— Что мне сказать после, мисс? Его не велели вскрывать.

Я отмахнулась. Не мои проблемы.

Клапан конверта практически не повредился, демонстрируя на внутренней стороне напечатанные тем же примитивным шрифтом, что и на досье, слово «Кооператив».

— «Кооператив». Что это? Или кто это?

Элис перегнулась через стол, распахнутые полы пиджака почти прикоснулись к остаткам соуса на дне тарелки. Она нахмурила тонкие брови и немного стушевалась.

— Те, кто взвалили на себя тяжкое бремя и решили заняться всем.

Я представила крошечную комнатку с десятком рабочих отсеков, где сидят невыразительные люди, возомнившие о себе невесть что, и выискивают информацию обо всем и всех. Какому-то несчастному не повезло: он вынужден был рыться в медицинских карточках, сортируя результаты крови или мочи. Утрирую, конечно, но не все ли равно?

— Твое начальство?

— Нет, — женщина нервно затеребила короткую прядь волос, — они возвышаются над моим руководством, а я и остальные — просто еще одни фигуры на игровом поле. Пушечное мясо, грубо говоря.

— Оно и видно. Ты не особо вписываешься в команду по спасению человечества. Секретарь?

— Личная помощница, — поправила Элис. — Не пытайтесь меня одурить или оскорбить, мисс Рейзор.

Я невинно подняла обе ладони, оставив конверт на коленях. Не хочу, чтобы кто-то еще увидел его содержимое. Элис предложила прогуляться до ближайшего торгового центра через квартал, чтобы убить время.

Убить время!

Какая бездумная трата драгоценными минутами и часами. Я бы предпочла провести их в компании мамы или бабушки. Джейка бы пришлось успокаивать, говорить, что все будет хорошо. С этой ролью отлично справлялась бабуля, привыкшая много слушать и говорить.

Все это время конверт я несла в руке, размышляя, как бы так избавиться от содержимого, чтобы никто из тех, кому суждено будет спастись или выжить, на досуге не сложил бы пазл из разорванных кусочков.

Торговый центр Форт-Уэрта ничем не отличим от торгового центра в Хьюстоне, Далласе, Новом Орлеане или Лос-Анджелесе. Я бывала почти во всех, что на слуху, когда искала платье на танцы, и, поверьте, от однотипных магазинов и не менее однообразных стоек с нарядами на очередном круге начинает рябить в глазах. Все же в этих воспоминаниях осталось что-то хорошее.

Я с тоской бросила взгляд на большую вывеску «GAP».

В утро буднего дня торговый центр не отличался многолюдностью. Мне вновь вспомнила «Тот Тип» Тони и наше некрасивое прощание на Дне Благодарения. Развелся ли он? Надеюсь, что последние месяцы для него были счастливыми и полными театральных постановок.

Я вновь почувствовала, как глаза застилает пелена из слез, будто бы на похоронах. Масштабных похоронах семи миллиарда людей.

— Сколько людей будет спасено?

Элис, перебиравшая в это время вешалки с коктейльными платьями, будто бы собираясь ночью на свидание к самому дьяволу, от неожиданности дернулась. Нервы ни к черту.

— Вроде около сотни, но мне неизвестно обо всех станциях.

«Станции».

Отлично! Новое слово. Я смогла выудить из нее очередную зацепку. Множественное число. Их много. Я надеюсь.

Налет неподдельной радости от успеха сменился отчаянием. Сто человек из семи миллиардов. Серьезно? Господи. На «Титанике» и то больше людей выжило.

Элис лишь пожала плечами — ни распределение, ни выбор кандидатов не зависели от ее прихотей.

Мы преодолевали этаж за этажом, совершая почетный круг, поглядывая на каждый наряженный манекен. Музыка впервые за долгое время действовала на нервы. В одном из магазинов был собственный плейлист, а от одной песни, где повторялись слова: «Если бы сегодня был твой последний день», я сбежала, зажав уши руками.

В каждой песне мне слышались слова: «смерть», «последний», «если я умру», «завтра», «похороните».

Элис сказала, что у меня развилась паранойя на нервной почве. Не спорю.

Я мысленно разрывалась между двумя возможными сценариями: отключиться и не приниматься реальность за правду или упасть на колени и рыдать. Пока не побеждала ни одна из сторон. Я стирала непрошеные слезы и утыкалась в табличку-подсказку.

В Лос-Анджелесе почти десять, а у нас полдень.

Через пять часов все закончится.

Желудок сводило от голода и стресса. Мне казалось, что я свихнулась намного раньше, отгрызла во время завтрака кусок керамической кружки, и теперь он путешествует по моим внутренностям, разрезая на части мягкие ткани брюшных органов. Еще чуть-чуть и кровь пойдет горлом.

Элис предложила пообедать или взять что-нибудь с собой. Удивительно, как это еда не стоит ей поперек горла или не лезет наружу. Перед тем как покинуть торговый центр и переместиться восточнее — в ресторан бизнес-центра, я отпросилась в туалет. Слезы, что душили на каждом этаже, куда-то исчезли, и я не смогла выжать из себя ничего. Рвать было нечем.

Опустив крышку унитаза, я забралась на нее с ногами и вновь вскрыла конверт. Какое предсказуемое содержание!

Первая бумажка — оригинал свидетельства о смерти. Понятия не имею, как «Кооператив» позаимствовал (украл) его у моей семьи, но листок одним движением превратился в комок, который я планировала смыть в унитаз. Четыре скрепленных листа — выдержки из вскрытия. Написанное мало соответствовало пережитому. Версия про болевой шок оказалась правдива. У меня обнаружили разрыв селезенки, трещины в двух и перелом одного ребра, которое после вторичного падения проткнуло легкое. Какие-то ужасы, право слово.

Я с трудом верила, что весь набор можно получить от единственного столкновения с автомобилем, а еще не могла представить проткнутое легкое или разрыв какого-то органа. Как это было внутри? Просто кусок кости воткнулся в поролоновое легкое? (Мне говорили, что человеческие легкие, точно губка. Вот и ассоциации).

По результатам анализа у меня обнаружили ноль восемнадцать промилле алкоголя; версии нелепого самоубийства и случайности лидировали. Того парня так и не посадили, признали невиновным.

Самым обидным стало открытие, что семья не потрудилась заказать перевозку тела из Флориды до Луизианы или Техаса. Меня кремировали, а затем предали земле в пригороде Джэксонвилля. А я представляла закрытый гроб, черное платье и громкие рыдания.

К последнему листку из конверта прикреплен небольшой файл с фотографиями. Первая — зеленая лужайка с небольшим надгробным камнем с высеченной датой рождения и смерти.

Не «Любимая дочь» или «Дорогая, пожалуйста, вернись». Скромно, сухо, официально.

Любопытство увидеть остальные фотографии оказалось сильнее отвращения. Три изображения размером четыре на шесть дюймов — материалы из хроники и вскрытия. Чужое мертвое тело, покрытое пятнами, с огромным продольным швом снизу доверху.

Я думала, что, будучи трупом, выглядела бы все еще хорошенькой. Ни черта. Рот чуть приоткрыт, глаза, наверное, закрыли принудительно, щеки впали. Ноги покрыты шрамами, колени в ссадинах размером с донышко рюмки.

Хорошо, что мною не пировали черви.

Ноги стали ватными. Элис пару раз бесцеремонно постучала в мою кабинку, проверяя, не вскрыла ли я еще вены. Увы. Присев на корточки, я пару раз нажала на кнопку смыва, завороженно наблюдая, как голубая бумага свидетельства о смерти липнет к белым стенкам унитаза, а после уносится потоком воды в канализацию. Надеюсь, последняя не забьет трубы в ближайшие часы.

Умирать и прочищать толчок — отвратительно.

Заключение вскрытия и фотографии я решила сжечь по пути к бизнес-центру. Прах к праху, пепел к пеплу.

Впервые за последние пару часов во мне проснулось желание утолить голод, граничащее с неконтролируемым перееданием. Кесадилья с грибами, какая-то паста с морепродуктами и одна «Маргарита», которую никогда раньше не доводилось пить. Я накинулась на еду, будто бы голодала целую вечность, не задумываясь, прожевываю ли кусок за куском или попросту проглатываю.

Когда официантка поинтересовалась о качестве приготовленной пищи, я залпом осушила бокал и осознала, что вкус остался белым листом в памяти. Если бы не чек, то я бы вряд ли вспомнила список блюд, которыми давилась еще десять минут назад. Ни вкуса, ни удовольствия. «Маргарита» и вовсе напоминала обычную минеральную воду.