— Видеть? — Минос вцепился в эту весть, словно голодный пес в кусок мяса, — Зачем?

Будь его радость и надежда пламенем, они опалили бы меня. Гермес понимающе кивнул:

— О, мудрый и прозорливый. Я вижу, твое сердце наполнилось радостными надеждами. И не зря. Немало потрудившись на благо своего отца, ты можешь рассчитывать на награду. Хотя… он даровал бы тебе бессмертие, но меж богов разгорелись споры — можно ли нарушать общий для смертных закон, повелевающий людям сходить к Аиду в его владения? И, дабы не сеять раздор меж богов, Аид предложил показать тебе, что тебя ждет в его владениях, а потом узнать твою волю!

"Мою волю?! — подумал Минос, но вслух не сказал, — Да кто же, имея возможность жить и видеть солнце, откажется от нее?"

— Так следуй за мной, Минос, сын Европы! — торжественно возгласил Гермес.

* * *

Время, за которое легконогий вестник богов и его злосчастный спутник пронеслись над виноцветным морем и землями, было коротко. Солнце, клонившееся к закату, еще не успело опуститься на землю, а они достигли Олимпа. И все же этот срок показался мне, привыкшему к вечности, неизмеримо долгим и тягостным.

Вот царь Крита издали разглядел прекрасный, теплый свет на вершине горы, потом — сам Теополис, город богов. Акрополь, лишенный стен. Гермес замедлил полет и, оглянувшись, произнес:

— Вот он, Теополис Олимпийский — прекраснейший из городов Ойкумены! Смотри, Минос, видел ли ты зрелище более величественное, чем это?

Странное это ощущение — смотреть глазами новичка на то, к чему привык.

Великолепие Олимпа поразило Миноса. Да и было чему удивляться. Сейчас, глядя на наш город со стороны, я невольно отмечал его безупречную гармонию. В центре возвышался белый дворец, построенный наподобие ахейских: небольшой портик, мегарон, боковые пристройки, первый этаж возведен из белоснежного мрамора, второй украшен золотистой плинфой с тиснеными изображениями орлов и павлинов. Не требовалось особой сметливости, чтобы угадать, кому он принадлежит. "Великолепно! — услышал я восхищенные помыслы Миноса, и тут же — горьковато-насмешливое, — Хотя и чересчур напыщенно".

Гермес кивнул на чертог, стоявший прямо напротив дома Зевса.

— Посейдоней.

Он больше напоминал критские дворцы, строившиеся в течение многих лет и без особого строгого плана. Словно коралл, что нарастает хаотично, и в то же время не теряет своей прелести. Впрочем, и тут была излишняя, на мой взгляд, роскошь. Один плотно усаженный жемчугом золотой трезубец на крыше и украшенные кораллами стены чего стоили.

— Что же дворец Сотрясателя земли так мал? — спросил Минос не без иронии.

— Посейдон и Амфитрита редко живут здесь, их подводный дом куда больше и богаче. — Гермес уловил насмешку, но предпочел пропустить ее мимо ушей.

"Коли дано мне остаться на Олимпе, то придется жить бок о бок с могущественными богами…" — подумал Минос, и особой радости я в его помыслах не услышал. Скорее — всколыхнулась желчная горечь, и враз, хоть и смутно, припомнилась тяжесть зевсова ярма.

— А вон жилище щедрой Деметры.

Царь Крита не сразу разглядел в глубине ухоженного сада дом из массивных плит желтого песчаника. И подивился необычности и явному удобству покоев. Потом Гермес показал ему простую, скромную обитель Афины — то же ахейское жилище, что у Зевса, но лишенное каких либо излишеств. Все просто, чисто и удобно. И потому — красиво в своем аскетизме. У Кикнейона, Лебединого дома, как называл свое жилище Аполлон, Минос даже остановился, в восхищении разглядывая изысканный, не похожий ни на что ранее виденное им, дворец.

— Он словно соткан из пронизанного солнечными лучами утреннего тумана! — наконец выдохнул Критянин. — Правда ли он существует, или растает, подобно сну?

Да, точнее не скажешь. Именно сон. Ажурный портик, словно переплетение бесчисленных растений, и стены мегарона — тоже все покрытые изысканной, хрупкой резьбой. Тронь этот дворец пальцем, и, кажется, он исчезнет, как видение.

