В детстве меня водили на воскресную службу один или два раза. Я только и делала, что нудила, как хочу посмотреть телевизор и пропущу серию мультсериала. Бабушка по линии матери — мы виделись пару раз, наверное, была до жути набожной, хоть по образу жизни Ма этого не скажешь. Я даже не помню, какой у нее был дом, что было внутри, но помню длинные церковные лавки, протяжное пение и то, что присутствующие хмуро смотрели перед собой.

Обеим бабушкам нравилось мое имя, но именно бабуля со стороны матери указала, что «Элизабет» означает — «Бог — моя клятва, Богом и клянусь» или «верная Богу».

Я вспомнила про три шестерки за ухом Майкла, его предназначение в этом мире и то, с какой легкостью он спустился в ад.

Мне молча передали книгу в черной обложке — Библию. Большие буквы отливали серебряным светом, как и крест в центре.

Я устало потерла глаза, скрыв лицо в ладонях, подавляя нервный смешок, из-за чего пропустила свою очередь передать Библию следующей девушке.

Здесь было не так много книг. Я бы сказала, что их вообще нет, и это вполне резонно. Полученные знания нам негде применить. Ни производств, ни новых знакомств, ни обмена опытом. Правда, парочка романов затесалась - кто-то забрал и свои книги. С тонкими желтыми страницами, мелким шрифтом и изрядно измятыми картонными обложками. Чем чаще держишь книгу в руках, позабыв о бережности, тем скорее приближаешь конец ее дней — страницы скоро выпадут.

Библия пахла… мебельным салоном. Это единственная новая книга на пятой станции, что все еще содержала в себе запах издательства и чего-то еще, что у меня ассоциировалось с корпусной офисной мебелью. Библия при сложившихся обстоятельствах — плевок в лицо верующим (действительно верующим, а не тем, кто припоминает Бога только когда дела стремительно несутся в задницу) или насмешка в лицо Господа мол, как же так?

Как же Ты, Всевышний, допустил случившееся?

Где-то еще хранилось распятие и четки.

В этих стенах они выглядят комично. Мне сложно представить хоть кого-то, кто замаливает грехи по ночам, целуя распятие, нашептывая молитву. Слишком поздно. Все спасенные прокляты, хотя бы за то, что предали ближних своих и предпочли жизнь.

Нам предложили посвятить несколько часов молитве. Кто-то уткнулся в первую же страницу, девушка слева от меня читала псалмы, другая перелистывала страницу за страницей. Я молча гипнотизировала обложку.

Неизвестно, сколько времени прошло, но я так и не ушла дальше обложки, как и та, что смотрела в первую страницу. Может, она ее решила зазубрить? А что? Тоже занятие. Если нам будут выдавать Библию только в воскресенье, то она выучит полторы тысячи страниц через четыре года. Молодец, девочка! Вот развлечение что надо!

Меня снова душил смех, но я с трудом разговаривала и больше хрипела, когда пыталась поболтать вполголоса с самой собой. О смехе и речи быть не могло.

Сегодня нам подали бульон. Не наваристый, какой готовили в школе Готорна, а жидкий с кусочками «чего-то». Один парень с затравленным взглядом сложил руки в молебном жесте и бесшумно зашевелил губами. Я покачала головой. Чуть теплая жижа заполняла меньше одной трети пиалы, плещась практически на самом дне. На вкус он сварен словно из грязных камней и башмака.

К нам присоединилась та женщина — водитель. Еее волосы стали жирнее, платье чуть измялось, руки сложены на груди. С лицом, полным скорби, она посмотрела на каждого присутствующего и на губах ее дрогнула одобряющая улыбка. Теперь понятно зачем ей очки — глаза, словно на выкате, а левый и вовсе нещадно косил. В суете было не так незаметно.

Ей что-то известно? Или она мучается, принимая наши страдания, как свои собственные?

Она прокашлялась, чтобы привлечь внимание, а после вновь окинула взглядом присутствующих:

— Первая неделя подошла к концу. Мои поздравления. Воскресные обеды у нас всегда будут особенными, желудку необходима жидкая пища, но, к сожалению, запасы соевого мяса (кусочки того «чего-то») не бесконечны. Постепенно порции станут меньше, вы привыкните обходиться малым.

