Идеальная картинка того, как ты забираешь мою жизнь.
Теперь все мои боги, что были до тебя, мертвы.
Аллилуйя апокалипсису в моей голове!
Автобус «Lafayette Transit System» трясло на каждом повороте, как самый настоящий лимон.* Горячий воздух приятно обжигал лицо и терялся в волосах, пока последние на сегодня солнечные лучи слепили глаза. Окна возможно открыть только на минимум для подобной температуры — у автозаправки «Шеврон» неоновые цифры потерялись в свете и показывали почти девяносто, системы кондиционирования здесь нет, транспорт слишком старый и давно нуждается не только в списании с рынка «лимонов», но и в скорейшей утилизации.
В глубинке пахнет креозотом и сквозь гул автострады доносится еле различимый и на редкость паршивый рок-н-ролл.
Я изо всех сил пыталась убедить себя, что поступаю правильно.
Ближе к Лейк-Чарльз бескрайние полувыжженные Луизианским солнцем поля сменились зеленым лесом и блеклыми фермами. Возвращаться к пристанищу в Лафайетт не имело смысла — ловить там нечего, а после сегодняшнего небольшого перформанса, всколыхнувшего восемь извилин в голове охранника, остаться, как и воспользоваться аэропортом, означало затянуть петлю на своей шее.
Первая остановка — Дасон — становится конечной, корыто с гвоздями вышло из строя. Ржавый указатель с названием города, кажется, смастерен местными жителями из решетки, пары подпорок и двух деревяшек, выкрашенных в белый свет.
— Отлично прокатились, Дикки-бой, — вырвалось у меня, когда автобусная дверь со скрипом открылась внутрь салона, сложившись гармошкой. Не знаю, кому именно предназначались эти слова, но водитель усмехнулся и потер средним пальцем висок.
То, что ниже областных центров — по определению глубинка, а Дасон и вовсе напоминает дыру. Самая большая и плохо заасфальтированная улица — Камерон-стрит, разделяла город на две неравные части. Долларовый магазин, аптека и единственная в городе фаст-фуд забегаловка «Сабвэй» (не считая той, что на заправке), вместо парка развлечений — водонапорная башня, никаких двухэтажных домов. Улицы здесь оригинальностью не славятся: 1-я стрит, 2-я… и так до шестой, до самой городской границы.
Две заправки одна напротив другой, парочка казино и поле, которое занимает одну треть города. Несмотря на захолустье в Дасоне есть гостиница сети «Super 8», находящаяся почти за городом возле широкой стоянки для автодомов. Двумя «звездами» там и не пахнет, но они, очевидно, борцы за свою репутацию, а потому на запрос заселения отвечают отказом. Будто бы к ним очередь желающих.
А вот компании «Motel6» плевать на своих постояльцев, закон и тех, кто будет жить под одной крышей. Персонал не настаивает на смежных номерах по соображениям вроде «вы не похожи на брата и сестру, и вам, на минутку, двадцать два». А еще их штаб-квартира расположена в Техасе, что по определению заставляет меня питать к ним теплые чувства.
Не исключено, что девушка за стойкой, чье рабочее время оканчивалось в половину девятого вечера, попросту не хотела задерживаться на работе, а потому без лишней шумихи принялась быстро вбивать данные. Очевидно, новенькая — она забыла попросить у меня кредитную карту и принимала наличные, жуя жевательную резинку, цокая, когда очередной пузырь не получался.
В воздухе витал едкий запах нагретой пластмассы и спрея от насекомых, клубящихся на территории возле бассейна, напоминающего болотную лужу. Кондиционер в холле успокаивающе журчал, но такое удобство здесь только для персонала.
— …Зато у вас есть телик и кабельное, — ободряющим тоном произнесла девушка, протягивая ключ. Еще бы я его смотрела. — Меньше чем в полутора милях казино… м-м-м… «L’Auberge».
Вот это уже другое дело. Ценности для настоящих американцев — спускать деньги в казино в глубинке, жить на парковке для трейлеров, питаясь продуктами из магазина единой цены в перерывах между участием в старинном южном конкурсе.
Комната крошечная, как тюремная камера, и насквозь прокурена. Не будь этой дешевой побитой мебели, выстроенной, точно болельщики на матче, в один ряд, то пространства и воздуха было бы больше, намного больше. Бельмо на глазу — красное кресло у кровати. Ткань протертая, засаленная и вот-вот наружу полезет поролон или черт-знает-что.
