Все.

- Я хочу сражаться на стороне Кронидов, - сказала она вечером того же дня Стикс. Эреб гудел: освобождение Циклопов из Тартара наделало шума. Геката отмахнулась от новостей, от возбужденного Гипноса: «А я говорил, что парнишка еще не такое может!», от собственной взбудораженной свиты. Скользнула во дворец Ужасной, прошла между серебра столбов в комнату, полную мягко напевающих что-то вод.

- Какое внезапное желание, о Сотейра, - мягко пропела в ответ зловещая титанида. – Весь подземный мир полагает, что победа на стороне Крона.

- Ты так не думаешь.

Так не думает Танат. Гипнос. Ата. Лисса безумие, которая трясется, стоит только помянуть при ней старшего Кронида. Трясется, орет и прячется под ближайшую скамью.

Нюкта-Ночь тоже так не думает.

Потому что все они видели его. Знают его.

Стикс задумчиво погладила копье: в последнее время она все реже бывала в своих покоях, все чаще – на Олимпе, а если наведывалась для встреч с мужем, то так и приходила: в черных доспехах, не расставаясь с оружием.

- Что же думаешь ты, о Пролопос*?

В голосе Стикс – холодной воде – плавали мелкие, колючие льдинки. Геката улыбнулась (лотос и мед), открыла внутри себя нужный мешочек, вытряхнула немного мелких смешков.

- Предсказание Урана будет верным. Временщику не видать победы. Он запихнет отца в Тартар, чего бы это ни стоило…

Чего бы это ни стоило всем, - хотела она сказать, но передумала. Стикс – не прямолинейные олимпийцы, она понимает всю красоту недосказанности…

- Да, Зевс велик, - откликнулась титанида равнодушно. – Я передам ему твое желание. Уверена – он окажет тебе честь, заключив союз…

И добавила вполголоса – так что слова можно было бы принять за случайный всплеск воды, текущей вдоль стен.

- Значит, рассмотрела?

Я рассмотрела, - думала Геката, легко ступая по вольному ночному миру (тот ласкался и скулил). Я увидела, что мне нужно. Крон его не остановит. Я знаю: он спустится сюда, чтобы править после победы над отцом. Подземные смеются, я - знаю.

Если бы Крониды были мне симпатичны – я не стала бы сражаться на их стороне.

Но своего врага – единственного, чудесного, внезапного врага нужно держать как можно ближе.

*

.

- Явился… - ядовито шипела Ламия. Мегара-Эриния поддерживала, растопыривая когти: приперся, наводит свои порядки. Строительство это, тени, суды…

Подогревали праведный гнев заговорщиков.

И все посматривали на Гекату, расплывшуюся в блаженной улыбке – точно ропот был музыкой для ее слуха.

- Алекто от него без ума, - прохрипела Мегара. – С высоты любуется, как он на колеснице своей рассекает. Глаз не сводит.

Из угла, где сидела младшая Эриния, взметнулся бич. Геката, не глядя, ловко перехватила полосу драконьей кожи, бережно опустила на пол.

- Наш правитель велик, - заговорила, с трудом сдерживая смешок, - и что с того, что он вызывает любовь к себе?

Подземные понимающе заухмылялись.

Он успел снискать к себе всеобщую ненависть – прежде всего, тем, что явился сверху. Кронид и ученик Гелиоса, выкормыш Среднего Мира, воин армии Зевса осмелился подделываться под подземного! Как будто он мог слышать Вольный Мир! Как будто мог понять, каково – быть чудовищем!

Как будто он был тут кому-то нужен.

Он не знал, что такое Элизиум, не устраивал пиров, приволок с собой любовницу с поверхности (еще не легче, нереиду!) – и по асфоделевым полям разносились песни, заставляющие теней вздыхать об утраченной молодости; он пришел без свиты и армии, только с двузубцем да шлемом – и глухое недовольство копилось в подземных с каждым днем.

Харон прокряхтел из угла невнятное: «Недолго ему тут». Сын Ночи где скрытно, где открыто подбивал подземных к мятежу уже не первый месяц. Собирались, таились, втягивали все новых. Геката полагала, что и таиться не следует: просто подождать немного, а потом против неумехи-Кронида обернется мир. Обрушится, раздавит.

