– Твой? – хриплым голосом интересуется.

Пожимаю плечами. Аерин, стоя рядом со мной в ярко-зеленом пальто чуть выше колен, отвечает на вопрос вместо меня. Впрочем, как и всегда.

– Тетин. Был. Теперь вот Кая.

– У твоей тети много денег?

Губы против моей воли расплываются в иронической улыбке. Ну, конечно, если бы у моей тети были бы деньги, я бы не выглядел точно так же, как и все остальные. Йенс, понимая, что сморозил глупость, указательным пальцем смущенно почесывает кончик носа.

– Возьми на время послушать, – безразлично говорю.

Вокалист протягивает руку с открытой ладонью, помня о том, как сильно я боюсь прикосновений. Бросаю плеер ему на ладонь и застегиваю куртку, спасаясь от холода. Йенс непонимающе смотрит на меня. Убираю руки в карманы пуховика и быстрым шагом направляюсь домой. Аерин что-то втолковывает вокалисту, затем бросается следом за мной. В молчании мы доходим до разветвления дороги.

Уже подходя к дому, я почувствовал неладное. Во всех комнатах горел свет. Казалось, в вечерней темноте яркие глазницы окон с голодной жадностью вглядывались в самую душу, заставляя кожу покрыться мурашками.

Дыхание перехватило от страха. Я дернулся вперед, вбежал по ступенькам крыльца и рванул на себя дверь. Перед взором предстал коридор, заваленный всяким хламом. На тумбочке валялась пустая пластиковая банка из-под таблеток. Белые пилюли рассыпались по полу. Переступая через деревяшки и мусор, продвигаюсь в глубь дома, стаскивая заледеневшими пальцами вязаную шапку с головы. От нехорошего предчувствия ломит затылок. Шумно сглатываю и неожиданно для самого себя замираю, прекрасно понимая, чего ожидать дальше. Все это уже происходило. В бессилии разжимаю пальцы, и шапка падает к моим ногам.

– Милый, ты дома? – мелодичный голос тети нарушает тишину дома.

Сердце пропускает удар.

Два раза в год тетя отказывается принимать свое лекарство, позволяя биполярному расстройству прогрессировать.

Напрягаюсь, вслушиваясь в интонации ее голоса. Излишне доброжелательный тон, тянущиеся гласные. Она не принимала таблетки три дня.

– Милый? – вновь раздается ее голос.

Не двигаюсь с места.

– Я решила затеять перестановку.

Перестановка может длиться неделю, если не заставить тетю проглотить эти долбаные таблетки. А еще она, отмахиваясь от моей гаптофобии, считая, что эту болезнь, потакая моей детской прихоти, навязали мне врачи, будет постоянно дотрагиваться до меня. А потом, возможно к утру, находясь в сильном возбуждении, не сможет уснуть и постарается вместе со мной в очередной раз смотаться подальше с нашего маленького островка. Вплавь. Игнорируя ледяные волны и расстояние до другого города.

«Милый, тут недалеко», – проносятся в голове воспоминания прошлого декабря. В ту ночь снег только-только прекратил валить белыми крупными хлопьями. Тетя стоит по колено в море и машет мне, приглашая присоединиться. Ее каштановые волосы, обычно собранные на голове в тугой пучок, растрепаны. Черная юбка промокла. Белая тонкая кофта с короткими рукавами заляпана грязью и пылью. Из-за приступа тетя не чувствует холода, но я вижу, как посинели ее губы. Она через силу улыбается мне, показывая, что все хорошо, что не о чем беспокоиться. Осторожно шагаю по обледеневшему берегу и слышу треск тонкого льда под своей подошвой. Собственный пульс шумом отзывается в ушах. Необходимо уговорить тетю вернуться домой. Силюсь что-то сказать, но слова теряются в груди. Тетя подскакивает ко мне, наклоняется вперед, хватает за запястье. Ледяные тонкие пальцы с неженской силой вцепляются, оставляя после себя красные отметины на бледной коже. Не замечая моих панических всхлипов, изредка прерывающихся стонами боли, тетя тянет за собой вперед, в глубины моря, позволяя его волнам набрасываться на меня.

– Кай? – слышится из дальней комнаты.

Мое имя, произнесенное вслух тетей, отрезвляет. Крепко сжимаю зубы, отпуская собственное запястье. Тут же хватаюсь за лямку чехла на плече, делаю глубокий вдох, считаю до трех и вырываюсь за дверь, прочь, в бушующую зиму.

