Голоса в голове зазвенели. Я прижала ладони к ушам, но это не сработало. Свист слишком громкий, а смех звонкий.

«Лабиринт?»;

«Скульптура. Ты когда-нибудь видела снег?».

Бездна воспоминаний затягивала, но рука неизвестного вовремя выловила меня, помогая подняться. Голова шла кругом, а каждый шаг вынуждал стиснуть зубы. Я закрыла глаза. Пусть меня ведут к этой гильотине вслепую. Я боюсь призраков.

В лифте я вновь открыла глаза. Я совсем забыла, как выглядело это место. Теперь будет достаточно времени, чтобы вспомнить и изучить каждый дюйм. Двери здесь прочные, если прижмут, то переломают все кости разом. Фигура в черном приказала встать в центр на решетку, будто бы в первый день в новой школе, когда просят представиться и рассказать о себе. Я мертва, но не совсем. Мне сказать больше нечего.

Неизвестная хрень, похожая на пар из утюга на режиме «отпаривание», обдала меня сверху донизу. Сквозь костюм я ничего не почувствовала. Человек в черном повторил процедуру, согнав меня назад.

Что-то загудело и помещение озарил желтый свет. А какой был до этого? Дверь напротив с грохотом открылась, впуская невысокую девушку в сером, которая мгновенно оказалась у меня за спиной, дергая молнию на костюме.

Из штанины на пол выпала моя папка. Девушка покорно подняла ее и всунула мне в руки, стыдливо опустив взгляд на пол. Ее темные волосы были собраны по бокам в две аккуратные полусферы. Тоже мне, Принцесса Леа.

Другая дверь открылась с меньшим грохотом. В проеме застыла женщина со свечой в одной руке и тростью в другой, загораживавшая собой узкий проход. Не знаю, что из этого комичнее — платье в пол с уймой рюш или серебряный набалдашник трости в виде вороньей головы с камешком-глазом.

— Я Вильгельмина Венебл, — хорошо, что она представилась сразу. — Добро пожаловать на третью станцию.

Я кивнула, подавляя желание сказать просторечное «Здрасьте» женщине с тростью в подобном одеянии. Мое платье и голые коленки как-то не вписывались в окружающую обстановку.

Для хромой или больной Вильгельмина двигалась резво, пока я припадала плечом к стене, ища опору в чем угодно. За день я прошла больше, чем за последние месяцы, и нуждалась в длительном отдыхе.

В приглушенном свете не одного десятка свечей здесь все еще пахло, словно на похоронной службе. Венебл сохраняла молчание все время, пока мы шли по тому месту, где ранее была гостиная. Я запомнила ее с прошлого раза, а вот узкий коридор и крутую лестницу — нет. Мне бы не повредила трость, как у нее.

— Ты, значит, с пятой станции, — произнесла она, не оборачиваясь ко мне. Я видела только то, как колышутся крупные серьги с грушевидными камнями, кажется, рубинами, в ее ушах. — Тебе повезло выжить. Учитывая, что три станции пали, и мы последний оплот цивилизации.

Я остановилась, ухватившись за выемку в стене, где стояла свеча и под пальцами ощущался старый воск. Три станции из пяти пали? Еще недавно мне говорили, что пятая станция — единственная станция, которая прекратила свое существование из-за осторожности и несоблюдения установленных требований.

Кто кого водит за нос? Доказывать что-то я не стала. Может, ей специально говорили ложную информацию. Или мне, чтобы не довести до нервного срыва. Так или иначе, лучше нам не станет.

— В течение длительного времени это место было частной школой для выдающихся юношей.

— Готорна.

Черт. Зря я это произнесла. Венебл резко обернулась и с пренебрежением взглянула на меня, а после на папку в руках. Я покачала головой, мол, ничего, неважно. Что случилось с ее учащимися?

— Теперь, — Вильгельмина вновь продолжила свой рассказ, отбивая тростью места, где следовало бы поставить запятую, если бы я записывала слово в слово. — Это надежное и прочное убежище. Хвала «Кооперативу», — кажется, это мы будем повторять всякий раз при мысли о нашем спасении вместо «Аллилуйя». — Наша жизнь, вероятно, покажется тебе однообразной, отдающей регрессом, но, увидишь, происходящее — слаженный механизм, работающий, как часы. Какой у тебя уровень?

— Уровень?

