Когда денег осталось ровно на то, чтобы прожить еще две недели, я опустилась на самое дно. Я дрочила мужикам в местном спиритическом салоне - завуалированном борделе, прозванным в кругу своих «Нора-Дрочильня»,которым владела разведенная Норма Нур, и занималась тем же на больших парковках вроде той, в Вадо Драйв, и по знакомству. Если бы меня решили убить, а, поверьте, одной рукой не отобьешься, то я только «за».
Ты хватаешься за свою жизнь в момент, когда еще секунда - и умрешь, когда осознаешь, что даже самое жалкое существование имеет значение, но я, кажется, растеряла все базовые инстинкты. Ночами, преимущественно ночами, на меня накатывала паника, от которой сбивалось дыхание или повышалось давление, и мне казалось, что еще чуть-чуть и я снова умру нелепой смертью. Я сжималась в комок и хотела, чтобы кто-то держал меня за руку, плакала, и хотела удерживаться в сошедшем с ума мире только благодаря чужому теплу и крепкой хватке.
Таблетки обезболивающего (на которые больше не хватало денег) сменились большими флаконами антисептического геля с дозатором. Я выливала одну четверть всякий раз после соприкосновения с чужими гениталиями, а потому кожа бесконечно сохла, и приходилось смазывать ее жирным кремом пару раз в день.
«Уничтожает до 99,9% микробов» и «Бурбонская ваниль» — эти надписи я видела каждый день, стоило раскрыть глаза и повернуться в сторону настенных часов. Я не запоминала время, но с легкостью могла подсчитать примерное количество применений геля. От удушливого запаха ванили меня выворачивало наизнанку.
К моменту снятия гипса я благополучно приобрела туннельный синдром и клеймо шлюшки. К середине две тысячи восемнадцатого года я знала все обходные дороги в пяти штатах. Разбуди меня ночью, и я расскажу, на какой автозаправке продаются несвежие, но съедобные пончики, а где можно остановиться, чтобы перевести дух перед очередным переездом не пару месяцев.
А еще я возненавидела праздники.
Когда-то меня выматывали семейные посиделки, теперь я была предоставлена самой себе и напивалась, просыпая несколько дней после. Мне было некому делать подарки в Рождество, не с кем смотреть старые фильмы, не с кем готовить ужин и разделять его. Я ненавидела день своего рождения, потому что не знала, как отмечать его, сколько мне лет исполнилось. Считая по тем годам, что прожила, то около девятнадцати с половиной или двадцати, если округлить.
По документам, где в графе даты рождения я приписала себе два года, колыбель времени стремительно неслась к двадцати пяти годам.
Когда-то в детстве день моего рождения был шумным и веселым праздником. Кузены, немногочисленные друзья, родители, розовые свечки, воткнутые в торт по кругу. С годами, конечно, концепция чуть поменялась, но воздушные коржи оставались неизменными. Я купила самое дешевое пирожное в первой же кофейне, воткнула дома одну свечку и долго смотрела на пламя, так и не решившись загадать желание. Одно и неизменное.
Глазурь уже покрывал тонкий налет парафина, когда я просто выкинула еще горящую свечу в раковину, точно если задуть, то что-нибудь да сбудется. Сладкое отдала соседским детям, пусть радуются. Кто-то из нас должен быть счастливым, и это не обо мне.
Я напивалась стабильно два-три раза в неделю и присасывалась к стеклянному горлышку почти каждый день — аспирин для души. Если голова не шла кругом, значит выпито мало, нужно больше. Я вливала в себя алкоголь до того момента, пока водка не рвалась наружу через горло, пока в ушах не начитало звенеть и сознание не отключалось полностью, а конечности не становились тонкими, клонящимися вниз, как длинные ветки ивы у берегу реки.
На следующий день (утро в таком случае оставалось черным пятном) я просыпалась в разных местах и неестественных позах — прислонившись виском к бортику ванны, к кухонным ящикам, к входной двери со звенящей уликой — пустым пакетом бутылок, и на полу с телефоном на груди. В социальных сетях на страницах родственников я пропадала еще чаще, чем в алкогольном дурмане. Это создавало ощущение их присутствия, будто пью не в одиночку, а сижу за одним продолговатым столом с призраками.
