— Ты издеваешься? — поднявшись, я коснулась пальцем шнуровки, спереди укрытой слоем безобразных рюшей. — Это что, портьеры?
Серая стушевалась и вынула следующее, что ничем не лучше предыдущего. Последующие платья оказались столь же отвратительными. Подобное одеяние красиво на мелованных страницах учебника истории, в фильмах тоже ничего, дизайнеры получают парочку премий за такое, но не надевать же это на себя. Сплошное неуважение.
Во-первых, к той же мадемуазель Шанель.
С обувью дела обстояли так же. Атласные кандалы из детских сказок про удобные хрустальные туфельки для бала. Подобного дерьма не было в школе Готорна; оставалось перевести стрелки на Венебл. Лиловый — цвет королей. Мария Антуанетта поднялась к Мадам Гильотине в лиловых туфлях. Вот и весь сюрреализм.
Платье я надеть согласилась, но в зеркало не смотрелась. Я не делала этого больше месяца, а потому изменять традиции не собиралась. Отражение наверняка разобьет мне сердце.
Серая проводила меня вниз, согласившись держать за руку, чтобы я не свалилась на первой же лестнице. Я старалась смотреть только на пол и следить за размеренностью дыхания, чтобы исключить вероятность того, что кто-то обнаружит меня в углу, раскачивающуюся на месте и обезумевшую.
Дорога вела к библиотеке, в которой когда-то состоялся решавший мою судьбу разговор с преподавателями. Жаль, что меня не сослали подальше. Мы остановились у коридора, идентичного тому, что вел к лестнице на второй этаж. Серая отпустила мою руку, мол, пришли.
— Ты не идешь?
— У меня еще много дел, — произнесла она. — Прошу прощения.
Она быстро засеменила в противоположную сторону. Прошло меньше двух месяцев, а Венебл и россказни о милосердном «Кооперативе» уже превратили ее из сформировавшейся личности в предмет интерьера? Личную служанку? Я хотела было окликнуть ее, спросить, не бьют ли их, но на втором этаже промелькнула серая тень. В другой раз.
Идти не хотелось, но выбора нет. Рано или поздно мне предстояло бы увидеть этих людей, говорить с ними. Я замешкалась у двери, прислушиваясь к едва различимым голосам, заглушенным музыкой. Sophisticated.
Школа Готорна или Третья станция — это не имеет значения и не отменяет роскоши и изыска.
Музыкальная комната, она же библиотека школы Готорна, потерпела изменения. Они добавили два дивана друг напротив друга, кофейный столик и какую-то усовершенствованную радиолу.
— Сюда что, решили собрать всех выживших?
— Ну и ну! Свежая кровь!
— Последний раз у нас было пополнение почти месяц назад.
Я вертела головой из стороны в сторону, пытаясь понять, кто говорил в данную минуту. Взаимодействие с таким количеством людей сразу осталось, наверное, в далеком и непродолжительном университетском прошлом. На пятой станции я ни с кем не говорила, а последние годы жила одиночкой.
— Вы ее пугаете, — усмехнулся кто-то рядом со мной.
Я хотела убедить всех в обратном, но молодой мужчина был прав. Они меня пугали.
Устроившись на кожаном диване, мне страсть как хотелось слиться со стенкой. Напротив чинно сидела женщина в возрасте и ковыряла взглядом дыру в пепельном блондине, что нервно расхаживал кругами по комнате, отбивая отполированным ногтем сигнал спасения по кромке фужера.
— Симпатичные туфельки, — рядом с той пожилой дамой расположилась девушка, чьей прическе в условиях конца света можно позавидовать. Это сарказм. Я осталась в своих же ботинках, выбирая между босыми ногами в гольфах нимфетки-школьницы и тканевыми туфлями покойницы.
Другая Серая предложила мне фужер с пузырящейся жидкостью. Я нехотя взяла его в руки, ощущая себя обязанной. Было бы проще, если бы поднос с напитками стоял на кофейном столике.
— Не захмелей, — язвительно пропел пергидрольный блондин. Я поднесла к губам бокал. Ни черта это не алкоголь, хоть и называлось коктейлем. Обычная вода. — Изо дня в день мы пьем это, «чтобы это ни было» и слушаем сраную песню из плейлиста Сатаны.
При упоминании Сатаны я вздрогнула.
