Пробираясь с осторожностью по обители Венебл, я запоздало вспомнила, что не верю ни в Бога, ни в Дьявола и его выродок меня не убедил ни одним из Семи Чудес. В неосвещенном закутке, привалившись спиной к отрезвляюще холодной стене, я прижала ладони ко рту, чтобы перестать дышать как умирающий туберкулезник. Нужно было захватить вторую туфлю, которую я сбросила перед ударом.
Как ты, Господь, допустил это?
Как ты, Майкл-подобный-Богу-Лэнгдон, допустил это?
Я двигалась в сторону его комнаты будто бы специально. Пусть видит, что Он сделал со мной, что Они сделали со мной. Прятаться бессмысленно. Из всякой комнаты меня выкурят: вышибут дверь и все закончится чередой ударов.
Кулак уже преодолела преграду в виде лестницы, когда я, зажав в руке вилку, точно самое смертоносное оружие, попятилась назад, хоть отступать было и некуда. Или…
— Спрыгну, если подойдете ближе! — не своим голосом завопила я, закинув ногу на наполированные деревянные перила. — Клянусь, спрыгну!
«Идиотка», — процедила Кулак сквозь зубы.
На мгновение показалось, что подол платья перевесит, и я повалюсь в адское пламя еще раньше, чем успею закричать. Все казалось таким нереальным, будто бы я — героиня какого-то глупого фильма, где девушка — круглая дура или же полная решимости круглая дура. Перекинуться через перила — это жест, полный лицедейства, демонстрации и безрассудного неповиновения. Если бы я хотела убить его, Мудака, то воткнула бы в его сонную артерию украденную вилку, а не лупила по набитой опилками голове.
Глупость или нет, но это сработало — Кулак осталась на месте, хмуро поглядывая на меня. Руки вдоль крепкого тела, желваки играют. Она ждала мисс Мид, которой позволено стрелять на поражение. Я бездарно потратила время на попытку шантажа путем разыгрывания сцены самоубийства.
Моя жизнь не стоила и цента.
На лестнице показалась Мид. Ее черная форма на правом боку пропиталась какой-то жидкостью. Не исключено, что кровью, но где же тогда алые капли на натертом полу или ее ладонях? Для раненной она держалась стойко, заставляя усомниться в том, что ее в самом деле ранили в брюшную полость. Тимоти.
В ее руке не было огнестрельного оружия или розог. Только небольшой шприц, заполненный сливочного цвета жидкостью. Я повторила свое обещание спрыгнуть, размахивая вилкой в дрожащей, как крылья бабочки, руке. Старая сука Мид буравила меня взглядом, но первый шаг не делала. Я подумывала для большей достоверности закинуть вторую ногу на перила, что равнозначно самоубийству и возвращению в ад.
Они смотрели на меня не моргая, пока я переводила взгляд с одного непроницаемого лица на другое, и все они застыли в одной гримасе, будто бы в беззвучной молитве о моем благоразумии. Мне слышалась звенящая тишина и восхваление Всевышнего на небесах.
Последнее время в жизни какой-то переизбыток религии, точно Библию от корки до корки выучила. Времени было предостаточно.
Кулак сделала шаг назад. Я восторжествовала. Гиена Мид опустила глаза на лакированные ботинки. Я возрадовалась.
Говорят, что светлые моменты скоротечны. Радость моя была недолгой. Меня дернули назад, как безвольную марионетку; от испуга вилка полетела вниз, звякнув о металлические стенки очага. Жаль, что не воткнулась в голову Мудака. Я поменялась местами с Эмили и завопила от очередной волны обиды и чувства поражения.
— Сэр, мистер Лэнгдон, сэр, — голос Мид задрожал. Только не это. — Приношу извинения за недопустимое поведение. Позволите? Это успокоительное, — она несколько раз щелкнула по шприцу, выпуская воздух. — Девушка нездорова.
— Не стоит. Жители Третьей станции — подопечные «Кооператива» и…
— Мисс Мид! — перебила я. Его ли это руки или кого-то из подопечных — неважно. — Мисс Мид, я согласна! Согласна!