Путь до дома Аерина теряется в расплывчатых воспоминаниях. Не могу даже точно сказать, почему решил направиться именно сюда. Только оказавшись возле двери с занесенным кулаком, в нерешительности замираю. Мысли путаются в голове, не желая выстраиваться в логически осмысленные фразы.

Дверь неожиданно открывается. Бабушка Аерина с заплетенными волосами в косу и в шерстяном клетчатом платье смотрит на меня долгим, внимательным взглядом.

– Ну? – наконец произносит. – Заходи. И так уже минут десять стоишь.

Она отходит, пропуская меня внутрь. Теплота дома окутывает приятным коконом, позволяя крови, застывшей от холода, быстрее побежать по венам. Опускаю чехол с гитарой, прислоняя к стене. Медленно, покрасневшими пальцами, расстегиваю молнию и стаскиваю с себя куртку. Вешаю на свободный крючок, между другой верхней одеждой.

– Иди спать. В комнате Аерина уже постелено, – произносит Мария, пододвигая ногой домашние тапочки.

Переобуваюсь и послушно направляюсь в сторону лестницы, опустив взгляд. В груди что-то ноет, и мне хочется завыть в унисон, но вместо этого сдерживаюсь, кусая нижнюю губу.

Так же, в молчании, поднимаюсь по лестнице, слушая скрип ступеней под своими ногами. В темном коридоре, ориентируясь по памяти, нахожу комнату. Делаю глубокий вдох и медленно, волнуясь, открываю дверь. Пройдя вперед, закрываю за собой. Раздеваюсь, бесшумно бросая вещи на пол. Ложусь под одеяло. Сворачиваюсь, прижимая колени к груди. Горькие слезы текут из глаз, заставляя подушку пропитываться влагой. Пытаюсь проглотить ком в горле, но кажется, что от этих никчемных усилий он только становится больше. Защита, которую я столько лет упорно строил между своим внутренним и внешним – реальным миром, дала трещину. От жгучего стыда горят щеки. Обнимаю себя за плечи, стараясь унять нервную дрожь.

– Спокойной ночи, Кай, – тихо произносит Аерин.

Его голос неожиданно успокаивает, позволяя расслабиться. Я закрываю глаза, ощущая прикосновение влажных ресниц к нижнему веку, и проваливаюсь в беспокойный сон.

Остров занесло снегом. Теперь, чтобы пройти по нерасчищенным дорожкам, приходилось утопать по щиколотку в сугробах.

Я стою рядом с пабом отца Хеина. Плечо оттягивает чехол с гитарой. За прошедшее время Йенсу удалось создать мелодию и слова, которые полностью его устраивали. Нас же устраивало то, что вокалист перестал постоянно переписывать песню. До Нового года остаются считаные часы. Я дышу на свои заледеневшие пальцы, стараясь их согреть и унять внутреннее беспокойство. Сегодня у нового состава «Северный фьорд» первый концерт. Мы сильно нервничаем. Хотя и стараемся не показывать этого, напряженно смеясь последнюю неделю над совсем несмешными шутками.

К назначенному времени я пришел последним. Стою перед дверью, никак не могу совладать с собой, чтобы распахнуть ее и войти внутрь, впуская холодный воздух с улицы. Облизываю потрескавшиеся губы, дышу ртом. Наконец хватаюсь за ручку и, задержав дыхание, резко тяну на себя. Шум и тепло паба вырываются из помещения. Колокольчик, прикрепленный к двери, разливается мелодией, сообщая о новом посетителе. На меня никто не смотрит. Никто, кроме Аерина. Даже отсюда, с порога, я могу рассмотреть появляющуюся улыбку на его губах. Он вскакивает с небольшой импровизированной сцены в самом конце паба и машет мне.

Я так и не смог поблагодарить его семью за то, что приютили меня в ту ночь. Не смог произнести простые слова, за что до сих пор корю себя.

Торопливо двигаюсь к Аерину, глядя в его большие зеленые глаза. Они что-то вроде моего личного маяка в этом шумном прокуренном и жарком пабе. Не дают сорваться и выбежать обратно. Свен тихо разговаривает с Йенсом. Хеин сидит за барабанами. Он еще вчера их установил и теперь только ждет команды, чтобы начать концерт. Рядом со сценой небольшой стул. На нем деревянный ящик. Туда люди, которым понравится наше выступление, опустят деньги. Йенс говорит, что благодаря празднику посетители должны расщедриться, и поэтому, даже когда мы разделим полученную сумму, у каждого останется приличное количество денег. Я не знаю, что покупать на них, поэтому просто отложу. Аерин собирается часть суммы отдать бабушке, а часть копить.