Не могу удержаться от подобного описания человека, если он начинает разговор со мной. Это уже можно отнести к издержкам профессии шарлатана: я привыкла подмечать каждую деталь, чтобы выдать что-то «эдакое», чего не ожидал квирент, словно карты вдруг “раскрыли” мне правду.

Меня хватило на вымученную улыбку.

— Вам нравится постановка? — я пожала плечами в ответ. Мне сравнить не с чем. — Я смотрю ее во второй раз и остаюсь при своем мнении — она должна умереть от туберкулеза в конце, иначе пропадает основной посыл трагичной любви.

— Трагичной? Что ж, отношения между влюбленным мальчиком и куртизанкой, знающей себе цену, в самом деле, трагичны.

— Вы не верите в любовь? — Тип усмехнулся и чуть склонил голову влево. Сетка морщин в уголках глаз стала ярче. — Вы первая девушка, противящаяся их союзу, а еще вы похожи на Николь Кидман Лурмана с этого ракурса. Не хватает рыжих волос.

Какой дешевый флирт. Я усмехнулась при упоминании рыжих волос, сейчас скрытых плохим окрашиванием каштановой краской, и с трудом вспомнила, как выглядит Николь Кидман.

У нас завязался неплохой разговор, в котором роль вещателя выпала ему. Немного о театре, немного о погоде, достоянии Бостона и, конечно, о постановке, где на рубеже девятнадцатого и двадцатого века играет Адель и Кристина Агилера. Я послушно кивала на любую реплику, пытаясь вспомнить, когда в последний раз мне приходилось знакомиться с представителем противоположного пола (вечеринки не в счет).

В горле предательски пересохло.

Первые двадцать минут второго акта оказались невероятно скучными, хоть яркий свет то и дело слепил в глаза, и в целом развернувшееся на сцене шоу сложно отнести к чему-то монотонному, бесконечные пляски и аляповатые пышные юбки мне приелись. Во время начала одного из действий зал резко зашелся в бурных аплодисментах, точно большинство пришли ради одной сцены.

Главный герой откровенно переигрывал, порой неестественно почти выкрикивал строчки из куплета, остро акцентируя внимание на единственной строчке и выдавливая из себя слезы.

Но в этом был смысл.

»…Тебе не нужно бродить по улицам в поисках денег»

»…Тебе не нужно надевать сегодня это платье»

»…Ты свободна, чтобы оставить меня,

но только не предавай».

Последние слова он выкрикнул, вынудив вздрогнуть, крепче вцепившись в бархатный подлокотник пальцами. Свет погас и одна декорация сменяла другую, когда зал вновь содрогнулся в аплодисментах.

Я неожиданно для самой себя стерла непрошеную слезу большим пальцем левой руки. По привычке. Здесь потолок тоже покрыт рисунками, контур которых еле различался в сумраке.

После мюзикла Тип (его звали Тони, но «Тип» или «Странный Тип» или «Тот Тип» ему подходило куда больше) предложил выпить и поговорить об искусстве. Я не пила на тот момент (за исключением шампанского, выпитого полтора часа назад) десять месяцев и планировала продержаться двенадцать, но согласилась. Он сказал, что я красивая, а я давно не слышала в свой адрес комплиментов (и вообще, никто, кажется, не говорил мне подобного последние пять лет).

Помню, что отпросилась (как на уроке, ей-богу) в уборную, где дала себе волю разрыдаться. Без причины. Меня просто все заебало.

Когда мы только представились друг другу, я впервые без затруднений назвала новое имя, и в голову закралась мысль, что теперь-то все наладится. Я уже привыкла к новому образу, посмотрите!

Но я ни черта, блять, не привыкла! Мне не нравились все фальшивые атрибуты: платье-футляр с V-вырезом, глупые рукава, сумочка, оттягивающая плечо; каштановые волосы по плечи, ужимки, томные взгляды, шампанское в фойе. Это не я.

«Я» — это шрам на запястье как результат злости за халтуру и безделье, тонкие платья, превращающиеся в половую тряпку после второй стирки, спутанные рыжие волосы, необдуманные поступки и роликовые коньки.

Свободное пространство, перекати поле.

Я ударила ладонью по зеркальной гляди, сдерживаясь, чтобы не разбить его на тысячу осколков.

