Вытянув руки перед собой, я поводила над галькой пару секунд, разве что глаза не закатила, а после пожала плечами мол, ну какая из меня провидица!
Как сказала Сара Гуд уже с петлей на шее: «Я не бо́льшая ведьма, чем ты — колдун». Эта фраза мне особенно приглянулась при изучении охоты на ведьм Салема, хоть она совершенно не вписывалась в контекст.
— Это делается не так, — грудным голосом заговорил еще один подарок Майкла, возвращенная из ада ведьма — живая кукла Вуду. — Не размахивай ты…
«…не такая беспросветная идиотка, какой хочешь показаться».
Я покорно склонилась над рассыпанными камешками, выставив ладони, точно перед обогревателем — от гальки местами исходило тепло как в игре «горячо/холодно», — где-то ощущался жар, а где-то напротив.
Это произошло как с картами Таро, когда я выдавала сенсационные толкования, начитавшись самоучителей, но в этом случае ответ пришел будто сам собой, под руководством лишь логики и интуиции.«Шкатулка на книжном стеллаже, третья полка у «Молота Ведьм» на языке оригинала одного из первых изданий».
Куини — вот как зовут ведьму-куклу вуду, — засеменила к указанному месту. Всякий раз при виде нее меня посещают мысли об одышке, что, конечно, плохо и неправильно, но я ничего не могу с собой поделать. Она возвращается без шкатулки в руках. Теперь я точно вправе процитировать Сару Гуд!
Прежде чем я успеваю раскрыть рот, на стол подле галек опускается побрякушка в виде цветка, усыпанная фианитами. Думаю, ее одной достаточно, чтобы пойти на дно камнем.
— Антикварная брошь, подаренная в ночь Священного принятия, — голос Корделии за спиной заставил вздрогнуть. — Это же было и на моем прохождении «Семи чудес».
— Я подразумевала шкатулку, а не то, что внутри нее. Давайте еще раз.
— Определи, где спрятана вещь, позабытая Мэдисон Монтгомери, что сейчас не может присутствовать с нами.
Я понятия не имела кто такая Мэдисон Монтгомери — ее имя произнесли с особым раздражением и нескрываемой иронией. Когда я подняла руки над галькой, ощущения были такими же, как и в прошлый раз: галька сама указывает путь, как полярная звезда. Что могла бы оставить Мэдисон? Что-то маленькое и легко теряемое.
Левое крыло, первая прикроватная тумбочка от стены, на полу.
Куини принесла одноразовую черную зажигалку «Bic» со сломанным колесиком. У моего брата такая же желтая, но надпись практически стерлась.
— Я не ведьма, — желание цитировать превратилось в невнятное мяуканье. — Просто повезло. Вы бы не стали прятать что-то большое, а мелочевка разбросана по всему дому. Еще раз.
В третий раз меня просят найти вещь, принадлежавшую одной из бывших Верховных — Энн Ли Лейтон. Южное крыло, ваза, вроде той, с зелеными гнойными яблоками на кофейном столике у стены. Но я произношу:
— Перед входом в оранжерею, южное крыло, — Куини ожидаемо возвратилась ни с чем, — ну вот, череда везения прошла. Мисс Гуд, я же вам говорила, что это интуиция, всплески логики или интуиции.
Корделия мне не поверила. Я бы на ее месте тоже.
Через неделю возвратилась Мэдисон Монтгомери и очередной преподаватель Готорна, отправившийся на поиск ответов. Джон Генри уехал до того, как я закончила разыгрывать сонное королевство, а потому точная цель его визита оставалась для меня неясной.
В ночь возвращения Мэдисон я страдала бессонницей. Тело так и звенело от бодрости, пока морально мне хотелось взвыть. Я решила, что лучшим решением будет принять душ. Я боялась думать о том, какой счет за воду придет по этому адресу — ежедневно я проводила там не меньше двадцати минут. После трех неудачных попыток утопиться в ванне я стала принимать только душ, но стоять во весь рост мне не нравится. Около пяти минут я регулировала воду, сидя на коленях и массируя виски руками, позволяя горячим каплям разбиваться о голову и стекать ручейками вниз.
Белый прохладный фарфор, как и онемевшие конечности, не дает потеряться в размышлениях.
