«Они боятся, — думала я, — боятся, что мы съедим больше положенного или накинемся на общую кастрюлю».

Иногда я задумывалась над вкусом бумаги: что будет, если оторвать кусочек псалмов и запихнуть в рот? Обману ли я желудок тем, что буду жевать или насыщусь типографской краской духовных писаний?

Она пришла ко мне в одну из темных ночей. Девочка-ревушка, соседка из комнаты «4318», чьи некогда мясистые руки сомкнулись ожерельем на моей шее. Говорят, для мести никогда не бывает поздно. Я листала «мировые часы» в телефоне — новое развлечение; каждый день новое место, где могло бы быть двенадцать ночи, как и здесь, если бы… Если бы что-то было. Бессмысленное занятие. Если она решила закончить начатое, избить меня, заставить замкнуться, то я не буду оказывать сопротивление.

— Человеку нужен человек, - шепотом произнесла она. — Мне нужна музыка. У тебя были наушники, я видела. Не отниму, не бойся.

Она присела на край кровати, говоря, что скоро свихнется от звенящей тишины. Мое лицо освещалось светом, отбрасываемым дисплеем телефона, ее же погрязло во мраке, а после озарилось идентичным. Тоже мобильного телефона.

— Я просто забрала свою сумку, а в ней было все. Кроме наушников.

— Уже поздно, - прошептала я. — Отбой был два часа назад.

— Ты же знаешь, вижу, что знаешь. Никто не ходит по комнатам и не проверяет. Александре, — (кому?), — ну, косоглазой. Ей плевать.

Это правда. В наши комнаты никто не входил, не стучал и не пытался удостовериться в чем-либо, если свет не горел. После отбоя все спали или пытались спать, а ночь и все происходящее под ее покровом — на нашей совести.

Мы подоткнули одеяло к двери, строя свое убежище внутри убежища. На ее браслете тоже лиловая бирка. Круто.

«Создадим приватную обстановку, — пояснила моя соседка, — без лишних свидетелей».

Она предложила обменяться телефонами, чтобы выбрать музыку. Я нехотя согласилась. Ее телефон больше моего и едва умещался в ладони. Наверное, новая модель. Я перестала следить за новинками на рынке после смерти.

Большинство песен из списка мне знакомо.

— Какой год выпуска?

— Две тысячи пятнадцатый.

Она усмехнулась и добавила:

— У меня тоже. Ты что, создавала все эти отстойные плейлисты для школьных танцев?

Первой заиграла песня, которую я ненавидела буквально до скрежета зубов в выпускной год: она играла во всех торговых центрах — «Люби меня так, как ты умеешь».

— Не выключай. Под нее я поцеловалась с парнем, по которому страдала несколько лет.

Ну и мерзость. Меня бы вырвало.

Я выбрала старика Элвиса: как-то раз собиралась под нее на вечеринку в кампусе. Следующая песня была дико примитивной, из начала нулевых и, кажется, играла в каком-то популярном сериале — «Ла-ла-ла. Я просто не могу выбросить тебя из головы». Я пропустила свою очередь, не вслушиваясь в очередную незамысловатую мелодию. Нельзя веселиться сейчас, когда со всех сторон нас подпирают груды мертвых тел и неизвестные последствия ядерной зимы.

Конец нашей эпохи.

А потом раздался заводной мотив глупой детской песни. Она из какого-то фильма, который часто шел по телевизору в рождественские каникулы и пару раз во время летних. Суть в том, что после просмотра мы всегда пытались быстро произнести это слово — «Supercalifragilisticexpialidocious».Оно, кажется, выдуманное, и мы сбивались на «Суперкалифраджилистик…» и говорили «бла-бла-бла» или «та-та-та». Кто умудрялся быстро произнести без ошибок — получал богатства остальных. Зачастую это были конфеты.

Маленькая комната ограничивала движения, не позволяя развернуться, но это не помешало попробовать кружиться, удерживая друг друга за руки, чтобы не свалиться на трясущихся от слабости ногах.

Детство, — думала я, улыбаясь до боли. — Детство никогда не умирает в нас. Мысли о нем спасают и будут спасать. Конечно, нам необходимо отвлечься.

