- Вот, держи. Не урони только.

Обхватил ладонями, не сводя взгляда, полного удивления. Деметра с трудом удержалась, чтобы не прыснуть. Сверток с весело гукающей маленькой богиней в сильных руках подземного повелителя смотрелся нелепо. Сам Владыка смотрелся ещё нелепее – с растрёпанными волосами, взмокший (тоже рожал, что ли?), бледный, совсем юный с виду, да ещё эта ссадина и совершеннейший ступор, будто поймал взгляд Горгоны…

- Брат, - сказала Деметра, удивительно легко выговаривая это слово. – Ты стал отцом. У тебя красивая дочка. Радуйся, брат!

Он вскинул было на неё взгляд, услышав непривычное обращение, но тут же вернулся к личику дочери, к беззубой лукавой улыбке, к маленьким ручкам, норовящим ухватить отца за длинные волосы.

На вечно суровом лице медленно, по капле проступала улыбка.

Гестия говорила, он совсем другой, когда улыбается, - вспомнилось Деметре. Только вот я его раньше таким не видела. Что же с тобой было, невидимка? Во что ты влез, в какие игры играл, с кем вёл войны, почему поседел раньше братьев?

Гестия, жаль, что тебя тут нет. Полюбуйся: улыбается, как идиот. Сам не осознаёт, что у него с лицом. Геката воздухом поперхнулась, когда увидела (всеми тремя головами!), из комнаты исчезла, только чтобы на это не смотреть.

- У неё твои глаза, - тихо сказала Персефона с ложа. – Видишь?

Аид немного опомнился. Подошёл, опустился на ложе рядом с женой. Он старался удержать улыбку, но она упрямой приливной волной всё лезла и лезла на лицо – глупая, не владыческая, молодая.

- Да. Она похожа на тебя.

- Да.

Кора взяла его руку в свои ладони, поднесла к своим губам, нетерпеливо впитывая глазами эту улыбку – первую его улыбку, которую она видела.

- Ты рад, мой царь? Я угодила тебе?

Он передал дочь в её руки, сам наклонился и прижался губами к влажному лбу жены. Что-то прошептал, от чего Кора вся расцвела.

Деметра молча повернулась, скользнула за дверь – всё равно они её не видят и не слышат.

Ревности не было. Была почему-то усталость. Напиться бы из Леты, что ли? Глотнуть – и ненавидеть его как прежде…

Коридоры подземного дворца дышали желанной прохладой.

Возле входа в гинекей настороженной крылатой тенью торчал Железносердный. Под глазом у Таната неясно синел след владычьего кулака: Аид редко позволял себе врезать без ответа.

На Деметру бог смерти посмотрел подозрительно.

- Чего уставился, - буркнула она без всякого запала. – Иди уже пряди резать. У меня внучка родилась.

Проводила взглядом мелькнувшие черные перья и только тогда расхохоталась.

Внучка родилась и брат объявился. Пять веков был чужаком, а тут вдруг – ррраз! И брат, и зять… И внучка – вот это главное.

Геката ждала её при выходе у дворца, во главе толпы остальных подземных (Ламия, Эринии, Эмпуса, даже Харон с веслом наперевес, позади еще несколько сотен харь). С привычной, таинственно-ехидной усмешкой.

- Что скажет нам, подземным жильцам, Плодоносная?

- Войны окончены, - тихо проговорила Плодоносная, устремив взгляд куда-то в себя. – В подземный мир пришла великая радость. Радуйтесь!

И протянула пальцы, наполненные неожиданной силой, поднимая из земли мертвого мира благоуханные, весенние цветы – символ новой жизни.

«Радуйся, брат!» - безболезненно и весело отдалось в висках.

Комментарий к Радуйся, брат (Деметра)

Илифия (Илифии)- богини-помощницы при родах.

========== Тополь помнит (Левка) ==========

Вот всё и кончилось.

Он прибрел, чуть пошатываясь и не оглядываясь туда, где протискивались в расселину стонущие тени. Коснулся перемазанной ихором ладонью серебристой коры. Оперся спиной о ствол и медленно сполз по нему. И теперь вот сидел на черте пограничья – ссутулившийся и хмурый, и черные волосы, которые больше не сдерживались ни венцами, ни шлемами, беспрепятственно текли на плечи. С пальцев, обожженных Кроновым Серпом, медленно скатывались в воды озера Амсанкт прозрачные капли ихора. Такие же капли – ихора? еще чего-то? – дрожали на ресницах того, кто смотрел в черные воды. Смотрел, щурился, шевелил губами, будто вел беседу с кем-то далеким.