— С тех пор, как мы вернулись к естественному порядку и забыли о равноправии… существуют «Лиловые» и «Серые». К кому из них ты относишься?

Я замямлила и открыла папку. Там не было и слова о подобной ереси и иерархии, как и на пятой станции. Мы все были равны там. Чем кто-то из первой касты лучше тех, кто из второй? Что за поганое клеймо?

— «Лиловая». Я вижу.

— Видите?

Венебл кивнула, перехватила трость у деревянного основания, и коснулась серебряным клювом ворона с набалдашника моего запястья. Точно, браслет. Мне сказали надеть его перед отъездом. Лиловая бирка на пластмассе — единственное, что выделяло среди других.

Я заскучала по пятой станции.

— Как у «лиловой» у тебя есть право на собственную комнату. Вижу, что павшая станция не ценила свод указаний «Кооператива» и жила в беспорядке, но здесь такого нет. «Лиловые» носят лиловое, «серые» — серое. «Серые» — наши рабочие муравьи, счастливцы, вырванные из толпы, готовые на все, чтобы не проводить свое время, вкушая радости гамма-излучения и ядерной зимы на поверхности.

Я резко вспомнила о первом платье, в котором оказалась в этих стенах. Пустили ли его на тряпки? Или оно все еще валяется где-то в одном из шкафов?

— Правила просты. Ко мне обращаться исключительно как «Мисс Венебл», не покидать пределы бункера и никакого совокупления, — на последнем я усмехнулась. Последний раз такое слово мне приходилось слышать, наверное, на уроке биологии в средней школе. — Это кажется смешным, мисс?

Я отрицательно покачала головой. Желание присесть на чей-то член — последнее в моем списке. Мне хотелось есть человеческую пищу, принимать душ по несколько часов, пить, пока не стошнит, ступить босыми ступнями на разгоряченный песок, умереть от переизбытка эмоций в Новом Орлеане… получить все то, чего у меня никогда больше не будет.

— Коктейли в музыкальной комнате в шесть тридцать.

Она забрала у меня из рук папку и оставила подсвечник в моем распоряжении. Комната казалась знакомой до боли. Теперь недостаточно захотеть, чтобы огонь вспыхнул и зажег фитиль каждой свечи. Это приходилось делать при помощи каминных спичек, принесенных кем-то заранее.

Даже с четырьмя свечами помещение оставалось мрачным.

Я снова осталась наедине со своими демонами. Следуя за Венебл, старалась не смотреть по сторонам, боясь обнаружить в углу очередных призраков. Я помнила, как впервые оказалась в этом помещении. Сложно забыть место, где ты заново родился. Символично, что умереть мне предстоит в этом же месте, хотя, думаю, это правильно. Как там говорят? Предать тело земле, что тебя породила. Или школе Готорна, не суть.

Забравшись с ногами на заправленную постель, я сцепила руки в замок, глядя на пламя свечей. Из склепа в золотую клетку. Сунув под подушку телефон и зарядку, я принялась разматывать из ткани нижнего белья наушники. Цирк, знаю, но рисковать не стоило.

Сил у меня было мало, но сон не шел. Я то и дело открывала глаза, упиралась взглядом в горящие свечи, пыталась уснуть, успокоить себя, но мозг продолжал работать. Майкл, к сожалению, не умер и не избавился от «человеческого» и «человечного». Своеобразный выбор места для третьей станции подчеркивал старые привязанности. Мне хотелось поиграть в психоаналитика.

В последний раз, когда я почти задремала, в дверь постучали. Промычать — единственное, что пришло в голову в данной ситуации. В комнату вошла та девушка, что уже помогала мне избавиться от защитного костюма.

— Вам нужна помощь, мисс?

Я поежилась. Мы ровесницы или около того, а потому фамильярничать мне было ближе.

— Помощь в чем?

— Нарядиться к ужину и коктейлям в половину седьмого.

— Я устала и не собираюсь туда идти. Только на ужин.

— Но, мисс, — девушка подошла к платяному шкафу. — Присутствие обязательно. Иначе сюда придет Кулак или кто похуже. Я помогу вам одеться.

Раздался лязг вешалок по штанге. Девчонка сняла одно из платьев и показала мне. Корсет и кружева — уже чересчур. Наряды как демонстрация того, на сколько веков назад нас откинул апокалипсис — во времена испорченного вкуса?