Минуту назад мне бы хватило ума переломать пару позвонков, но теперь я была готова броситься ей в ноги и умолять о комнате дезинфекции. В голове промелькнула сцена в Калифорнии, о которой хотелось позабыть: паника, вынуждающая сопротивляться, распространяющая импульсы борьбы в каждую клетку тела. Боже, если так будет проходить каждый день в Святилище или на Третьей станции, пока не кончится отбор, то прекрати агонию.
— Передайте мисс Венебл, — меня никто и слушать не стал. — Я крайне разочарован происходящим на Третьей станции. Ваши люди, конечно, живы, но истощены морально и представляют угрозу для окружающих и самих себя.
— Да, сэр, — пролепетала испуганная до усрачки Мид.
— И передайте, — он растягивал слова, источая смрад ужаса, скрытого под дружелюбной личиной “нам незачем враждовать”. — Передайте, что мне не нравится самочинная казнь без веского повода.
— Да, сэр, мистер Лэнгдон.
Кулак и рта не открыла от страха. Какие они жалкие.
И я не лучше.
Когда дверь за спиной закрылась, я задержала дыхание, точно перед прыжком в обрыв. Любое неверное слово, может, привести к поражению. Выигрыш-выигрыш — грязная ложь, чтобы обезопасить рассудок от бесконечных унижений после проигрыша.
Тело изнывало от боли, распространившейся от пульсирующих висков до подрагивающих кончиков пальцев. По утру на ребрах будут отпечатки чужих рук, как раньше. Я покорно опустила глаза, сцепив пальцы в замок, и смотрела только туда, куда могла — перед собой: сияющие кожаные сапоги и край покрывала на кровати.
— Ты не перестаешь удивлять. Я бы сказал, не разочаровываешь.
Он произнес это так весело, без тени гнилой насмешки и желания отомстить за побег. Я напомнила себе, что являюсь плохим стратегом. Нельзя предугадать развитие разговора по одной фразе, если твой собеседник не Коко или Иви.
— Я рада, Мистер Лэнгдон, что Вы находите происходящее забавным.
Я специально расставила акценты, отметая всякую фамильярность, сдерживаясь, чтобы не сделать кривой книксен. Черт знает что. Нарядили в платья, разыграли сценки из какого-то исторического телесериала, осталось пройти на плаху и случайно наступить на ногу палачу.
— Оскорбляешь последними словами управляющую, нарушаешь правила поведения в обществе, бросаешься обувью, бегаешь с колющими предметами по помещениям, рыскаешь в чужих комнатах и воруешь, в конце концов.
— Мисс Венебл сумасшедшая. Мне нужно как-то обороняться при нападении.
— Я почему-то не видел, чтобы Венебл бегала по лестницам, бросалась обувью или размахивала вилкой.
Воображение нарисовало, как управляющая, удерживая в одной руке вилку, а в другой трость, бежит по лестнице за кем-нибудь или швыряет обувь вместе со своей палкой, отломав предварительно набалдашник. Я нервно дернулась и истошно засмеялась. Смех прозвучал хуже, чем скрип ножом по гладкой стеклянной поверхности или треск рвущейся ткани.
— Вы смешной.
— Я рад, мисс Рейзор.
Решил отплатить той же монетой? Я подняла глаза, почувствовав прилив былой уверенности, а еще что-то похожее на спокойствие и безопасность. Как раньше. В прекрасном неведении после воскрешения. Майкл Лэнгдон наблюдал за мной с плохо скрываемым интересом и раздражением. Он все еще злился?
Левая рука вновь занемела, будто бы я отлеживала ее длительное время. Я потерла предплечье, стиснув зубы. Не больно, но приятного мало.
— Что с рукой?
— Онемела. Потянула мышцы, наверное.
Он кивнул и перехватил за запястье, развернув руку ладонью вверх, закатил рукав платья. Горячие руки, прикосновение которых вызывло позабытое и приятное покалывание. Кажется, он сошел со страниц воспоминаний, затерялся в строчках и принял новый внешний вид. В отличие от меня. От тонких костей, обтянутых болезненного цвета кожей захотелось отвернуться. Я не смотрела на себя в зеркало, не касалась волос, что вылезали пучками, оставаясь на расческе и в сливе в душевой.
— И не скажешь, что была сломана.
— Она и не была, — я махнула правой рукой.
Майкл переключил внимание на правую руку, повторив уже знакомые движения, а после удовлетворенно покачал головой. Сломает еще раз? Я отдернула руку и опустила рукава до костяшек пальцев.
