Майкл знал, где меня искать. Я слишком громко думала об этом, и никто из обитателей не удивится, если обнаружит меня с перерезанным горлом. Каждому здесь известна моя жажда смерти, а еще парадокс, что я все еще жива и хватаюсь за жалкое существование, удерживая дерьмо причитаний в себе.

Лэнгдон знал, что здесь будут несчастные влюбленные или сам внушил им эту идею? «Консилиум» — подчинение разума, но не стоит обесценивать искушение неизвестным.

Если он здесь, то кто разговаривал с Галлантом? Кто выходил из комнаты? Кто тогда под потолком? Господне Око, что обозревает не всю землю, а только частную собственность?

— Я уже ухожу, — промямлила я, рванув в сторону лестницы. Никаких извинений с моей стороны или попыток остановить с его. Идиллия.

Я ощутила себя школьницей, которая избегает задиру или же понравившегося мальчика-одноклассника — подходило и то, и другое. У меня была дюжина неозвученных вопросов, но я сбежала. Почему? Мне было страшно или стыдно?

Лестница показалась бесконечной, круто уходящей вниз и закрученной, точно локон Коко в период, когда у Галланта нет вдохновения. Я бежала по ступеням, преодолевая по две, хватаясь больной рукой за поручень, что выскальзывал так, будто был добротно смазан маслом. На последней ступени перед заветной площадкой второго этажа нога предательски подкосилась, заставив заскулить от резкой боли, избавиться от которой хотелось вместе с конечностью.

Когда тело работало на износ, выжимая в сложившихся обстоятельствах последние силы, и сдавало позиции, мне хотелось от него избавиться, как будто мои руки и ноги — единственные виновники происходящего.

Переведя дыхание, я отправилась в сторону музыкальной комнаты, но заметила в параллельном пролете Галланта. Они только закончили? Я прибавила шаг, а после перешла на бег, чтобы схватить цирюльника за лиловый вельветовый рукав. Мистер Галлант выглядел испуганно и отчасти подавленно, но вскоре маска страданий на его лице сменилась надменной пустотой.

— Интервью закончилось?

Он согласно кивнул, хмурясь, и отвел руку назад, желая избавиться от моей хватки, словно боясь заразиться тем же бешенством.

— Ты опоздала. Коко уже уместила свою жирную задницу в кресло.

— К-коко? — я тяжело выдохнула и вздрогнула от боли в поврежденной ноге.

На лице Галланта промелькнуло… сострадание?

— Эта истеричка караулила под дверьми, чтобы накинуться с кулаками и жалобами, — не знала, что он так тепло относится к своей музе. — Эй-эй, Катрина, не думай, что можешь заблевать мне одежду. Мы не настолько близки.

Слабая попытка пошутить стала неожиданностью.

Я отпустила его руку и, прихрамывая, поспешила к себе. Парикмахер несколько раз окликнул меня и предложил позвать Серую, но я отрицательно покачала головой, не оборачиваясь.

В родной клетке дышалось легче. Знакомый черт ближе. Я прижала ладонь к горлу, дыша через рот, точно побитая собака. Сколько еще дней будет длиться отбор? Удастся ли мне сбежать, если, к примеру, выкрасть пропуск у Кулака? Или он приволочет меня за волосы и бросит к ногам, заставив покрывать поцелуями перстни и восхищаться его величием?

От злости я завизжала и попыталась сдвинуть кровать к двери. Ножки неприятно заскрипели, но не сместились и на дюйм. Я добавила еще вещей к баррикадам и сорвала штангу со шкафа, подперев ей дверную ручку. Мне не о чем волноваться. Острый край вешалки коснулся кожи.

Я принялась выворачивать крюк, выкручивая мягкую основу вешалки. Если за мной придут, я воткну это в себя и умру от кровотечения.

В дверь постучали, заставив вскрикнуть от испуга.

— Мисс? Все хорошо?

Это Серая. Энди. Я убедила ее, что все в порядке и мне не нужна помощь. Только психологическая, но об этом не стоит. Мне не хотелось, чтобы сейчас кто-то касался меня. Энди всегда жестко шнурует корсет или вычесывает волосы, придерживая грубыми пальцами голову, чтобы я не уворачивалась.

Я хотела закурить. Здесь нет ни табака, ни алкоголя, возможно, Венебл и держит пару-тройку бутылок для себя, прикладываясь к ним в особые вечера. Я несколько раз выдохнула, стерев слюну с уголков рта двумя пальцами — указательным и средним, будто бы держала невидимую сигарету. Механические движения спасают.