В академии особо не разгуляешься ни днем, ни ночью — обязательно кого-нибудь встретишь, придется разыгрывать приятное удивление и дружелюбие, а притворство утомляет. Но жизнь среди девушек напоминала чем-то недолгую университетскую жизнь. Там тоже было не погулять после отбоя, но слушать скрип чужих кроватей, повторение научного доклада или храп… нет уж, спасибо. До университета у меня не было острой нужды в уединении.
Звенящая тишина пугала и вместе с тем успокаивала. На втором этаже в северном крыле есть два больших кресла, одно из них я развернула ближе к гардине, за которой и нашла свое последнее убежище, скрываясь от любопытных глаз подобно Джейн Эйр. От чтения за день глаза начинали болеть и, несмотря на то, что одна из девушек дала добро на пользование ноутбуком, я оттягивала этот момент на день, два или еще неделю. Соблазн создать несколько новых аккаунтов в социальных сетях и отследить все, что осталось позади, слишком велик.
Перебирая в руке за неимением четок мелкую разноцветную гальку с прорицания, я часами напролет наблюдала, как колышутся раскидистые ветки платана, что рос во дворе, или за тем, как гаснет свет в окнах соседних домов.
Мэдисон ворвалась подобно урагану «Катрина» и ее спутник, выделяющий чуть ли не каждое слово голосом, вел себя ей под стать. Они твердили о какой-то «ебаной чертовщине» и «викторианской дыре», готовые перебудить весь дом, чтобы собрать совет и поделиться впечатлениями об увиденном.
Боже правый, это место никогда не засыпало! Я страдала бессонницей дома и просыпалась лишь бабушка, а в «Робишо» вместе со мной не могли сомкнуть глаз все. Послышался голос Корделии: встревоженный, тихий, но властный. Она явно ждала гостей-странников с не самыми лучшими известиями, как мать, отправившая сыновей на фронт. (Я снова подумала об испуганном прадеде с лезвием у сонной артерии).
Чтобы лучше разобрать разговор пришлось выйти из укрытия и остановиться у лестницы. Старая детская привычка. Когда мы гостили у родственников, владеющих двухэтажными коттеджами, подслушивали разговоры взрослых, замирая у лестниц, свешиваясь с перил, или просовывая ноги между балясинами, размахивая ими в воздухе. Если бы не бесконечные ссоры друг с другом за выбор позиции, мы бы слышали больше сплетен и никогда бы не попадались.
Но у лестницы я одна, и их разговор слышу, точно сижу напротив, а не прислонившись виском к лестничным балясинам.
Не следует учиться прорицанию, чтобы уяснить, из-за кого вся шумиха. Ведьмы были недовольны и не готовы передать корону мужчине, говорили, что тестостерон — это ингибитор, стопорящий путь к эфирному миру. Для меня это все было равнозначно пустому звуку.
Все же прекрасно жить в неведении.
«Он причинял боль своим близким, своей семье»; «Он не просто зло, его бабка покончила с собой и не хочет слышать о нем»; «Этот дом, видели бы вы то, что видели мы! Дом — упрямец и живет сам по себе»;
«Он повзрослел на десять лет, блять, вы понимаете, что с ним не так абсолютно все»;
«Он — антихрист».
Не уверена, на какой конкретно фразе воздух выкачали из легких. Мне тогда показалось, что я сейчас навсегда забуду, как дышать. Пальцы до побелевших костяшек сжали перила, как единственную опору в свихнувшемся мире. Сердце стучало в ушах, глаза лихорадочно искали, за что уцепиться взглядом — освещенный дверной проем — отличная идея!
Не знаю, насколько бесшумно я добралась до комнаты. Не тратя время на переодевания, я нырнула под одеяло, закусив его край, чтобы не завопить. Вот почему я не видела его раньше, и брат знал только Майкла, которому было пять-или-около-того. Он не сохранил в себе детские черты по одной причине — он оставался ребенком внутри, хоть снаружи и походил на моего ровесника. Боже. Боже. Боже. Боже. Боже.
Сказать точно, что именно меня сильно впечатлило, я не могу и сейчас. Возможно, все в совокупности не оставило бы равнодушным любого.
Меня пугало его происхождение, страшила мысль о том, что вероятно случилось бы со мной, останься я в этом проклятом особняке на продажу еще на часок-другой.
