Ее друзья (коллеги мужа, родственники, подружки из секции по горячей йоге) оказались невыносимыми снобами из богатого района Бирмингема, и мое появление не вписывалось в их шутки о выборе вина или неопытности сомелье. Я не любила таких людей не потому, что они сорили деньгами, а из-за их заносчивости, которая могла испортить любой вечер.
Индейка пахла дешевыми специями из магазина единой цены и местами подгорела, но белое мясо казалось сочным. Я в этом не разбираюсь, но знаю, что местную птицу пичкают гормонами на фабрике. От порошкового пюре я вежливо отказалась. Готовить ужин на пять и более персон — не моя стезя, и считаю, что лучше уж это признать и не травить гостей отвратительной стряпней.
Пирог оказался вкуснее. Его не пришлось для вида ковырять или разминать вилкой. Присутствующие пили «Амаретто», пока я пила газировку.
За окном уже смеркалось, когда началось настоящее представление. Из Бостона вернулся муж Джанис — моральный урод и любитель театра в одном лице, которого она скрывала от меня. Если вы любите предсказуемые сюжеты, то чудо случайностей и совпадений вас не удивит, как и меня. Выбьет нервный смешок и ладно.
Галантный джентльмен, рассуждающий о постановках, сменился замученным человеком, которого выворачивает наизнанку от фильмов сложнее комедий и философских размышлений. Он всем кивнул в знак приветствия, не заострив на мне взгляд, и поморщился, когда Джанис впервые прогнусавила: «Тони (Тоны), посмотри, кто здесь!».
Мне его стало жаль. А может все-таки ее?
Она отправила его бриться, сказав, что гостям неприятно (всем наплевать), он повиновался и поплелся в ванную комнату.
Тип устало пододвинул стул ближе к краю стола, где уже сидела я, надавливая острием вилки на десну. Деревянные ножки неприятно коснулись паркета, звук заставил окружающих поморщиться. Одна девушка не среагировала — она фотографировала свою нетронутую тарелку и говорила сама с собой (проводила трансляцию в социальной сети).
— Значит… Это ты промываешь за деньги моей жене мозги? — вполголоса произнес Тони, поливая порошковое пюре клюквенным соусом. — Знал бы об этом раньше — придушил в клубе.
— Взаимно, муж года, — хлестнула я в ответ, всматриваясь в его мешки под глазами, добавившиеся к уже имеющейся паутине морщин. От него пахло мылом «Диал» и спиртовым лосьоном после бритья.
Такой жалкий, нуждающийся в заботе.
После ужина Джанис спросила мое мнение об ее муже, изменяет ли он с кем-нибудь. Я посоветовала ей развестись, добавив, что такие союзы не должны существовать.
***
Все произошло, когда я уже расслабилась и потеряла счет времени.
Через пять месяцев после относительно неудачного Дня Благодарения. Три месяца я вполне беззаботно жила в Арлингтоне, устав бояться того, что в один день не проснусь. Скромная крошечная квартирка беднейшего района представляла собой внутренний мир человека, привыкшего проебывать и проебываться. Светло-серые стены, большой плакат-афиша с просмотренного мюзикла, купленный на «ибэй» дешевый диван, который лучше не собирать.
Когда снимают такое жилье, его любят называть «временным» или «я не трачу много денег на съем, чтобы путешествовать». Это не про меня. Разъезды из города в город, из штата в штат стали чем-то необходимым, чтобы выжить и не приносили удовольствия. Я уже устала собирать одежду в коробку или сумку и беспокоиться, что впопыхах не выключила газ, оставила зарядное устройство ноутбука в розетке или документы где-то на столе.
Мой брат заканчивал частную школу. Я узнала об этом случайно (из социальных сетей). Неплохая альтернатива недалекой матери и ненавистной мачехе. Я пыталась быть частью его жизни, его тенью, осведомленной во всех вопросах, но, к сожалению, Джейк стал скрытным. Виной ли всему моя смерть или это один из признаков взросления?
Зато мачеха ничего не утаивала и демонстрировала фотографии с очередного «Бейби Шауэр», где оповестила весь мир о том, что ждет мальчика. Жаль. Я бы хотела, чтобы у нее была девочка и ее назвали Элизабетта.
Я даже представила себе малышку с лицом-сердечком (как у мачехи на фотографиях) и выступающими двумя передними кроличьими зубами.
