– Но только это могло бы объяснить его слишком затянувшееся отсутствие, – возразил Элайн.

– Сапфир предсказал, что Роджер вернётся, – напомнил Валери. И, после долгой паузы, добавил: – При моей жизни, если я правильно понял подтекст.

– Давайте искать дальше! – чуть веселее, чем нужно, предложил Алекс. – Это только одно письмо и одна гипотеза. Скоро мы найдём что-нибудь ещё.

Считалось, что папаша Брианы держался среди лучших фехтовальщиков, был известным охотником до прекрасного пола, при этом не дурак выпить, в музыке и поэзии – талант, и образование имел потрясающее. Так когда он успевал шерстить легенды о древнейших, исследовать границы возможностей тела и писать философские заметки? Что ещё там, в этих его дневниках?

Довольно много. В продолжение перебирания дневников Кардифа, Санктуарий понял, что давно не имел такого увлекательного чтения.

– Темно, – пожаловался через полсвечи Санктуарий. – Что со светом?

– Сюда до сих пор не провели электричество, – поднимаясь с места, сообщил Валери, – придётся как прежде, свечами.

– Сильвертон трясётся над каждым матти?

– Это всё новый дворец, его строительство, – проговорил Валери. Алекс пронаблюдал, как почти святой зажигал свечи и тихонько, одними губами, читал краткие молитвы. Благодарил бога за священный огонь?

– Моргана, скажи, твой супруг в постели с тобой тоже благодарит Единого?

Эскортесс зажала рот руками, чтобы не расхохотаться в голос. По её глазам Алекс понял, что почти святой всё-таки уж слишком сильно двинут на религии. С другой стороны, как ещё, если не так, заслужить такую огромную любовь Единого?

А тем временем Элайн подобрал листы, которые, едва взяв, уронила Моргана, и стал наскоро просматривать их.

– Хэй, кажется, я нашёл, – нерешительно, не смотря на радость в голосе, проговорил Уоррен Элайн тогда, когда все уже собрались было отправляться ужинать.

– Что там?

– Он искал средство от любви, – передав листы Валери, рассказал Элайн, – что в его случае понятно. Но он сделал предположение, что любовь можно постепенно вылечить, как безумие, и наверняка решил обратиться к одному исследователю, Гранту Долу. Здесь он набросал свои вопросы к нему. Если эта часть дневника не слишком старая, то имеет смысл поискать этого Гранта Дола.

– Да, оно одно из самых последних. Оно написано спустя два лунных периода после того, как он покинул Ньон, – подтвердил Валери. – Я обращусь в архивы к Виру, и он скажет, где искать Дола.

– Нет нужды, – сказал Алекс. – Дол умер. Он всё вложил в создание больницы, которую уничтожили драконы во время войны. Говорят, Дол оставался там до последних минут и погиб, когда здание втоптали в землю. Я помню его имя, потому что на него ссылался Томас Пэмфрой в своих работах. Семья погибшего учёного осталась во владении землёй и домом там, где сейчас находятся леса Гано. Быть может, кто-то уцелел и вспомнит, появлялся ли у них Кардиф?

– Проще, опять же, сделать запрос в архиве.

– Да, потому что, кем бы ни были наследники Дола, наверняка они переехали. Леса Гано стали совершенной глушью в сравнении с тем, что было там раньше.

За ужином Элайн продолжил обсуждение:

– Но, может быть, не застав Гранта Дола в живых, Роджер мог обратиться к перевёртышам… они могли дать ему всё для перелёта на другую планету.

Алекс очень старательно молчал.

– Надеюсь, что нет, – мрачно произнёс Валери. – Но если он действительно пришёл к такой мысли, то скорее он обратился бы к Даймонду, чем к перевёртышам. Не те были времена тогда.

– Верно ведь, – признал Элайн.

– Даймонд бы сказал нам о том, что с ним по такому поводу разговаривал Роджер. Даймонд рад был бы поиздеваться, – возразила Моргана.

– Разве только Роджер не исчез сразу же после разговора, и стало не над кем издеваться, – предположил Элайн.

– С ходу такие дела не делаются, – улыбнулся Алекс. – На подготовку к перелёту крылатым нужно много времени, а Роджер не показался мне торопыгой и глупцом, способным пренебречь важными мелочами.

