Его военная (или черт-пойми-какая) выправка трещала по швам дешевой синтетикой. Еще немного таких слов на тему прощания, и он разрыдается. Кривя уголок рта, мужчина отсалютовал и вновь завел двигатель, затягивая петлю по маршруту до Сан-Анджело — нашей конечной точки назначения.

В семь тридцать нас оставили в оживленном центре города до часу дня по далласскому времени. Уилл сделал прекрасную подсказку: на сложенном листке в два столбика «Форт» и «Л.А» расписана разница во времени по часам. Последняя строчка: «17:00» — «15:00», не давала покоя ни мне, ни Элис.

Я жила с чувством, что стоит последней девятке в минутах смениться нулем, сердце не выдержит и разорвется. Впереди оставалось семь долгих часов до того, как машина отвезет нас к частным взлетным площадкам неподалеку от международного аэропорта Даллас / Форт-Уэрт, возвышавшимися над Арлингтоном чуть левее Ирвинга.

— Это правда случится?

Нет нужды в уточнении и излишней многословности, незачем создавать заранее панику, если давка и смерть неминуемы. Мы смешались с толпой и стали неторопливо прогуливаться мимо стеклянных великанов. Теперь-то спешить некуда.

— Не знаю, — призналась Элис, закуривая в специально отведенном закутке. Несмотря на лавины отчаяния, сошедшие с возведенной горы спокойствия, меня начинает подташнивать от сигаретного дыма. — Мне бы хотелось верить, что это учения. Не волнуйся. Мы отправим тебя сразу домой, если ничего не произойдет.

Я участливо кивнула. Если все происходящее только «учения», то в этот раз, Богом клянусь, я покончу с собой. Элис закурила вторую сигарету — «перед смертью не накуришься», — она подавила в себе глупый смешок и снова предложила мне несколько затяжек.

В этот раз я дала добро. Вторая сигарета Элис улетает за три затяжки, и рука невольно потянулась за третьей. Я такой финт провернуть не рискнула и почти сразу закашлялась, дым попал в глаза, и мне вспомнилась первая выкуренная сигарета.

А после «курительный салон» в родном городе. Джейк был в Далласе, когда я умерла, где теперь будет он? От мысли о брате мне стала нехорошо, сигарета вернулась в руки Элис и сгорела за одну затяжку.

В висках застучало. Компания в «месте, предназначенном для курения» — табличка за спиной — сменилась. Я перевела взгляд на двух девушек-блондинок с алыми губами, продолжавших курить, отлынивая от работы; низкорослый мужчина-офисный планктон с брюхом и галстуком почти до ширинки докуривал сигарету, не затягиваясь. Пум-пум-пум. У него слегка дрожали руки, когда он подносил окурок ко рту. Когда он заметил мой взгляд, его губы дрогнули в подобие улыбки.

Его мне уже было жаль.

Приятель спешил на работу в казенный закуток, не догадываясь, что смерть уже постелила скатерть к пиру. С его комплекцией он мог скончаться от инфаркта, но, увы. Ему навстречу шла девушка, кажется, моя ровесница. Гладкие рыжие волосы убраны в высокий хвост, красные, совсем не офисные замшевые туфли касались влажных участков асфальта. Она всем видом демонстрировала, что владеет положением. Я представила, что рыжеволосая незнакомка спешит в офис какого-нибудь глянцевого издания и проживает жизнь, которая могла бы стать моей.

— Что насчет завтрака?

Вряд ли удастся удержать пищу в желудке, но я согласилась.

Элис купила два кофе и салат. От одного вида еды мне стало дурно и, когда дошла очередь до нас, я смутилась, встала за ее спиной и промямлила, что мне нужен самый обычный растворимый кофе. Даже в последний день существования подобных кофеен приторные сиропы и взбитые сливки не лезли в глотку.

Еще в машине у меня оставались силы для побега. Я представляла, как сейчас выпрыгну на одном из поворотов, кратким путем поднимусь к себе на третий этаж по пожарной лестнице, заберу ноутбук и деньги и уеду первым же автобусом. Сейчас же я была опустошена, высушена, словно озеро в пустыне.

— На кого вы работаете?

Элис промокнула губы салфеткой.

— Я не могу сказать, это конфиденциальная информация. Неужели вам мало понимания того, что вы будете в безопасности?

— Крайне. Что это за место в Сан-Анджело?

Она снова вернулась к салату, разместив вторую салфетку на коленях. Я сделала глоток кофе, морщась от горькой жидкости, и принялась вертеть в руке вторую вилку, которую Элис заботливо взяла для меня на случай, если все же я проголодаюсь.

Вялый листок салата латука омерзителен на вкус. Я сделала еще один глоток и надавила большим пальцем на зубцы вилки.

— Откуда у вас информация обо мне? Почему вы пришли за мной? В нашей стране достаточно достойных людей. А вам известны и мои старые данные, и новые, и, очевидно, моя фотография, раз вы узнали меня.

— Боже правый, вы — настоящая катастрофа! Вы ведь журналистка?

Я мгновенно выпрямилась и улыбнулась. Всегда мечтала, чтобы люди обращались ко мне именно в таком тоне! Или говорили: «О, как я ненавижу эту рыжую суку» или «Тоже мне Лана Уинтерс». Я печально усмехнулась старым иллюзиям и мечтам. Теперь уже не стоит об этом говорить.

Постойте-ка… Вот сука. Я же знаю этот трюк.

— Эй! — я толкнула ее в плечо.

Элис усмехнулась и коснулась своей керамической кружкой моей кружки.

— Cheers! Мне ли объяснять, что такое говорить людям то, что они хотят услышать? Бросьте, мисс Рейзор, мы на одной стороне, рассматривайте все это как сделку.

— Бартер?

Она улыбнулась и вздрогнула, тяжело сглатывая, кажется, не мне одной плохо от любой еды. Элис поставила на колени небольшую сумку, на которую я до этого не обращала внимания. Молния скользила бесшумно, словно по маслу. В контраст черной коже появился уголок чего-то светло-бежевого — папка размера А4.

Я, подобно ребенку, ожидающему рождественский подарок, вытянула обе руки, но Элис помедлила, выдохнула и протянула папку, но не отпустила:

— У меня никого нет, Элизабетта. Мои близкие мертвы. Все до единого. Мне некого вытаскивать из пепелища, поэтому цена моего спасения — ваша жизнь. Бартер. Я привожу вас и выживаю. Я открылась вам. Не подведите.

Обложка не из обычного картона, мелованная.

Самым примитивным шрифтом пропечатано «Катрина Ата Рейзор», внизу от руки было выведено «Элизабетта Рейзерн». Почерк с петельками, похож на женский, особенно, витиеватой вышла буква «Р».

Титульный лист напоминал бюрократическую бумажку — расширенное свидетельство о рождении в двух экземплярах. Вторая бумажка — оригинал, предположительно сданный моей семьей для получения свидетельства о смерти.

Следующий лист — ксерокопии действующего паспорта, карточки ID, и снова оригиналы, выданные на Элизабетту. На родном паспорте была та же красная точка, поставленная во время покраски ногтей. Третий лист-раздел: список моих школ со средним баллом по итогам каждого года, включая особые достижения и старое эссе «Кем я хочу стать в будущем». Четвертый, пятый посвящен всем письменным работам и сопроводительным письмам, отправленным в университеты.

Еще несколько листов — ксерокопии моей медицинской карты, состоящие из кратких очерков о состоянии здоровья, результаты осмотра на выявление педикулеза, анализ крови — «чего-то больше, что-то в норме, что-то понижено, питайтесь правильно», что-то о флоре влагалища (так и нарывалось на шутку про фауну), упорядоченный список жалоб на головные боли, подозрения на аппендицит и прочее.

Я перелистнула еще с десяток листов. Эссе, табели успеваемости, характеристики, заключение и рекомендации школьного психолога, сведения о семье, увеличенные фотографии из ежегодников. На последних я старалась не заострять внимания. Девушка на фото мало походила на меня сегодняшнюю. У нее широкая улыбка, пышные волосы и ясный взгляд.

Мне бы хотелось вновь стать ею.

В конце прилагался толстый запечатанный конверт, не хватало только красной печати «Совершенно Секретно».

Элис завороженно проследила за моими движениями, желая узнать содержимое конверта.

— Спрашивать, что здесь, думаю, бесполезно? — усмехнулась я, поддевая мизинцем запечатанный край.