«— Почему у меня такое дурацкое имя?
— Тебя назвали в честь твоей умершей сестры, а она была хорошей».
Но это только фантазия, навеянная мыльными операми.
В реальности бы ребенка назвали какой-нибудь «Эммой» или «Грейси». Сейчас вроде многих малюток называют Грейс.
Я проснулась в начале восьмого вечера, хоть и легла в двенадцать ночи. Двадцать часов ушли на сон после трех дней бессонницы. Неплохо. Снотворное без рецепта не получить, а ходить к врачу у меня не было денег, да и зачем? Достаточно пойти на поводу у организма, не спать денек-другой и после «выпасть» из жизни почти на сутки.
Я засыпала - было еще темно, а распахнула глаза - было уже темно.
Наушники выпали. Один все еще покоился на подушке, пока другой катапультировался вниз и покачивался, точно маятник. Я засыпала чаще всего под музыку (из того мюзикла, разумеется. Клянусь, той постановкой я стала одержима) и расходовала гору электричества, пока не догадалась потратиться на чудо-дитя прогресса, удерживающее зарядку на семьдесят два часа.
Из-за длительного сна в голове шумело. Я сделала кофе и приветливо улыбнулась пустому холодильнику, вынимая из него остатки готового салата с вяленым мясом. Листья в нем заветрелись, как и куски свинины, отчего складывалось впечатление, что жуешь резиновую подошву.
Потом я отправила новый материал редактору, что вел популярный блог, и написала крошечное эссе выходникам-выпускникам частной школы из пригорода. Они заказывали у меня не первый раз уже эссе по истории или социологии. Меня часто подбивало написать откровенную чушь, приписать макаронного монстра в теме религии, придумать своих исторических личностей и заплатить сто баксов тому, кто пришлет мне фото их физиономий во время сдачи контрольной работы.
К четырем утра ливень, начавшийся ровно в полночь, прекратился, стихло и завывание весеннего ветра за окном. Синоптики что-то говорили про холодные потоки с севера и то, что уровень воды в реках поднялся, но «пока нет причин паниковать».
Продукты на неделю я брала в небольшом круглосуточном супермаркете по типу «Севен Элевен», но в два раза меньше, и пахло в нем иначе. Рано утром там никого не было, один только седоватый мужик-работник читал какую-то книжку, не беспокоясь о халтурных описаниях или неубедительных диалогах. Вот развлечение что надо.
Морозильная камера снова потекла, большой холодильник с газировкой гудел, точно исполнял прощальный марш перед тем, как выйдет из строя.
Я почти всегда брала один набор продуктов, хотя список и нуждался в изменениях: две бутылки молока (в стекле дороже, но как-то раз мне попалась коробка, где сбоку был портрет пропавшей женщины лет сорока, с тех пор я обхожу коробки чего-либо стороной), две пачки овсяного печенья, две пачки замороженных обедов — «Пять минут на сковороде!», коробку пиццы, двухлитровую «колу» без сахара. Никакой здоровой пищи, но я особо не поправляюсь, наверное, это хорошо, вроде дара или супер силы.
Последнее время я просто забываю разогреть ужин, когда печатаю что-то и боюсь, потерять нить событий, вдохновение и так далее.
Сегодня я сделала исключение: в потертой корзинке появляются консервированные овощи и пачка макарон-бантиков. Пару дней назад от безделия я потратила больше пяти часов на кулинарные передачи и рецепт пасты (здесь ее не было в наличии) оказался самым простым из увиденного.
Джефф (если верить потертому бейджу) неторопливо считает наличные и также медленно ищет способ, как выдать сдачу с двадцати долларов, а я и не спешу. Мне кажется, что люди, рыщущие между стеллажей во временном промежутке между часом ночи и девятью утра — конченые психопаты или социопаты.
Касса здесь только одна и напротив двери, что не совсем логично. Стекло сплошь покрыто отпечатками пальцев, будто бы ручку еще не изобрели, а еще наклейками вроде: «AmericanExpress», «Western Union», «Camel Crush Bold» и, конечно, «Budweiser». Среди них я с трудом обнаруживаю свое отражение: почти загноившийся шрам на щеке, от влажности кончики волос завились и распушились, если сильно приглядеться, то различимы рыжие проблески корней.