Сегодня без коктейлей, сразу ужин. Наши ряды приуменьшились: я не видела Галланта и влюбленных голубков. Это их протест, шаг против системы Венебл? Слабовато, но для Третьей станции пойдет.

Бабуля Галланта в скромном и очень повседневном лиловом халате с перьями демонстративно резала кубик. Когда Дайана спросила ее о внуке, та ответила уклончиво, а после добавила: «Кровь — не водица», и отхлебнула из фужера.

Лицедейства на сегодня предостаточно.

Уподобляясь Коко, я отправила кубик в рот, давясь желеобразной консистенцией. Серый сказал, что коктейлей можно не ждать, но никто не запрещал послушать музыку в комнате или посмотреть на успокаивающее пламя огня — приказ Венебл, что решила не скрашивать ужин своим присутствием.

Раньше положенного времени надзиратель меня не выпустил. Сказал, что лучше, чтобы мы чувствовали единство и провели ужин, как полагается. Какого, блять, единства? Кому полагается? Вопросы, на которые ответа нет, но я не сопротивлялась. Иви — хорошая рассказчица, как и мои родственники, она та еще сказочница. Ее истории расшиты нитями тщеславия, но на полотне жизни отсутствует изнаночная сторона. Единственная заноза в заднице Иви — внучок-пидорас и его пристрастия.

Когда надзиратель отвернулся, я забрала очередную вилку со стола. Дайана покачала головой, показывая, что следует ее вернуть. Я отвернулась, надавив на зубцы, что впились под ноготь, и закусила губу. Эта игра мне никогда не надоест.

Ужин окончен.

Двери в кабинет Венебл вновь были открыты. Я потопталась у музыкальной комнаты и осталась в коридоре, устраиваясь у стены в «глухой» зоне. Мне хотелось, чтобы рутина вернулась вновь, избавив от ненужных приключений. Господи, спаси меня. Забери меня к себе. Левая рука снова предательски онемела, и я пару раз ткнула зубцами в предплечье, будто бы это могло помочь.

«Вы конченая сука! Отпустите! Отпустите!»

Эмили верещала и брыкалась, точно зверь, колотя обнаженными ногами воздух, пока Мудак (тот, что недавно говорил о духе единства) тащил ее в сторону комнаты дезинфекции.

Они что, побежали трахаться, когда им дали белый свет? Люди — идиоты…

Я хотела закрыть уши. Снова. В памяти всплыла та Серая, чью смерть я не предотвратила, а после Стю, который не нарушил ровным счетом ничего. Эмили сегодня доверилась мне, но геройствовать не время или… Чертыхнувшись, я стянула с ноги туфлю и подбежала сзади, ударив Мудака каблуком по затылку. Давно мечтала это сделать, но низкорослый уродец был неуязвим — никогда не держался ко мне спиной.

Мне казалось, что удар будет слабым, но надзиратель пошатнулся и выронил девчонку из рук. Шестеренки в его голове, что запрограммированы на уничтожение и причинение боли, заклинило. Он принялся потирать ушибленное место, пока я кричала Эмили бежать, но она медлила и оглядывала коленки, будто не могла полюбоваться ими в другое время.

В коридоре, что вел к комнате дезинфекции, показалась физиономия Кулака. Вот же дерьмо. Я вновь рванула к лестнице, перепрыгивая через две ступени, будто бы еще пару часов назад не вывихнула ногу и не задыхалась в истерии. Смачно плевать им в лицо — одно, причинять же физический вред считалось непростительным. Я обернулась один раз, чтобы удостовериться, что девчонка отползла хныкать в сторонку, а Мудак почти пришел в себя и больше не любовался фонтанами искр во мраке перед глазами.

Господи, они мне не друзья. Почему я не закрыла глаза и уши? Они нарушили выдуманное правило, но я не делала ничего противозаконного, когда Венебл ударила меня по лицу. Никто не вступился.

Я побежала в другой пролет, с трудом справляясь с одышкой, и притаилась под винтовой лестницей, удивляясь тому, как легко спрятаться в этой школе, состоявшей из пары пятиугольников и десятка лестниц. Большинство предпочитало знакомый, безопасный путь, но мне нужно было бежать, зная, что это обречено на провал. Может, они все-таки убьют меня? Я стану мученицей, преследовательницей своих убийц, отправлюсь в чистилище или сразу в рай, где сын Сатаны не сможет найти меня.