Волосы я сушила минут пятнадцать точно, склонившись над сушкой для рук — отличная альтернатива фена, — пока кто-то не принялся разъяренно бить в дверь с ноги. Белье, юбка и блузка, несколько раз выжатые, отправились в крошечный пакет, найденный на дне сумки. Сухая ткань платья приятно касалась тела, но в туфлях хлюпала вода, а без лифчика в общественном месте накатывал стыд.

Я ограничилась картофельным салатом сомнительного вида. Старое правило отца: «если не знаешь, что брать — бери картофельный салат (или фри), детка». Майкл со здешней кухней не знаком, что не удивляло. Вряд ли такая женщина, как Констанс, таскала бы внука по заведениям, в меню которых всегда было бы лишь два неизменных блюда сезона — куриные крылья и жареные бобы. Из ассортимента я не пробовала и половины, но легко ориентировалась по знакомым названиям.

В чужую тарелку с жареной окрой, макчиз и небольшой порцией салата слоу я старалась не смотреть — сразу вспоминался жирный бульон из Готорна. Макчиз обожал брат и всегда просил приготовить на День Благодарения, а мне слипшийся комок из макарон и сыра своим видом всегда говорил, что его кто-то уже ел до меня.

Взять колу и периодически шевелить замершими пальцами — хорошая идея. Я покрутила в руке ледяной пластиковый стакан и, прежде чем сделать глоток, коснулась стакана напротив. Будь они стеклянные, вышло бы эффектней.

— Cheers!**

Холодная жидкость обожгла горло.

— Почему не впустили туда? - Майкл кивнул в сторону кирпичного здания, где все еще не горел свет.

Я пожала плечами и сделала еще несколько глотков.

— Несоответствие дресс-коду, полагаю. Опережая твой вопрос, здесь его нет. Оглянись вокруг и пойми, что мы еще не самые плохо одетые посетители, а всего лишь те, кто попал под дождь.

Доказательство моим словам можно было увидеть за параллельным столиком. Колоритная парочка — завсегдатаи, не иначе, сделали заказ передо мной и проговорили блюда быстрее, чем я успевала прочитать название. Вывод напрашивался сам: они бывают здесь куда чаще, чем раз в сто лет, предпочитая чревоугодие спортзалу. Мужик смачно обсасывал куриную ногу, пока его спутница в футболке с идиотской надписью «Поцелуй меня, я из Ирландии» ковырялась в жареной фасоли.

— Ко всему есть правило дождя, - (вычурное название придумал брат), — ты заходишь в первое попавшееся заведение, которое предоставляет крышу над головой, заказываешь, что дешевле, и персонал не вправе выгнать тебя. Ты выиграл — заведение проиграло.

— Зачем вообще правила?

Это прозвучало наивно и глупо из серии «А почему солнце слепит ярко?», может, Майкл и хотел произнести это риторически, вкладывая смысл: «Нахрен правила, да здравствует анархия!», но вышло с точностью наоборот.

— Чтобы мы совсем не одичали. Я согласна, что правила этикета — редкостная хрень. Множество вилок: для салата, устриц, рыбы, - я повертела в руке пластмассовую вилку, которая предназначалась для всего и бросила взгляд на зажатую в его руках ложку, за середину ручки обхваченную пальцами — четыре сверху, а большой держал ложку снизу. — Правила этикета — чушь собачья, но, поверь, не самое худшее, что есть в этом мире.

— Ночевать предстоит снова в траншеях?

— Это уже закон, чтобы обезопасить тебя от проституции несовершеннолетних, - я пожала плечами и пододвинула кусочек салата в тарелке ближе к бумажному краю. — Идея хорошая, согласись: государство и отели пекутся о том, чтобы твоим телом не торговали, но всегда есть моменты, которые проседают. Женщину с мальчиком лет так до десяти — четырнадцати поселят без вопросов и глазом не моргнут, мужчину с девочкой — нет. Для них ты выглядишь юно, а мне по документам двадцать два и на родственников мы не тянем. Многие мотели в пригороде не следят за постояльцами, но сети крупнее пекутся о репутации.

— Любой закон можно обойти, - подытожил Майкл, поглядывая на противоположную сторону улицы. На парковку подъехала машина с красными мигающими огнями в окружении серости. — И какой смысл тогда? Не убий — убивают, не укради — грабежи всюду, возлюби ближнего как самого себя — ты любишь? Сплошное лицемерие.