«Встряхни их что есть силы — Они даже не вздрогнут.»
Я разожралась до пятого (почти шестого) размера и превратилась в ненавистную незнакомку, отражавшуюся в зеркале каждое утро. Мне всегда было интересно, что сподвигает женщин ставиться обрюзгшими и запускать себя. Не буду говорить за всех, но я не находила времени вымыть за собой тарелку, а потому перешла на одноразовые, чтобы избавляться от них быстрее.
Когда с дрочкой было покончено, я уехала и поклялась, что никогда не вернусь в тот округ, где меня запомнили как рыжую дурочку со сломанной рукой, укрытой пончо, словно для создания образа. Желтовато-цыплячьи волосы по плечи и плюс двенадцать фунтов веса благодаря сбалансированному питанию батончиками, мороженым «Dove Bar» и крылышками «Хутерс».
Я смогла позволить себе купить крошечный ноутбук, который было на редкость легко возить с собой с места на места, а еще ухудшать зрение, всматриваясь по ночам в экран до того момента, пока строчки текста не превращались в морские волны. Фриланс не оправдывал себя. Любая писанина продавалась буквально за даром, - пяти тысяч символов хватало на три пачки сигарет или две бутылки недорогого алкоголя.
Мои бесполезные, как верно подметил Джон Генри, статьи не могли меня содержать, а потому я вернулась к поиску клиентов через социальные сети, повысила плату за сеанс, плела еще больше тарабарщины, переходя на личности, и говорила, что вижу чужие ауры. Но скажу по секрету: такого океана отчаяния, какой я наблюдала в глазах обманутых жен, готовых на любую ересь, лишь бы сохранить семью или отношения, я нигде больше не видела.
Каждый день я говорила себе, что завтра брошу пить и стану питаться хотя бы два раза день, перейду на йогурты и гранолу и буду искать официальную работу. Но завтра не торопилось наступать. В ежедневном «сегодня» я продолжала пить, жевать резинку и открывать новый пакет со сладостями.
У меня было два календаря — на одном я зачеркивала прожитые дни, на другом отрывала и выкидывала скомканные желтоватые листки в урну, будто бы освобождаясь от их гнета. В планах была покупка третьего календаря из христианской лавки, с помощью которого можно было бы читать псалмы по утрам и настраиваться, что вынесешь все.
Была середина октября, когда я переехалаа в Канзас-Сити в надежде пережить зиму. Я хорошо запомнила месяц лишь потому, что зачарованно слушала шелест золотого ковра под ногами и вдыхала запах осени, который никогда по-настоящему не испытывала по вине особенностей климата юга.
Размазывая аккуратный кубик масла по сухому тосту в закусочной, я впервые услышала о планах нынешнего президента выйти из договора о ракетах средней и малой дальности с Россией. Холодная война, как и война Севера и Юга — одна из важных тем, объясняемых на уроках истории. Может, в других школах материал преподносили иначе, но наш учитель твердил о преамбуле и взывал к пониманию того, что ядерная война нанесет урон всему человечеству, а не только двум государствам.
Майкл не терял времени зря. Я не была на сто процентов уверена в его причастности к принятию этого решения, в возможности убедить на расстоянии (или он пробрался в Белый Дом?), но четко осознала одно — каждый поступок будет вести нас к краху и в недалеком будущем счет перейдет на дни.
Нож и тост одновременно выпали из рук — клише, точно в фильмах, но так и было. По столу разлетелись крошки, нож закружился на поверхности, сплошь покрытой разводами, добавляя пятен масляным кончиком.
Слова диктора никого не затронули, несколько человек обернулись на шум, приняв меня за одну из паникерш, что кончают с собой при новости о неминуемом конце света; официантка пробормотала что-то в духе: «Руки не из того места».
Все вернулись к утренней рутине: сплетням свежее тостов, отвратительному кофе и шипению старого телевизора, с экрана которого смазливая девушка проговаривала прогноз погоды.
