– Хорошо. Ладно. Я поняла.

Микаэлла закивала, потом опустила голову и – черт, я испугался, что она сейчас расплачется. Я никогда не знал, что делать с рыдающими девицами. Терпеть не мог этого, а потому часто грубил, что, конечно же, только ухудшало положение.

Она была расстроена, и я не хотел усугублять ситуацию, но если она сейчас пустит слезы, я могу не выдержать.

– Ты в порядке?

Чувствовал я себя полным идиотом, оказавшись в ситуации, подобной этой. Меньше всего мне хотелось возиться с этой девчонкой, или кем-либо еще. Я не хотел проявлять участия, и я никогда этого не делал, потому что тогда люди становились навязчивыми, желая поделиться тем, что лежало у них на душе.

Дистанция – вот что меня устраивало. Я не причислял себя к ряду тех, кто всегда готов выслушать или помочь советом. Мне всегда неплохо удавалось избегать этого, ведь люди не особенно стремились идти со мной на контакт. Меня это полностью устраивало.

Но с Микаэллой все пошло не так, как обычно. И меня это не радовало.

– Да, в порядке.

Она подняла голову, и я испытал облегчение – она не плакала и похоже, что не собиралась.

– Просто это такой отстой! – внезапно девушка усмехнулась, но невесело, с какой-то печальной иронией. – Вот работаешь годами, дни напролет загоняя себя у станка. С детства, пока твои подружки играю в куклы, а ты разучиваешь фуэте и плие. Потом когда бегают на свидания, а ты боишься съесть рожок мороженного, чтобы вдруг не растолстеть, иначе твой партнер тебя может уронить. Бегаешь на прослушивания, не спишь ночами, волнуясь из-за роли, которую чаще всего не получаешь, глотаешь таблетки, когда все связки горят от боли. И потом, когда кажется, что наконец-то получила награду за все свои старания, тебе говорят, что – нет, это не более чем заслуга того, что находится у тебя между ног.

Я не знал, что ей на это ответить, но ее тирада лишь усилила мое чувство вины. Более того, ей удалось меня смутить, что было совсем уж странно.

Я видел, что она смотрит на меня не так, как прежде. С разочарованием. Да, это было именно оно. Я всегда безошибочно узнаю этот взгляд – отец почти всегда только так на меня и смотрел.

– Микаэлла, если я ошибся, то…

– Не надо! – Она выставила руку, останавливая меня. – Мне не нужны твои драгоценные извинения, особенно если они вынужденные. – Пожав плечами, она направилась к лифту. – Я не хотела беспокоить тебя дома, просто думала… правда думала, что получится что-то хорошее, когда ты предложил свою помощь. Решила даже, что мне повезло. – Она покачала головой, так, будто смеясь над собой, и вызвала лифт.

Я стоял и смотрел, как она собирается уйти, как входит в кабину, и наконец, уезжает, и все это время – недолгое, но почему-то растянувшееся для меня, – думал, что должен ее остановить. Должен что-то сделать, что-то сказать.

Я не понимал только, почему должен делать это и откуда взялся этот порыв. Не видел на это никакой причины – она была не более чем одна из многочисленной труппы.

Да, талантливая, но за свою карьеру я видел много одаренных танцоров. Кто-то был менее способным, кто-то больше.

Она не была лучшей, определенно нет. Ошибалась, иногда чаще, чем необходимо, выводила меня из себя, потому что я знал – она способна на большее.

Может быть, дело было в этом? Я чувствовал, уверен был, что могу вылепить из нее нечто прекрасное, неподражаемое. Уникальное. Что-то, от чего у зрителей будет захватывать дух, глядя на нее.

Я не остановил ее, позволив уйти. Но в тот день больше ни о чем думать не мог.

Леди Гага запела свой Bad Romance, а я взяла коктейль, переданный мне заботливой рукой Уэсли.

– Двадцать пять. Четверть века. Я чувствую себя древней.

Уже порядком захмелевшая Джун состроила несчастное лицо, после чего залпом опрокинула остатки своего «буравчика».

Вечером в пятницу мы устроили небольшую праздничную вечеринку в ее честь. Пришли ребята из труппы и некоторые из ее друзей. Размеры нашей квартиры не позволяли особые маневры, но погода была благосклонна к нам и мы смогли расположиться под открытым небом. Правда я побаивалась, что наш балкон попросту не выдержит такого количества людей.

