Велосипеду нужно отдать должное: героически стерпев двоих наездников, он только у самого дома решил сбросить со звездочки цепь.

Резкие порывы ветра швыряют в лицо струи ледяного дождя вместе с грязью, гнут ветви деревьев, срывают листья.

– Приехали, – говорит Аерин, стуча зубами от холода, когда мы останавливаемся у каменного забора, обвитого плющом.

На всякий случай решаю уточнить:

– Что ты имеешь в виду? То, что мы около твоего дома, или то, что велик дальше не поедет?

– Все вместе.

Слезаю с багажника, случайно наступая в лужу. Кеды теперь окончательно промокли. Аерин, перекидывая ногу через седло, оборачивается на меня.

– Кай, ты…

– Я знаю, – резко обрываю его на полуслове. – Так и задумано.

– Точно? – слегка ошарашенно спрашивает у меня.

– Их давно пора было стирать, – говорю, нарочно перебирая ногами в воде.

– Как скажешь, – медленно произносит он и отворачивается.

Это наш первый длинный диалог, бо́льшую часть которого я, вместо того чтобы молчать, высказываю мысли вслух. И судя по тому, как покраснели кончики ушей Аерина, он тоже это заметил. Надеюсь, он не сделает из этого знаменательное событие и не станет праздновать каждый месяц.

Аерин, придерживая велосипед за руль, свободной рукой толкает невысокую деревянную калитку. Мы заходим во двор, осторожно двигаясь по скользкой из-за дождя траве. Останавливаемся у высокого дуба рядом с двухэтажным домом из красного кирпича. Аерин, продолжая трястись от холода, поднимает с земли цепь и, пропуская ее под раму велосипеда, приковывает транспорт к дереву, скрепляя между собой два звена на замок. Правильно, иначе могут украсть. Металлолом везде нужен.

Пока Аерин стаскивает с ветки дуба брезент и укрывает им велик от дождя, я изучаю его дом. Смотрю на деревянное крыльцо, выкрашенное, как и ставни окон, в белый цвет. Рядом с дверью на древке развевается флаг Ирландии.

– Ты ирландец? – спрашиваю с целью завязать хоть какой-то диалог.

Ничего другого мне в голову не приходит. Не знаю, зачем нужно поддерживать разговор. Однако что-то подсказывает – так будет вежливо.

– Да, – коротко отвечает Аерин и направляется к крыльцу, потирая замерзшие пальцы.

Немногословен, замечаю про себя.

По пути он оборачивается на меня, словно боится, что я в последний момент одумаюсь и сбегу. Напрасно. Я уже решил идти до конца. Поднимаюсь следом за ним по ступенькам. Одна жалобно скрипит под моей левой ногой. Звук сливается с завыванием ветра и уносится прочь.

Аерин хватается за ручку и распахивает дверь. Как только мы оказываемся в укрытии, яростный порыв ветра тут же с шумом захлопывает ее за нами.

В паре шагов от нас коридор перетекает в кухню, где общаются между собой два парня чуть старше меня и Аерина. Один из них взобрался на стол и, что-то рассказывая, машет другому руками. Второй, со знакомыми мне уже искорками в глазах, показывает язык первому. Тучная женщина, чьи каштановые волосы с седыми прядями заплетены в толстую косу, замахивается полотенцем на одного из них, говоря при этом: «Живо, слезь со стола, amadán[1]». Тот со смехом вскакивает на ноги, успевая уклониться, и получает легкий подзатыльник от своей копии. Разворачивается, чтобы дать сдачи, но фраза женщины: «Если будете драться, вытолкаю на улицу», – разрешает все разногласия. Судя по тому, как притихли близнецы, она не шутит.

– Бабушка, я дома. И я с другом, – не слишком уверенно подает голос Аерин.

Женщина разворачивается и замирает. Ее грозный взгляд сначала рассматривает внука, а потом задерживается на мне.

– Живо в ванную! – громко приказывает она. – Одежду на полотенцесушитель, – продолжает командовать.

– Ты смотри, – говорит один из близнецов, залезая обратно на стол.

Словно почувствовав это, женщина тут же разворачивается и повторно замахивается полотенцем.