Вроде бы лишнего не ляпнул.

– Он мог улететь не сразу, а просто исчезнуть в горах, а затем…

– Надо прочитать всё, – понял Валери. Он вздохнул и впервые после возвращения в старый Деферранский дворец семьи, улыбнулся, почти повторив слова Алекса: – Это только второе письмо и вторая гипотеза. Будет ещё!..

Однако больше ничего не нашлось. Кардиф оказался очень думающим крылатым – он много думал, много предположений записал, и много идей, по поводу чего угодно, оставил в дневниках, однако почти не писал о том, что собирается делать и с кем хочет встретиться – наверняка в целях конспирации. Ведь его исполненные планы было бы легко соотнести с его прошлым. В целом, знакомство с дневниками Кардифа заставило всех читающих на обратном пути в Ньон молчать и углублённо размышлять о масштабе личности пропавшего.

Алекс лишь одного не мог понять: какого демона настолько умный, глубоко мыслящий и чувствующий парень, явно же сознательно предпочёл не увидеть в Бриане того, в какую негодницу она может превратиться?

По возвращении в столицу, Брайан Валери оказался втянут в ворох губернаторских проблем и поиски Кардифа приостановились, ведь, ко всему прочему, приближалось восстание – важная веха в истории империи.

Санктуарий, устав ждать, написал супруге на метакарту. И получил самый обыкновенный ответ через сутки:

"Я нахожусь у своей матери", – писала она, – "ты можешь приехать и познакомиться с ней, наконец".

Если бы Санктуарий мог бешено крутить головой и брызгаться ядовитой слюной, он бы делал это после такого сообщения, потому что желание после такого ответа возникло ещё как. Мать Брианы, судя по рассказам, одна из тех стерв, которые искренне не понимают, почему они стервы, и не просто никогда не меняют стиля поведения, но предсказуемо ужасны, если пытаться с ними общаться, и милы, если держаться от них как можно дальше. И, если вспомнить, каков и отец Брианы, то эрцеллет при таких родителях просто совершенство.

"Но как он, Роджер Кардиф, крылатый, который уже достаточно узнал женщин и их характеры, мог жениться именно на такой?" – недоумевал Алекс, однако собираясь в путь. – "Неужели правду говорят, что он вовсе не такой уж охотник до откровенных удовольствий, а просто излишне влюбчив? Пожалуй, если это так, то это наводит на определённый вывод. Хорошо", – решил принц, – "если благодаря любви Кардиф прожил с этой женщиной лет пять-семь и выдержал её характер, то следует заставить себя обожать её. Это же не надолго, в конце концов!"

Путь к дому матери Брианы (Алекс так и не вспомнил, как зовут тёщу), занял всего несколько свечей. Больше времени ушло на то, чтобы дождаться возвращения сервов, посланных за подарками. Бриана почти никогда ничего не рассказывала о том, как, где и с кем живёт матушка, так что пришлось раскошелиться и на подношение возможному новому отчиму эрцеллет, и гипотетическим тётушкам и дядюшкам, а так же и предполагаемому отряду ребятишек.

На месте оказались все: мельтешащие детишки под ногами, тётушки, рассаженные рядками по диванчикам, отчим и дядюшки, которые, как ранее и подозревал Алекс, были здесь не только слабохарактернее и бесправнее женщин, но и моложе. Скоро запутавшись в том, кто чей слишком молодой муж, а кто чей слишком взрослый сын, Санктуарий решил не уподобляться представителям своего пола в этом доме и не прятаться под карточным столом, а влезть в самую гущу дамских сплетен и стать полноправным участником на празднике зависти и клеветы. Одно радовало: Бриана молча осуждала здесь практически всё и всех, за исключением младших детей, с которыми с удовольствием возилась.

При первой же возможности Алекс подробно рассказал Бриане о путешествии в Сильверхолл. В ту ночь, ещё тёплую для начала зимы, они болтали почти до рассвета, сидя на перилах балкона отведённой им спальни, мешая горячий шоколад с латкором и глядя на звёзды. Ей очень не понравились выводы, которые она сделала: