Лучше не думать об этом. Хизер говорит, что это приближение старческого маразма, когда начинает казаться что-то из религиозных сказок, а в худшем случае, ходишь под себя, забываешь поесть или измазываешь стены дерьмом.

— Вам помочь? — он почти поравнялся с ней, и это показалось слишком навязчивым вниманием со стороны незнакомца, а возможно, она сама была не в настроении, чтобы источать дружелюбие к окружающему миру. Сам город навевал какую-то тоску. — Я — социальный работник и это моя обязанность.

Джейн хмуро посмотрела на него, желая придраться к мелочи, которая служила отталкивающей, но не могла найти ни одной зацепки. К черту.

— Спасибо, конечно, но у нас все есть, — она выделила голосом «нас», стараясь показать то, что это не просто одинокая старушка, которую можно попытаться обмануть и уйти безнаказанным. — Доебщиков никто не любит, а вас пошлют сразу. Даже с благими намерениями. Но, — Джейн остановилась, чувствуя, как колесо инвалидного кресла соприкоснулось с мелким камушком на дороге. — Вы не оставите свой номер? Я хочу знать, что с ней будет все в порядке.

Грей протянул ей смартфон последней модели, который она видела в кубе на Пятой Авеню (Дерек сказал, что на такую модель сосать и сосать), пропуская мысль о том, что должно быть социальные работники зарабатывают достаточно даже в подобной дыре, а ее новый знакомый сломал кому-нибудь ребро, пробегая в «Черную пятницу».

— Как вы сказали? — Роберт наклонился к ней чуть ниже, подняв воротник своего пальто, когда Джейн ударила ладонью по багажнику автомобиля. — Как ее зовут на самом деле?

Она нахмурила светлые брови, потеряв суть, словно их прошлый разговор был вечность назад. Ах, да. Нана.

— Молли, — имя прозвучало как-то не так. –Мисс Молли Ригс.

Говорят, что надо жалеть женщину, которая так и не вышла замуж за свою долгую жизнь.

***

— Пиздец, — прозвучал многозначительный вердикт Джейн, решившей осмотреть дом, начиная с кухни и заканчивая комнатами. — Ты серьезно решила жить здесь? Здесь?

Молли хмыкнула себе под нос, не отрывая взгляд от серости, затянувшей Дерри. Она стояла у окна, прислонившись к холодному стеклу лбом, справляясь с приступами ностальгии и в тайне надеясь, что скоро все закончится. Молодой голос приводил в чувство и словно повторял позабытые фрагменты вновь и вновь.

— Может, все-таки хватит прошлого? На худой конец и в этой щели в заднице Америки можно отыскать гостиницу, а после первым рейсом до дома.

Джейн не унималась как когда-то сама Ригс. Она хотела прервать ее пылкую речь обо всех плюсах гостиницы банальной, но очень правдивой фразой: Я уже дома.

Здесь все было прежним.

Молли казалось, что на кухне тлела сигарета в чужих руках, а она сама перемещалась из комнаты в комнату, припрятав за спиной топор, который должно быть уже сгнил. И пыль кружила в воздухе, словно в вальсе как в «Розе и короне» или еще где-либо.

Матрас все еще был на грязном полу. А занавески, изрядно поеденные молью или временем, говорили о старой хозяйке, которая хотела облагородить все, что могло придать уют. В своем последнем пристанище Молли ничего не делала. За нее работу выполнял дизайнер, который предложил вариант какого-то сраного Версаля, где не хватало только слуг, и мастерски воплотил это в жизнь, придав жилищу искусный и одновременно искусственный внешний вид.

Но в Дерри все было иначе.

Те же зеркала, где отражения раньше были моложе, а еще неизменные пыль, грязь, ветхость.

Другими словами — старость.

— Как ты думаешь, кто здесь жил, кроме бомжей? — Джейн отчасти успокоилась, заметив, что на ее выпады нет никакой реакции, брезгливо присела на край стола, собрав всю пыль со столешницы. — Ты же знала этот город раньше. Дерри твоего детства, блять.

Мать бы уже пригрозила прикусить язык и подбирать выражения, а отец дополнил, что эта черта не красит девушку. Дерек — блудный бойфренд, планирующий поступление стипендии и грантов от Джульярдской школы порицал невежеством. При такой-то, блять, невъебенной семье, в частности матери.

