждать его полной готовности. Описать словами, что получилось в конечном итоге, я не могу, так как не могу подобрать подходящего определения. Но лица послушниц и монахинь в тот день я не забуду никогда. Как их перекосило от пересоленного супа, как округлились их глаза от вида такого количества не сваренного до конца мяса… И горящие праведным гневом глаза матушки Илиины, которая после моего поступка, ужесточила наказание приписав мне еще и уборные убрать. Это унижение ей уже не простил Жужа. Видимо, почувствовав мое состояние, он осторожно отцепился от моего балахона, который здесь ошибочно называли рясой, и проскочил за разгневанной настоятельницей вон из кухни-столовой. Только потом я узнала, что рясы матушки Илиины были вторично пожеваны. Хорошо хоть не укусил, а то я уже стала переживать за здоровье Илиины… когда мыла за всеми посуду с нетронутым супом. Стоит ли говорить, что мыла я ее плохо? Специально оставляя на краях остатки еды, которую потом было сложно отковырять от тарелок и мисок? Думаю, так же не стоит говорить и о том, кому пришлось в конечном итоге их снова мыть… Но я и не собиралась так просто сдаваться, поэтому и вторая помывка посуды была подобна первой. И третья… в общем как и четвертая… В конце концов главной монахине монастыря мое поведение надоело, и она поставила мыть посуду другую послушницу. Та, буравя меня нехорошим взглядом, взялась за помывку. Я же отправилась мыть полы… Рассказывать про весь процесс не буду, но послушницы и монахини, заходя после тяжелого трудового дня в общежитие, поскальзывались и становились обладательницами кто содранных ладоней, кто разбитых коленок, ну а некоторые, самые несчастные становились обладательницами разбитых носов. Да, признаю, это было жестоко, но… Надоело мне подобное отношение. Я чувствовала себя в монастыре будто в клетке, не имея возможности выбраться и вдохнуть полной грудью. После того как матушка-настоятельница поняла, что полы лучше мне не доверять, отправила меня в уборные. И там я, жмурясь от неприятного запаха, должна была убрать все то, что за долгое время там накопилось. Это стало последней каплей.
Проигнорировав приказ Илиины, я направилась в свою комнату и легла спать. День был для меня тяжелым, а тратить всю ночь на уборку отхожего места я не желала. Такое открытое противостояние привело к тому, что матушка-настоятельница написала гневное письмо моему отцу с требованием направить меня в другой монастырь, находящийся еще дальше от этого. Но вместо распоряжения отца она получила кругленькую сумму за принесенный мной урон и гору извинений. А я так и не поняла, какой именно урон причинила конкретно этой женщине.
- О чем задумалась? – спросила меня сестра Магрэс, доставая с одной из полок баночку с солью.
- Да так, - я передернула плечами и, отведя взгляд от своей наставницы, продолжила: - Вспомнила кое-что. Неважно, в общем.
- Опять вспоминаешь все те пакости, от которых страдали послушницы и монахини по твоей милости? – хмыкнула Магрэс и пристально посмотрела на меня в ожидании того, что я скажу.
- Да, их было много за последние…два с половиной года?
- Может и больше, - подмигнула меня женщина. – Кто теперь поймет, в какой именно момент испуганный птенец стал гордой птичкой?
- Я не птичка, - наморщив нос, произнесла недовольно.
- Именно птичка и есть, - упрямо продолжила Магрэс. – Просто тебя в свое время лишили свободы, крыльев, и ты стала чахнуть в каменной клетке, но, видимо, что-то произошло, что заставило тебя очнуться, встрепенуться, почистить перышки и снова расправить крылья.
Я не стала на это ничего отвечать. Может, в чем-то наставница и права. С появлением в моей жизни смешного пушистого комочка я действительно словно очнулась ото сна.
- Ходят слухи, что скоро наш монастырь будет использовать для своих целей государство. Им не хватает мест в госпиталях, они просят у нас помощи, и матушка Илиина не может им отказать…
- И что это значит? – сердце замерло, в ожидании ответа.
- К нам будут переносить раненых.
- Нашей задача будет ухаживать за ними? – тут я решила включить мозги и таки догадалась о том, что от нас будет требоваться.
- Именно. И запомни, девочка, - сестра Магрэс подошла ко мне и села на соседний стул, - тебе придется столкнуться со страданием, кровью, смертью… Готова ли ты к этому?
Об ногу потерся теплый пушистый комочек, поддерживая.
- Думаю, - я сомневалась только секунду, - смогу.
- Тогда нам понадобится твоя помощь. Некоторые послушницы и монахини ушли в другие монастыри, боясь столкнуться именно со смертью. Так что у нас сейчас каждая пара рук на вес золота.