На пятой станции никто не норовил пообщаться друг с другом. Не исключено, что умные детишки сходили с ума от того, что кубки, стипендии и значки отличия теперь им не пригодятся в жизни, но переживать гибель родных все же лучше в одиночку. Побыть наедине с самим с собой — роскошь для третьей станции.
Окружающие продолжили меня игнорировать, осознав, что из меня не вытянуть и слова. Что ж, оно к лучшему. Я не совсем понимала, для чего и о чем нам разговаривать. Вскрывать старые шрамы воспоминаний? Если они отдали сто миллионов зеленых за то, чтобы снабдить шкафы нарядами прошлых столетий, а теперь сидеть на диванчиках, отхлебывая воду из фужеров, то, боюсь, у нас разные взгляды на происходящее.
— Новенькая, — тот молодой мужчина толкнул меня в плечо, отчего я вновь вздрогнула и вжалась в угол дивана. Факт выживания не означает, что я не одичала. Все ли заметили, как я ненавижу чужие прикосновения? — Ты откуда?
Вопрос поставил меня в тупик. Из Техаса? Это правда как ни крути.
— Я уже вижу, — он снова усмехнулся. — Ты была на какой-то станции или одна из тех, кому мы должны быть бесконечно благодарны?
Последние слова — плохо скрываемая ирония.
Сформулировать мысль в одно предложение мне не удалось. В комнату вошла Мисс Венебл, опираясь на трость и для баланса удерживая в другой руке колокольчик. Деланная показуха в ее исполнении и навязывание ее остальным не прельщали. Сегодня — исключение — она снизошла до нас, объявив о подаче ужина, демонстрируя всю официальность происходящего фарса.
Серые прижались к книжным полкам, удерживая опустевшие подносы в руках, позволяя белым или же лиловым господам пройти вперед. Двадцать первый век. Я с нескрываемым ужасом и удивлением наблюдала не то за самодурством, не то за предписанием свыше, пытаясь удержаться на поверхности сознания. И не закричать.
Песня, в самом деле, из плейлиста Сатаны.
Столовая почти не потерпела модернизации. Я уходила последней, руководствуясь тем, что все успеют занять места. Единственный свободный стул оказался между уже знакомым блондином и тучным молодым человеком. Они когда-нибудь представятся или назовут друг друга по именам?
Я взглянула на тех, кто сидел по ту сторону стола. Все же в «Кооперативе» сидят не самые лучшие умы нашего тысячелетия. Выбрать для выживания двух дамочек не репродуктивного возраста и парочку гомосексуалистов — не самый лучший вариант для последнего оплота цивилизации на земле.
С другой стороны — я бы не хотела ассоциироваться с маткой и влагалищем.
Серых в стенах третьей станции подавляющее большинство. Стоит ли ждать от них акта неповиновения через какое-то время? Вдруг они решатся свергнуть действующую власть?
Столовое серебро дружелюбно подмигнуло мне. Нож с зазубринами и вилка. Я бросила взгляд на Венебл и попыталась представить наказание за воровство. Уж больно мне приглянулся нож. В ожидании порции я коснулась пальцем зубцов вилки. Острые.
Я бы прихватила ее с собой тоже.
— Это все, что у нас есть, — вновь подал голос блондин, кивая на тарелку. Как хорошо, что не каша! Салатно-оранжевый кубик меньше спичечного коробка гордо лежал в центре черной керамической тарелки. Знаменитый «суперфуд», который еще не опробовали в течение длительного времени.
Я подковырнула кусочек при помощи ножа и вилки. Нож мягко затонул в желеобразной консистенции, словно в топленом масле. Выдохнув, я отправила кусочек в рот, надеясь, что через время у меня не вырастет вторая голова или третья грудь. Съедобно, но безвкусно.
— Сегодня к нам присоединилась гостья с пятой станции, — вдруг произнесла Венебл. Она уже успела ознакомиться с моим делом? Присутствующие мгновенно сосредоточили взгляды на мне, вгоняя в краску повышенным вниманием. — Разрушенной до основания станции.
— Не повезло им, — засмеялась или же усмехнулась пожилая женщина.
— И тебе тоже, — сквозь зубы произнес тот тучный молодой человек. Угроза? Не думаю. Я бросила взгляд на острые зубцы вилки. Не стоит недооценивать столовые приборы.