Это было обидно. Она только-только начала привыкать. Словно дышишь полной грудью, жадно припадаешь губами к волшебному источнику: самому лучшему, самому подземному источнику…

Каждый день видеть своего врага. Мимолетом ронять насмешливые фразы, вытряхивать из бесконечных складов своей натуры тщательно, за ненужностью запрятанные презрение (отдает яблочным уксусом), издевку (проклевываются острыми ростками чертополоха), отвращение, любопытство, чуждость…

Гнев – как давно его не было, он чуть не сгнил там, куда она его запихнула, а вот теперь заискрился, направленный на царя, в котором не было ничего от царя, на солдата с нецарской походкой и руками колесничего. Гнев так приятно было прикрывать диплаксом** колкой улыбки, смаковать по капле и выплескивать тоже по капле, вместе со снисходительностью и предвкушением…

Если бы не мир, который утробно ворчал (с каждым днем громче), чувствуя чужака, который пытается надеть на него ошейник… Если бы не мир – она бы еще повременила. Насладилась бы полностью перед мигом абсолютного триумфа: когда твой враг растоптан и низведен в ничто.

Повременила бы хотя бы для того, чтобы понять: что происходит с подземными?

Вот и сейчас - Алекто вскочила, зашуршав кожистыми крыльями. Стряхнула с плеча руку Тизифоны – сестры. Прошипела, скалясь от дверей:

- Плевать. Хотите бунтовать против него – встретимся в воздухе. В бою.

- Дура, - процедила Мегара вслед.

Ламия опасливо прищурилась на дверной проем: она всегда туда опасливо щурилась. У этого недоноска-Кроненыша – шлем невидимости, мало ли…

- А если она… разболтает ему? А?

Эрида-раздор ухмыльнулась язвительно, подавая Ламии нюхательную соль. В последние дни заговора она пребывала в экстазе. Даже есть не могла: сеяла раздор, сколько было сил.

- Ничего нового ему не узнать. Он и без того понимает, что будет мятеж: слуги говорят, что часами пропадает в подвале, с этим своим двузубцем…

По кругу заговорщиков победной чашей прошел смешок.

- Это мудро, - мягко заметила Геката, - двузубец – один из верных его союзников. Прочие же…

Начали в сотый раз перебирать прочих: Ахерон – наверняка, Гипнос – точно, этот пузатый распорядитель, Эвклей… мелкая шушера. Танат, - общие тревожные вздохи. Проклятый Убийца стоял загвоздкой в плане: с ним не договоришься, верен дружку намертво, драться будет до последнего, а против него и так никто не хочет становиться. Если еще Стикс…

- С-сгинуть! – клокотал Харон, стуча узловатым кулаком по столу. – В Т-тартар! Сразу же!

Геката улыбалась, прикрывая глаза, медленно идя по извилистым коридорам догадок, осторожно выливая их из флаконов. В Тартар… конечно, в Тартар. Только вот ты запихнешь его в Тартар, Харон? Невидимого вора Титаномахии? Он умен: в нужный момент он наденет шлем, сбежит за подмогой, развернет против нас братьев и Стикс – и Вольный Мир будет поставлен на колени, а в Тартаре окажемся мы.

Да, может быть – Владыки не снизойдут. Из глубин и высот посмеются над незадачливым братом. Не решатся лезть в подземелья. Но Танат, Стикс…

Его нужно вынудить на открытый бой. Чтобы успеть засунуть в Великую Пасть, откуда не вытащат ни Танат, ни Стикс. Взять количеством – он все еще не Владыка, дерется, как простой бог, проверено во время последних покушений…

Проснулся азарт. Где, в каком сосуде Пандоры дремал до этого? Стоило представить перед собой лицо Кроненыша – азарт взыграл в крови, подсказал решение…

- Я поговорю с ним, - сказала Геката, мечтательно улыбаясь огню в очаге.

*

Тонкая грань между прошлым и будущим. Особый час.

Каждый миг хотелось длить бесконечно.

Она смотрела на профиль того, кто хотел стать еще одним царем Вольного Мира. Речи лились густой патокой: о том, что Владыка – воин, он неопытен, а она – она указывает пути, и они могли бы подсказать, указать ему…

А на самом деле глядела на его заостренный, застывший профиль, почти с нежностью: как скульптор – на законченное произведение. Сколько бы ты мог сделать там, наверху, мальчик, - думалось невольно. Но подземный мир глотал и не таких, как ты.