«Ты не должна надевать это платье, — выплюнула я самой себе, — И ходить в поисках наживы».

***

Это был дешевый клуб, сраная дыра, где играла попсовая музыка и в глаза бил яркий свет прожекторов. Потные тела, прижимающиеся друг к другу, почти подростковые ласки (боги, я еще сильнее возненавидела это слово!), отвратительные закуски.

Тони сдержал слово, говорил про любимые театральные постановки, мюзиклы и о том, что надеется заняться фрилансом. Я ответила, что это дыра и туда лучше не соваться. Он хотел стать журналистом или критиком и писать рецензии. Старые амбиции, желание идти по головам и стать лучшей, запомниться, вспыхнуло внутри, точно спичечная головка.

Чужак на родном поприще.

Музыка рикошетила от стен, алкоголь меня не брал, может, просто я не напивалась или здесь все разбавлено мыльной пеной и водой. Первый прилив раздражения, желания содрать с себя одежду вместе с кожей возник, когда мой новый друг «в порядке вещей» устроил свою липкую ладонь чуть выше моей коленной чашечки. Кожа горела огнем. Мне хотелось разбить бутылку пива и вонзить стекло аккурат в то место, где покоилась широкая потная ладошка.

Тип совершил непоправимую ошибку, ляпнув в перерывах между слюнями на шее, что мне следует побывать в небезызвестном французском квартале славного беззаботного города — Нового Орлеана.

Я соскользнула с барного кресла за секунду, точно до этого задница не прела на пластике, и побежала на выход. Снова бежать. Бежать за призраком, гонимая призраком, хватать голыми руками дым, ускользающий сквозь пальцы и пораждающий новые страдания. Вечные.

Лучше бы Майкл порезал меня в подвале на Берро Драйв, не вернул из ада, оставил бы там, внизу, дожидаться спасения, молить о пощаде бессмертной души. Лучше бы я никогда его не видела, никогда не появлялась на той улице, никогда бы не ждала встреч. Лучше бы я сама не рождалась, только в ком-нибудь еще, стала бы другой женщиной, может, Джанис? Или своей матерью? Или кем-то, кто сильнее, моложе, умнее.

Не самый лучший пример «Эффекта Бабочки», но, посмотрите, если бы я не пыталась поймать брата, не надела его цепочку, не каталась по Берро Драйв, то, наверное, сейчас выбирала бы платье для церемонии вручения дипломов в университете.

Если бы я не пошла на поводу у тщеславия, выбрала другую тему для статьи, что прославила бы меня, не пошла бы собирать материал у Корделии Гуд, не связалась бы с фолиантами, информация в которых не для простолюдинки, то ничего бы не произошло.

Если бы Корделия не болтала без дела в школе для выдающихся юношей, Майкл бы не узнал, что я умерла, не вернул к жизни, и я бы не рыдала в гостиничном номере, избивая себя по бедру кулаками до синяков.

Если бы…

Я выключила свет в номере, даже ночник. Кровать мягкая, простыни пахнут лавандовым кондиционером для белья. Я сдернула с себя платье еще в коридоре, когда выронила карту-ключ из рук, молнию заклинило, ткань трещала от безуспешных рывков. В итоге я победила, но какой ценой? Молния испорчена и почти целый клок волос, касавшихся застежки, остался там, точно зажеванный комок нервов.

Сквозь открытое окно врывался запах Бостона, шум проезжающих машин, жизни города.

Кожа иссохла после местной воды и бритья без пены (хотя бы мыльной). Я расчесала голени до алых отметин и стащила с себя нижнее белье. Когда я закрыла глаза, мне захотелось одержимо мастурбировать от одной мысли о школе Готорна. Мне сразу отчетливо представилась их школьная форма: идеальная строчка, изысканная черная лента, белый ворот рубашки. Я ощущала себя помешанной на этих воспоминаниях, перекликающихся с калифорнийскими, где фигурировал запах роз, детская комната и неопытность. Кончить я не смогла и вместо удовольствия получила новые раны.

***

В общем, Джанис пригласила меня на День Благодарения, так как шутка на Хэллоуин ей не пришлась по вкусу. Она тогда выбрала костюм русалки, а я ответила, что буду наряжаться в уставшую от жизни наркоманку. В университете все из уважения хихикали.