И юношеский максимализм.

— Людей страшит ответственность за несоблюдение законов, а страх хорошо сдерживает толпу от превращения в неуправляемое звериное стадо. Люди хоть и законченные дегенераты, но за шкуры трясутся все без исключения. Плюс какие-то правила имеют смысл. Например, правила дорожного движения. Красный — стой, зеленый — иди, — в памяти вспыхнула собственная смерть на дороге, и я сделала еще глоток колы. — Кто-то умный проезжает на красный свет, случаются аварии, пробки и лишние смерти. Хорошее правило.

Он чуть подался вперед, точно усвоил урок, что быть чересчур громким в общественных заведениях — плохая черта, и, клянусь, его взгляд подействовал как-то магнетически, на что раньше я не обращала внимания, наверное.

— Напомнить, как ты умерла. Это ли не лицемерие? О чем ты можешь говорить, если сама не лучше остальных?

Я только развела руками:

— Никогда не присуждала себе титул ролевой модели.

К половине девятого вечера дождь утих, оставив на память залитые водой тротуары и немного девственной свежести в воздухе, еще не смешанной с запахом выхлопных газов, табака или чужой парфюмерии.

Следующий автобус до Далласа отходил только завтра, но до Ирвинга, что располагался чуть западнее, отправлялся после полуночи, точнее без пятнадцати час. До остановки транспортной компании «XpessDelivery», затаившейся в Мидтауне, неспешным шагом можно добраться за час двумя различными путями.

В свете уличных фонарей тротуар блестел серебром.

Широкие ленты дорог сужались до узкой тесемки, ведущей через кварталы многоквартирных домов из красного кирпича. Временами на глаза попадались флагштоки, с ткани которых еще капала вода — изображение штата Техас на фоне американского флага, крупные вздутые буквы «Добро пожаловать в Хьюстон», их количество увеличивалось по мере приближения к центру.

Тишину нарушал стук каблуков и редкие, почти неразличимые разговоры тех, кто жил в этих домах и распахнул окна, выдыхая в ночь молочный дым. Носком туфли я ребячески откинула в сторону гальку и все же решилась задать глупый вопрос, который повторила сотню раз мысленно, и оттого он прозвучал естественно и мягко:

— О чем ты думаешь?

Майкл хмыкнул. Разглядеть выражение его лица было возможно — тьма неосвещенной улицы поглотила его.

— Не знаю, - честно признался он, — наверное, как истребить шавок твоей Корделии. Перебить всех до последней ведьмы. Еще неплохо бы изменить устои, создать другой мир.

— И как ты собираешься это сделать?

Его лицо вновь мелькнуло в холодном свете, взгляд был устремлен в самый конец улицы, где виднелся подвижный и освещенный перекресток.

— В этом вся и проблема, Элизе. Все твердят мне, что я особенный и ждут от меня действий, а я понятия не имею, что делать. Никто не оставил мне сраного плана, как подвести это все, - Майкл развел руками, — к концу, финальной черте.

Я фигею с тебя, приятель. Три рубца-шестерки не делают тебя особенным, — вот что хотелось ответить.

— Ганди сказал: «Если хочешь изменить мир, начни с себя», - кто-то ляпнул это во время выпускной речи, а я выписала цитату для эссе, правда, на бумаге она выглядела куда разумнее.

— Думаешь, мне помогла эта хрень?

— Я же не Ганди, но снизь планку. Начни с Америки, - хуже, чем сейчас уже не будет, — вот, например, Мартин Лютер Кинг или Джей-Эф-Кей. Займись политикой, стань конгрессменом, будешь представлять какой-нибудь округ, в две тысячи девятнадцатом подойдет к концу срок полномочий текущих сенаторов, представь какую-нибудь программу а-ля «Новые рубежи» и…

— И стань президентом?

В правительстве таких не держат - своих дураков хватает.

Я тяжело выдохнула и перевела на него взгляд. Идея пришлась ему по вкусу, как и любому, кто слышал волшебное слово «власть», но Майкл выглядел юным, непозволительно юным. Безусловно, умным и способным, но с большими дырами в общих познаниях мира и школьной программы.