Аерин тем временем взлетает по лестнице на второй этаж и, поторапливая меня, машет рукой. Ощущая на своей спине рассерженный взгляд женщины, перепрыгиваю через ступеньки и добираюсь до Аерина. Он быстро пробегает часть коридора, останавливаясь в самом конце. Распахивает дверь своей комнаты, ныряет внутрь, хватает с кровати уже готовый комплект одежды и выбегает обратно, протягивая его мне со словами: «Ванная в другом конце, вторая дверь слева. Полотенце для гостей желтое. Оно чистое». Говорит сбивчиво, указывая направление пальцем: «Поторопись». Видимо, тоже не хочет злить бабушку.

Оказываясь в ванной, закрываю дверь на хлипкую защелку. Стаскиваю со своего худого бледного тела всю мокрую одежду и аккуратно, следуя указаниям главного в этой семье, развешиваю на полотенцесушитель у стены. Кеды ставлю под ним же. Ступаю босыми ногами по полу, устланному синим кафелем до душевой кабины, залезаю внутрь. Бережно поворачиваю вентиль сначала с холодной водой, а потом с горячей, регулируя нужную температуру. Тру предплечья руками, старательно пытаясь избавиться от остатков холода, казалось, въевшихся в самую душу.

Закончив с ванными процедурами, натягиваю белую футболку и серые шорты до колена. Оглядываюсь и нахожу зеленые резиновые тапочки слева от душа. Думаю, Аерин не будет против, если я их на время позаимствую. Сейчас они меня устраивают больше, чем собственные сырые кеды.

Над раковиной, на белом кафеле, висит запотевшее зеркало. Я подхожу к нему ближе и рукой протираю часть гладкой поверхности. Вглядываюсь в острые скулы, прямой нос, высокий лоб, в тонкие губы. На нижней, у самого левого края, вертикальный шрам. Замечаю, что мои черные волосы слегка отросли за лето. Убираю мокрые пряди с лица и всматриваюсь в синие, как озеро, глаза. Хмурюсь.

Отвлекает меня от своего отражения слабый стук в дверь. Открываю ее и смотрю на рыжеволосого, ниже меня на голову, продрогшего Аерина.

Пока он в ванной, жду его в комнате. Она, конечно, небольшая, но из-за малого количества мебели кажется довольно просторной. Старый шкаф до потолка с отломанной дверцей, поцарапанный стол, которому, по всей видимости, уже перевалило за десятку, стул из темного дерева, узкая кровать, полки, забитые книгами до отказа, гитара в углу. Свет с улицы, проникая сквозь широкое окно, освещает часть стола вместе с раскинутыми на нем листками альбомного формата, на которых корявой рукой старательно нарисован уже знакомый мальчик с ледяными кубиками. Задерживаю взгляд на рисунке, а затем отворачиваюсь. Прохожу в дальний угол за гитарой. Беру ее в руки и усаживаюсь на жесткую кровать. Стираю пыль с задней части грифа, пробегаюсь пальцами по струнам. Нескладный звук наполняет комнату. Прислушиваясь к нему, замираю. Как только он исчезает, повторяю все сначала.

За этим занятием меня застает Аерин. Он садится рядом. Слишком близко. Я отодвигаюсь, прекрасно помня об особенностях его памяти.

– Зря ты меня сюда привел, – равнодушно говорю, как только стихают струны.

– Почему?

– Твоя бабушка не очень мне рада.

– Наоборот, – яро возражает Аерин, вскакивая на ноги. – Просто она беспокоится. Мы ведь промокли и можем заболеть.

Это кажется странным. Я поднимаю на него глаза и удивленно молчу. Не знаю, что ответить. Мысль о том, что кто-то беспокоится за меня, кажется непривычной и дикой. Хочется встать, выйти. Уйти за пределы этого дома и больше не возвращаться.

– Это твой рисунок? – Вместо этого киваю головой на стол.

– Мой, – тихо признается Аерин.

Ну, конечно. Кто же еще так сильно одержим сказкой про Снежную королеву?

– Понятно. – Ставлю гитару обратно в угол.

– Я не очень люблю рисовать, потому что у меня не получается, но я выбрал дополнительным предметом изобразительное искусство из-за бабушки. Она мечтала, чтобы в нашей семье хоть кто-то… – Он замолкает.

Пожимаю плечами.

– А что бы ты хотел нарисовать? – с жаром задает вопрос Аерин и тут же краснеет.