На последних строчках мы схватили друг дружку за мизинцы и принялись заговорщицки повторять длинное бессмысленное слово, которое говорят, когда не знают, что сказать. В темноте я с трудом различала ее лицо, лишь очертания, но нам было весело. Впервые.

Мы прослушали еще с десяток песен, продолжая двигаться, открывать рот, словно поем в караоке, не издавая ни звука. Забытое ощущение целостности, наполненности жизнью до самого края.

Она, Нэнси (мы познакомились только под утро), ушла за три часа перед подъемом, сославшись на усталость, и то, что нам предстоит целый день занимать себя какой-нибудь ерундой до отбоя.

Натянув одеяло до подбородка, по привычке, а не от необходимости, я все еще глупо улыбалась, словно под экстази или еще чем-то, я словно обзавелась лучшей подругой. Так по-дурацки хорошо и счастливо во лжи.

БАМ!

Что-то взорвалось или разбилось, заставив вздрогнуть, но не раскрыть глаза. Наверное, кто-то громко хлопнул дверью. Мне не о чем волноваться. Я в безопасности. Не стоит поддаваться панике. Вот же бесполезное дерьмо. Сердце продолжало учащенно стучать, дрожь и зуд в теле не хотели утихать.

Я крепче зажмурилась, сжав пальцами теплую ткань постельного белья, вынимая из памяти нечто сильнее лжи. Чудеснее.

Descensum. Шипящее, обсахаренное, ядовитое. Закрыв глаза, я представила, как выписываю его в воздухе, добавляя петелек к каждой букве, светящейся в темноте. Никогда не смогу забыть, не посмею.

Descensum. Descensum. Descensum.

В коридоре раздался нарастающий вой сирены. Я сильнее прижала ладонь к уху. Descensum.

Мне не нужно поддаваться панике.

Мне не о чем беспокоиться.

Грехи твои были, словно большое облако, но Я их развеял, они исчезли, как туман исчезает в небе.

Я спас тебя и сохранил, вернись ко Мне обратно.

(Исаия 44:22)

========== 14 - Human Nature ==========

…Thought it would be over by now, but it won’t stop

Вы рассчитывали, что теперь со мной всё уже будет кончено, но ещё не конец.

Thought that I would self destruct, but I’m still here

Вы думали, что я сама уничтожу себя, но я по-прежнему тут.

Even in my years to come, I’m still gon’ be here

И сколько бы я ни прожила, моё место будет здесь.

- 2WEI — Survivor

Excelsior — «всё выше».

Когда они пришли, я еще не спала, продолжала лежать, успокаивать себя. Света не было на всей пятой станции, а потому в руке Александры (мне почему-то хотелось звать ее Агатой) была зажата свеча.

Я с трудом собрала все, что осталось, позабыв о половинке дубового листка под кроватью, и послушно последовала за остальными, ожидая, когда вновь раздастся взрыв, грохот, лампы загорятся алым светом. Предупреждение об опасности, неминуемом конце.

Очередном конце.

Нас вывели в столовую, предупредив, что будет «экстренное» собрание, на котором обязаны присутствовать все обитатели кроличьей норы. Свечей было всего четыре, зловещим светом они освещали лица «главных», тех, кто отвечает за спасенных.

Наши жизни отныне нам не принадлежали.

— На земле произошел взрыв. Его природа нам неизвестна, — женский голос предательски дрожал. Возможно, мы не доживем и до подъема. — Мы склоняемся к повреждению внешних водных коммуникаций. Сильный поток воды или нечто, ударившееся в ограду, создало катаклизм и…

Ее дерзко перебили.

— Мы все сдохнем? — визгливо закричала девушка из толпы.

Александра нервничала. Ее подбородок дрожал, и хотя губы оставались сжатыми в тонкую линию, глаза выдавали ее испуг, как и дрожь, закравшаяся в голос.

— И у нас поврежден один из генераторов, но н-н-наши люди постараются это исправить. Вторая печальная новость — повреждение водных коммуникаций. Одно из сооружений мы не в силах восстановить. Один из отсеков, к сожалению, затоплен, но не волнуйтесь, никто не умрет с голоду. Все будет в порядке.

Все будет в порядке.

«Не поддавайтесь панике», — снова заговорил голос телеведущего в голове.

Теперь у него есть конкурент. «Все будет в порядке», хотя, думаю, все знают, что будет с точностью наоборот.