Меня подбивало задать вопрос: «Что будет, когда запасы кончатся?», но хрипеть и кашлять не хотелось. Вдруг примут за туберкулезницу или больную и придушат?

Разве не этого ли я хочу?

Пока кто-то робко опускал глаза, а тот парень, что молился перед трапезой, нервно вытирал пальцами жидкость с уголков рта, девушка, что перелистывала страницы, подала голос:

— Нормальной пищи и настоящего мяса не ждать?

Звонкий, вымученный, схожий на бормотание «девочки-ревушки». Я нервно покосилась на нее, подумывая над извинениями, хоть по ней и не скажешь, что она пострадала после небольшого недопонимания.

— Мы не храним продукты животного происхождения. Скоропортящиеся, - женщина стушевалась, ожидая, что окружающие будут смиренно молчать, — Молочные продукты не хранятся больше пары суток, максимум — месяц, но у нас недостаточно морозильных камер для хранения. Ко всему молочные продукты попадают в раздел тех, что могут спровоцировать у вас несварение, а это приведет к лишней трате лекарств. Свежее мясо продукт недолговечный. При несоблюдении условий хранения ускорится процесс гниения, распространения плесени и бактерий. Хлеб также быстро приходит в негодность: черствеет, покрывается плесенью. Это перевод наших сил, электроэнергии и провизии. Одними буханками вы не наедитесь.

Девушка замолчала и съела ложку похлебки. Не поморщившись. Женщина кивнула, жестом заменяя слово «умница».

— Раз вас заинтересовала тема питания, - вновь начала женщина, хотя смельчаков, гораздых на вопросы, больше не было. — Я скажу, что у нас достаточно запасов, чтобы продержаться до двух лет, если придерживаться небольших порций. «Кооператив» — те, кому мы обязаны жизнью, считают, что следует использовать и добавки, как альтернативу привычному питанию, — однообразное, содержащее долю витаминов и суточную норму калорий; но это новое питание, еще один «суперфуд», прежде он не употреблялся в пищу в течение длительного времени. Поэтому… наши взгляды расходятся в вопросах содержания и безопасности. На сегодня хватит. Не отвлекайтесь.

***

Мне снилось, что я направлялась в дом Констанс, но каждый шаг был неправильный, скачущий, словно я не человек, а пластмассовая фигурка из кукольного дома, что обеими пластмассовыми ногами стоит на платформе, и кукловод перемещает меня по клеточкам-квадратикам прямиком к дому. Пум-пум-пум. У меня тоже была подобная настольная игра — «Пряничный домик».

Хозяйка встретила меня на редкость радушно, постукивая длинными ногтями по кромке стакана с бурбоном, сделала комплимент платью с вишнями, которого у меня отродясь не было. Констанс сказала, что я выгляжу очень женственно. Как леди. Она не имела лица, то есть… имела, конечно, но расплывалась, оставаясь исключительно голосом из прошлого. Зато Майкл был ярким и живым, как и всегда. Он спрыгнул через три ступеньки с лестницы, отчего сразу же получил выговор от бабушки. Я искусственно смеялась без причины, говоря, что мне скоро возвращаться домой. Последняя фраза подействовала лучше любой «абракадабры», а потому Майкл вновь ринулся к лестнице, потянув меня за собой следом. Я тоже становилась шелковой в детстве, когда кто-то из родственников грозился уходом. В четыре привязываешься к каждому, кто приносит сладости или похвалу, говоря, что ты хорошая девочка.

Ты, а не кузина.

Он прикоснулся к моей щеке губами, руками сминая пышную юбку платья, пока я косилась на лестницу в ожидании того, что пятно по имени Констанс застанет нас за чрезмерными нежностями и спустит с лестницы. В такие абсурдные моменты складывалось ощущение, что мы — подростки без управы, хотя в каком-то смысле так оно и было. Один его голос, приглушенный воспоминаниями поверх медовых ядовитых грез, заставлял обнажать не только тело, но и разум. Узкий коридор с небесно-голубыми стенами покачивался, точно на волнах, и уносился в какие-то другие миры, которые Майкл мог бы подарить мне, если бы я захотела. Ну, он так говорил здесь. В действительности дарить бы пришлось другим, как и срывать любую звезду с неба во имя него.