— Все кто жил здесь — мертвы, — Молли развернулась (хотелось, как и раньше на каблуках, но сейчас все движения были не так быстры еще и от трости, на которую приходилось опираться в последний месяц), посматривая на старый холодильник, предусмотрительно отключенный от сети. Кажется, там должны были сохнуть старые рисунки, если она их не переложила или не уничтожила.

— Смотри-ка, — Джейн вынула из кармана пальто сигарету, печалясь, что зажигалка осталась где-то в квартире любовника (парня, с которым она несколько раз изменила Дереку, исходя из собственной глупости), а включать машину ради прикуривателя показалось неразумным. Жаль, что этого сраного фокусника не было поблизости. — Кто заговорил. Я уж подумала, что ты там подохла от захлестнувших воспоминаний.

Это были не пробелы в воспитании.

Все, что Молли окрестила после «лютым пиздецом» началось к пятидесяти, когда она зареклась меньше думать о Дерри и штате Мэн, будто бы те никогда и не существовали. Выдуманный призрачный город, который если и существовал, то давно забыт. Боже, пусть все о нем позабудут!

Ей потребовалось двадцать семь лет, чтобы вся картинка, которая и раньше являлась во снах, сложилась воедино, обезображенная и леденящая в жилах кровь. Утром причудливая фантазия рассеивалась как туман за окном, хоть вычеркивай ночи или перепрыгивай по часовым поясам как по гладким камушкам в надежде не застать ночь.

Она вернулась к Биллу Денбро, вспоминая, что его имя ей нашептала не метель за окном и не радиоприемник в автомобиле, а тот, кто порождал эти кошмары, кто сам служил ночным ужасом.

Молли искала по ночам номер агента Уильяма Денбро или его самого в социальных сетях, но тот вел затворническую жизнь, переехав после шестидесяти пяти из Лондона в Шеффилд, графство Йоркшир. Ригс забрасывала электронную почту для поклонников, надеясь, что хоть одно, мать его, письмо дойдет до получателя, пока она окончательно не свихнется.

Барбара — особа лет тридцати пяти стала его агентом, когда ей только исполнилось двадцать один, вытеснив прежнюю женщину из его сердца. Он сам позже так сказал, что начал с ней сотрудничать, надеясь, вновь почувствовать себя моложе, чем он был в тот момент. Денбро добавил под конец, что Молли не понять, но та как никто другой знала, что такое таскаться по койкам вчерашних выпускников, чтобы почувствовать огненный задор юности.

Когда ей удалось найти контактные данные под видом журналистки жаждущей поговорить с тем, кто оставил наследие в этом жанре (пылящееся у нее на полках и снятое с производства в Америке), она задала всего один вопрос, положивший начало череды длительных ночных звонков.

Молли не решалась включить видео связь, предпочитая довольствоваться мужским хриплым голосом из темноты ночи, когда тело пораженное дрожью не успокаивалось после пары выкуренных сигарет.

Билл говорил медленно и очень четко, выделяя голосом каждое слово в своем рассказе о том, как он и его «Клуб Неудачников» пытались размазать Оно по стенке. Иногда он замолкал, погружаясь в воспоминания об утерянных годах, иногда усмехался каким-то шуткам, которые были понятны и смешны ему одному, а порой отключал звук, не прерывая звонка, и Молли сделала вывод, что он плачет.

За считанные недели она косвенно была знакома со Стогом,

Балаболом, Бев Марш, Стэнли, астматиком Эдди и чернокожим парнем с фермы (к сожалению, Денбро так и не вспомнил его имени). Он рассказал о своем брате Джорджи, который пропал, когда мать играла на пианино «К Элизе».

Молли рассказала о Джейн. О своей младшей и непутевой Джейн, которая так и не повзрослела, но осталась любящей матерью в ее представлении. Она говорила не так много как Денбро, не могла похвастаться тем, как собиралась размазать Оно по стенке или как устраивала соревнования «кто громче отрыгнет» или решилась на дымовую яму, чтобы узнать скрытое от людского глаза прошлое.

Ригс решилась на видео звонок, когда осталась обнаженной от большинства своих секретов.