Обещанного кабельного всего десять каналов, остальные показывают через раз, сопровождая картинку помехами и шумом. Я смотрела ящик последний раз в прошлой жизни еще у отца, а потому пульт отбрасываю на выгоревшее розовое покрывало.
— Кабельное и еда из автоматов — развлечения что надо.
— Понятно.
Майкл таким раскладом был не доволен и почти капризничал, но альтернативных вариантов предложить не мог, а потому находился в шаге от того того, чтобы сесть на землю, вытянуть ноги и ждать озарения. Развалившись на кровати в той же одежде, что была на нем в пути, он подмял под голову подушку и закрыл глаза.
— Сними обувь для начала, — от вида налета грязи на черной коже его ботинок меня передергивает. — Черт возьми, я, блять, не твоя нянька, и вообще… застирай одежду, от тебя несет.
Он дважды промычал что-то, возможно, планировал последовать совету, но в последнем сомневаюсь. Раздевать и разувать человека - то же самое, что и куклу, правда, мороки больше — конечности тяжелее пустой пластмассы. Майкл зашипел, но не проснулся, когда ткань снимаемой мною с него рубашки обнажила глубокий и еще свежий, незатянувшийся шрам на предплечье. Воротник рубашки был засален, на рукавах засохли капли крови.
Я не люблю геройствовать — это не совсем моя специфика. Но у меня был младший брат, за которым следовало присматривать, нянчить и следить, как бы он не прострелил себе голову или не повредил пальчики на руках проржавевшими капканами. Хоть мне и не приходилось бесконечно таскать его на себе, но опыт имелся приличный, как и желание не ударить в грязь лицом перед проблемами.
В одиночку я привыкла решать проблемы иначе, чем в окружении или сопровождении кого-то. Причем с теми, кто старше, я могу мямлить или пытаться подходить оригинально к решению проблемы, а с теми, кто младше, беру бразды правления на себя.
Кто-то привык быть под предводительством лидера, а кто-то бесконечно борется за свои права.
По дороге в Лейк-Чарльз мы ни к чему не пришли — ни к соглашению, ни к взаимопониманию. Видите ли, и мне, и Майклу, было не к кому идти. Мисс Мид мертва — я не знаю, кто она такая, но она занимала для него чуть ли не первое место по важности; а я мертва для общества, о чем я беспрестанно повторяла себе, будто бы могу это забыть и начать радоваться существованию.
У аэропорта я повела себя крайне опрометчиво, испугавшись полиции, и потому предпочла сесть в первый же автобус, неважно, куда он направлялся, главное, чтобы это была дорога вперед.
Время еще детское — начало десятого, сквозь распахнутое окно доносится шум снаружи: кому-то из постояльцев нравится отмокать в луже бассейна и при этом страдать от комариного писка или проезжающих машин. Сам район считался пристанищем отелей — куда ни плюнь, возвышается здание, смутно напоминающее архитектуру Лос-Анджелеса, с гордой неоновой надписью «Suites … by Lake Charles», а еще стройка и трасса I-210.
Неподалеку от стойки ресепшен (девушка уже сменилась, и показываться ей на глаза не хотелось) была небольшая комната, оборудованная под прачечную. Пользоваться машинкой можно бесплатно, но вот средство для стирки стоило сорок пять центов. Я бросила рубашку в барабан и поставила щадящий режим.
Внутрь с гулом начала подступать вода, время стирки — час. Для одной рубашки слишком много, но спешить некуда. Помню, как дома, в Новом Орлеане, отец по настоянию новой жены купил стиральную машинку с прозрачной дверцей, и первые несколько стирок для нас были развлечением наравне с медитацией. Мы смотрели, как мокрые тряпки, сбившись в комок, бьются о барабан, совершают кульбиты, тонут в мыльной пене.
Я трижды проверила замки, будто бы опасаясь, что ночью кто-то придет. Двери здесь хлипкие, если сильно ударить, думаю, превратятся в труху. Цепочка сломана и вместо нее криво прикреплено подобие щеколды. Была мысль подпереть дверь креслом, пока я не вспомнила, что дверь открывается не вовнутрь. Я ждала копов, хотя причин для их визита, если подумать, не было.