Тополям не нужно слушать. Не нужно смотреть, переспрашивать глупое: «А почему ты такой? А что кончилось?» Тополям нужно только заслонять того, кто сидит под ними, от здешних блеклых лучей. Дарить запоздалое серебро листьев – осторожно бросать ему на плечи, украшая черный гиматий диковинной вышивкой.

Вспоминать вместе с ним. Это так просто – вспоминать, особенно когда всё уже кончилось. Тополя хорошо умеют помнить, иначе они не росли бы по берегам Озера Мнемозины.

Ш-ш, - шепчет тополь, - тише, милый. Вот, я подарю тебе еще листок, он запутается в твоих волосах – серебро на черном. Кажется, повеяло бризом, хотя здесь, на черте пограничья, на мысе Тэнар бризы редки и опасливы. Но я привыкла чувствовать родную соль каждой веткой, каждой пядью коры. Жаль, сестры не поют у здешних скал, тогда вспомнить получилось бы еще лучше, потому что в тот вечер они пели…

- Пахнет бурей!

Деро – пышная, с волосами, отдающими ясной прозеленью, - радостно взвизгнув, взлетела на гребне волны. Поймала яркую рыбку, смеясь, чмокнула в бочок и выкинула в море.

Евмола и Лигея затянули песню о белых барашках волн (у них и волосы были белые, пенные), проказница-Прото тут же в шутку затянула: «мягче волн у любимого кудри», смешливый хор поддержал.

- Нимфы на берегу водят хороводы, да, хороводы, - щебетала маленькая Фоя. – Пойдемте и мы водить?

Море ласково качнуло в ладонях, ехидно поменяло цвет с бирюзовой голубизны на тревожно-синий. Налетевшая волна потащила с собой – пошли, поиграемся! – и из глубин Левка выплыла, откидывая с лица текучие пряди и хохоча.

- Они не просто водят хороводы, - сказала, вглядываясь в берег. – Кого они могут тут ждать?

- О-о-о, - заворковали сестры. – Кронидов, Кронидов! Ах, Зевс, ах, Посейдон…

Левка упруго оттолкнулась от волны, с любопытством прислушалась к зовущим песням нимф. О Кронидах помнилось немногое. Филира, дочь Океана, рассказывала о Кроне, который заглядывался на неё: «Только он же детей глотает! Да чтобы я – с этим живоглотом…!!» А теперь дети, которых когда-то глотали, решили воевать с отцом, но это совсем неважно (вот еще – война!) – а важно другое: эти Крониды – они красивые? А петь умеют? А целоваться? А они любят море?

Нимфы мелькали лесными тенями, показывали белые зубы в улыбках, махали, звали: «Сюда! Споём!». Когда Левка с Евмолой ступили на берег – кинулись им навстречу, наградили белыми венками (Левка смеялась и отдаривалась ожерельями из ракушек), потянули в круг. Без умолку тараторили о Кронидах: Посейдон – такой озорник! Как глянет, как ущипнет! А в прятки вообще лучше всех играет! А в догонялки! А если догонит – тогда о-о-о!

О Зевсе не говорили – вздыхали мучительно и страстно, и Левке даже стало интересно: почему все время «Ах»?

- Их же трое? – в это время допытывалась сестра. – А каков третий?

Нимфы смеялись, махали руками, делали страшные глаза. Третий – тайна. Третьего пока никто не видел, а братья о нем мало что говорят, даже имени не называют. Сколько упрашивали его привести, познакомиться – так всё нет, нет… Мрачный, говорят. Неуживчивый. Ох, скорее бы пришли, если бы пришли, ах, Зевс, ах, Посейдон…

Юные боги явились внезапно – вышагнули из воздуха едва ли не в танцующий круг. Приземистая, с растрепанными волосами фигура тут же взревела: «У-у-у, красотульки, заловлю!» - и нимфы с радостным визгом брызнули во все стороны (не очень-то, правда, торопились). Посейдон, подумала Левка. А вон там – Зевс, правда, его почти совсем не видно, его окружили сестры, шепчут, тянут, обволакивают песнями…

Потом она поняла, что из воздуха шагнули трое, а не двое, и взглянула на третьего, и море отступило и смолкло, а потом втиснулось внутрь и захлестнуло, приливом толкнуло в спину, навстречу к черноволосому юноше, стоящему на песке и с легким интересом озирающему море.