– Заткнись. – Алкоголь и паршивое настроение сделали меня бесчувственной. – Радуйся, что тебе только двадцать пять.

– Для нашей индустрии это почти что пенсия, – фыркнула Джун.

Она утрировала, но здравое зерно в ее словах имелось. Я и сама была в небольшом унынии из-за приближающегося двадцатисемилетия.

– Вот тебе, Уэсли, сколько лет? – Джун ткнула пальцем в грудь парню, при этом сильно накренившись.

– Двадцать два, – почти виновато ответил тот.

– Скинуть бы тебя с балкона, – проворчала соседка, разворачиваясь и уходя.

– За что это? – удивленно хохотнул Уэсли.

– Да не обращай внимания. – Я махнула рукой, облокотившись о каменное ограждение. – Она просто психует из-за дня рождения. Мы все психуем, когда становимся старше.

Я почувствовала, как на меня наваливается тоска и глотнула водки с тоником – похоже это единственное, что скрасит мой сегодняшний вечер.

– Я тебе давно уже сказать хотел… – начал Уэсли и вдруг замялся, смущенно улыбнувшись.

Я посмотрела на него с интересом – ничего себе, я ему никак нравлюсь?! Раньше я как-то не обращала на него внимания, а стоило бы. Он был хорош собой, высокий, сложен отменно – что вполне естественно. Глаза ярко-голубые, открытый, бесхитростный взгляд. А волосы – что-то на грани каштанового и рыжеватого.

Не парень, а картинка.

– Что?

Я ближе придвинулась к нему, давая понять, что он может быть откровенным со мной.

– Я восхищаюсь тобой, тем, что ты делаешь на сцене! – волнуясь, выпалил он.

Я польщенно заулыбалась – всегда приятно, когда хвалят твой талант.

– Правда?

Уэсли кивнул. Мы еще ближе придвинулись друг к другу, и мне показалось, что сейчас он поцелует меня.

– А еще я считаю, что ты очень красивая, – уже тише пробормотал парень, после чего, как я и ожидала, последовал поцелуй.

Губы у Уэсли были мягкие, сначала немного неуверенно скользили по моим губам, но прижавшись к нему всем телом, я поощрила его действовать без опаски.

Я поняла, как соскучилась по поцелуям, близости с другим живым существом и дело было даже не в сексе. Мне не хватало тепла, прикосновений, ярких ощущений.

Конечно, я получала все это сполна, когда танцевала, но после возвращалась домой, где меня никто не ждал. Ничего не оставалось кроме пустоты.

Сегодня я не хотела быть одна. Я устала от этого состояния. Все чаще ловила себя на мысли, что жалею себя. И мне это не нравилось.

Поэтому этим вечером не будет никакой жалости, никакого одиночества.

Я взяла Уэсли за руку и повела в свою комнату.

***

– Что случилось?

Дэниел опустился передо мной с тревогой на суровом лице, а я быстро смахнула слезы со щек. Было чертовски больно, хотя боль уже давно стала чем-то привычным.

– Ничего, – хрипло прозвучал мой голос.

Я сидела на полу репетиционного зала, роняя слезы, поэтому мои слова не выглядели убедительными.

Дэниел бросил короткий, неодобрительный взгляд на меня, и принялся развязывать пуант на левой ноге, которую я повредила.

Я попыталась помешать ему.

– Прекрати! – строго приструнил он, и мне пришлось уступить.

Мои ноги были уродливыми. Я знаю, что уж он-то перевидал многое – ноги балерины не самое эстетическое зрелище, но едва ли он будет шокирован, и все равно не желала, чтобы он их видел.

Я закусила губу, пока он снимал белый вкладыш, успевший напитаться кровью.

– Черт.

До меня донеслось тихое ругательство, больше похожее на бормотание под нос и опасливо покосилась вниз. Ноготь на большом пальце треснул, и из раны сочилась кровь.

И правда – черт!

– В кабинете есть аптечка.

– Что ты здесь делаешь? – Меня этот вопрос интересовал больше, чем сломанный ноготь. К тому же это помогало отвлекаться от боли.