По-деревенски уютный дом Гестии на самой окраине Теополиса очень понравился Критянину. "Если мне суждено остаться здесь, — пронеслось в его голове, — То я не желал бы богатых покоев, довольствуясь вот таким простым жильем на берегу реки". А Гермес уже указывал на соперничающий роскошью с домами Зевса и Посейдона белоснежный дворец Афродиты, который украсил искусными статуями и росписями ее рукодельный муж. Множество розовых кустов окружали ее чертоги, и казалось, что беломраморная твердь высится в море алой крови.

"Да полно тебе, Минос, — подумал Критянин, любуясь домом Пенорожденной, — Хочешь ли ты стать чужаком, быть среди тех, кто древнее тебя и могущественнее? Не лучше ли смириться со жребием всех смертных?"

— А посмотри, сын Европы, на тот густой лес, изобильный дичью. Пастухи, что забираются почти на самую вершину Олимпа, не могут видеть Теополиса. А лес видят. И хижину Артемиды, рассказывают, там находили. Лгут, конечно. Мне так и не удалось ее отыскать, — смеясь, заметил он. — Весь лес — обитель девственной охотницы. В этом она сродни мне. Я тоже не люблю стены. И уж если мне приходит желание отдохнуть от бесконечных странствий, то я обретаю радушный прием в любом из этих жилищ. Хотя нигде не бывает мне так хорошо, как в доме добросердечной Гестии.

— Да, мне он тоже понравился больше остальных, — рассеянно заметил Минос.

И снова подумал: "В нем не устроишь пышных пиров, разве только, накрыв столы на плоской крыше. И, наверняка, одинокая Гестия не держит множества слуг. Мне бы жить так. В лесу, богатом дичью, добывая себе пропитание охотой. А не придется. Не для того же зовет меня Зевс, чтобы я жил, как мне заблагорассудится".

"Да ведь он решил уже подчиниться участи смертных!" — подумалось мне, но я боялся поверить.

— Точно так и Аид с Персефоной, — продолжал тем временем Гермес, — Не захотели строить дворец на Олимпе. Владычица Эреба предпочитает гостить у своей матери, что же до Аида, то я не припомню случая, чтобы он заночевал здесь.

— Почему? — спросил Минос. — Неужели анакт всех умерших столь неприязненно относится к своему брату?

— Вовсе нет, — ответил Гермес, — Ему нечего делить с олимпийцами. Живые рано или поздно сойдут в Аид, а власть Зевса туда не простирается. Да и Громовержца мало заботят умершие!

— Это всем известно. Тогда почему же Эвксенос, Гостеприимнейший из богов, никогда не остается погостить на Олимпе? — спросил Минос.

— Время в Аиде течет иначе, чтобы его анакт успевал свершить все дела без спешки. — охотно пояснил Гермес, — Ведь его владения богаче и обширнее любого из земных. Потому день там растянут девятикратно.

Я оценил скрытый намек на то, что мое царство не столь просто, как думают смертные.

— Ты хочешь сказать, что когда в Аиде минет девять дней, на земле пройдет лишь один? — не без удивления переспросил Минос.

— Истинно так! — подтвердил Гермес, — Мудрый Гефест даже сделал владыке Эреба особый фонтан, который позволяет соотносить ход времени в Аиде и у живых. И золотую колесницу Гелиоса, которая движется по небу с той же быстротой, что и медноволосый бог. Но Плутон порой жалуется, что долгий день в Аиде короток для него.

Минос рассмеялся:

— Мне понятны его сетования. Я тоже нередко мечтал, чтобы солнце медленнее катилось по небу, чтобы я успел справиться со всеми своими трудами.

И подумал: "Хотел бы я знать, откуда у Аида столько забот, если он властвует над лишенными памяти и страстей мертвецами? Или?.."

Я насторожился, но тут, за лесом Артемиды Критянин заметил ухоженный виноградник, а в глубине его — просторный крестьянский дом из дикого камня. Сердце его сжалось — и аукнулось тревогой в моей груди. Он долго не мог отвести взгляд от этого неброского строения.

— Да, когда новое божество, Дионис, сын Семелы, изволит подняться на Олимп, — перехватил его взгляд Гермес, — он останавливается там. В прочие дни там обитает Семела, дочь Кадма, которую Аид отпустил из своих владений.