Она должна была приказать мне продемонстрировать обе руки, но запнулась на последнем слове, правда, моя память и без нее продолжила этот монолог. Указка, что раньше как хлыст проходилась по запястьям, обжигая и оставляя кровавые незаживающие ссадины, теперь торчала у нее из горла, точно шпага у циркача во время опасного номера.

Миссис Керн хрипела сильнее старого патефона, а из уголка ее рта медленно капала кровь.

«Никогда бы не подумала, что это сработает” — хотелось бы мне сказать и делано засмеяться.

Майкл, удовлетворенный результатом, скользнув взглядом по классу, и протянул мне руку, будто для приветствия. Его ладонь была куда выразительней, чем лица всех сидящих в кабинете, чем я сама. Момент затянулся, а мне вновь на ум пришла детская молитва и едва ощутимый животный страх, что раздастся звонок, и Майкл растворится в воздухе, что на самом деле это лишь новая игра.

Смятение от происходящего усиливало страдание.

От одной мысли хотелось кричать, но никто бы не услышал. Слова потонули бы за всхлипами.

«Неужели ты не видишь, что я не могу пошевелиться? Почему ты не видишь этого? Почему?»

И снова происходит невозможное.

Невозможное — идеально подходящее слово для описания моей последующей жизни. Еще одной после смерти.

Тусклые волосы девочки с задней парты вспыхнули искусственным пламенем, что перекинулось как по мановению волшебной палочки на остальных детей. Они безмолвно горели, не пытаясь сопротивляться и не издавая ни звука, словно их губы склеены.

Прежде чем я успела задаться вопросом, когда же меня постигнет их участь, Майкл сжал мое запястье непривычно горячей рукой, и вызвав позабытое и приятное покалывание тихо, но отчетливо произнесенной фразой:

— Я тебя слышу.

========== 5 - Young God ==========

Здравствуй, добро пожаловать домой.

Первое, что я чувствую — боль. Легкие горят огнем, как если бы я выкурила пачку, а то и две за один раз.

Я резко поднялась, жадно хватая ртом воздух, отчего мне становилось только хуже. В ушах шумело, а сердце билось так бешено, что каждый его удар отдавался в висках.

Вот что чувствуют дети при рождении. Знатоком по этой части я не была, но, вернувшись откуда-то извне и совершив первый вдох, могу теперь сказать, что от боли, наполнившей организм без остатка, действительно хочется завопить.

Мои догадки были примитивными: разряд дефибриллятора или адреналин в сердце. Кто-то неравнодушный вызвал девятьсот одиннадцать на улице, скорая оказалась поблизости, а полученные травмы все же позволяли мне жить дальше. Я смогла подняться с места, где лежала — хороший знак, — позвоночник не сломан.

Перед глазами все плыло, но и сквозь эту размытость я осознавала, что ни одно из предположений не верно. Это даже не морг, а просто место, окутанное мягким приглушенным светом.

Звон в ушах постепенно прекратился. Мысли вновь стали громче, точно рой потревоженных в улье пчел. Боль в легких сходила на нет, вернулось осязание. Я могла почувствовать под пальцами рук прохладную шероховатую поверхность древесины, покрытую тонким слоем песка.

Таинственное место постепенно принимало очертания небольшой комнаты, будто вырезанной из светлой древесины. Источников света было мало — я смогла сосчитать пять больших свечей у стены. Я учащенно заморгала, глядя на пламя, что теперь выглядело настоящим, а не искусственным, как в том кошмаре.

Тело снова мне подчинялось. Я могла запрокинуть голову, чтобы разглядеть сложную планировку потолка без единого намека на освещение, могла опустить ее вниз и убедиться, что из моей груди не торчит пустой шприц адреналина, и я не поменялась местами с Мией Уоллес.

Мои руки по-прежнему были моими руками — никаких трупных пятен, ссадин от нескончаемых порок, дрожи от выпитого алкоголя. Даже ногти не отросли, а черный лак не потрескался и не облупился. Я нервно прикоснулась к своему лицу, надеясь, что не обнаружу червя в одной из глазниц или выеденную левую щеку, сквозь которую проглядывают зубы, а после медленно опустила ладонь к груди. Сердце размеренно билось.

Будто ничего не случилось. Разве не чудо?

Майкл.

Бросив взгляд на запястье, я ожидала увидеть очередной синяк или покраснение, но все, что происходило «там» — другой случай. А ему я обязана своим появлением в неопределенном «здесь».

Воспоминания о его невероятном появлении заставили меня обернуться назад, куда я еще не смотрела, будучи уверенной, что он находится за моей спиной.

Бог мой.

В полусогнутом состоянии Майкл сидел на краю кровати, впиваясь пальцами в ткань собственных брюк. От носа к верхней губе пролегала дорожка уже высохшей крови. Сколько он сидел так, посмеиваясь, наблюдая за тем, как меня очаровывает мир вокруг?

Все слова, что когда-то придумывались и предназначались для брата, остававшегося неизменным долгие годы, по праву перешли к Майклу и застряли где-то в горле восторженными вздохами, словами благодарности и вопросами.

Майкл повзрослел. Это естественно, но… складывалось ощущение, что мы не виделись последние лет так пять, а это ставило знак равенства между чертовой пропастью времени и сроком от дня моей смерти до дня воскрешения. Размышлять об этом все еще не хотелось.; В отличие от желания встать, но сил практически не было, а потому я подползла к нему, всматриваясь в знакомое до боли лицо мальчика, что волшебным образом стал взрослым юношей-мужчиной. Все же, стоит заметить, некоторая приторность, присущая его типу внешности, неподвластна возрасту и с годами не исчезает.

Голос снова принадлежал мне. Я хрипло позвала его по имени, прочистила горло и позвала еще раз. У меня было слишком много вопросов и постепенно нарастающий страх того, что сейчас все исчезнет.

— Майкл.

Я повторила его имя в третий раз практически своим голосом и, найдя силы приподняться, глупо бросилась ему на шею. Он был живым, а это главное. Догадываюсь, как я выглядела со стороны, но забытое чувство чужого тепла, ощущения сердцебиения другого человека, его вздымающейся в такт дыханию грудной клетки — сводило с ума.

«Конечно, разумеется, это ты».

Лишь под конец, когда я уже думала отстраниться и устроить допрос о том, почему у него из носа идет кровь, где мы, сколько времени прошло, как он нашел меня, как он сделал это; его ладонь коснулась моей спины. Так приятно. Прежде я никогда не испытывала особой нужды в прикосновениях, признаться даже, ненавидела на пресловутых семейных посиделках, когда какая-нибудь тетушка или кузина считала своим долгом заключить меня в медвежьи объятия, но, кажется, сейчас что-то плохо влияло на гормоны.

— У тебя кровь, - кажется, попытка построить диалог превратилась в монолог, но я все же коснулась ладонью его лица, прекрасно понимая, что чрезмерные и неуместные нежности лучше оставить для брата. — Бог мой, тебя практически не узнать, — мне хотелось говорить очень много после столь долгого молчания наедине с собой, — Где мы? Где мы, Майкл?

Он усмехнулся и указательным пальцем стер остатки крови.

— В школе, - голос тоже звучал иначе, чем раньше. Самоувереннее, что ли. — В другой школе.

Я кивнула, поблагодарив за необходимое уточнение, и вновь устроилась на полу, позволив коленям касаться холодной паркетной доски. Несмотря на уйму вопросов, мне потребовалось время, чтобы переварить всего одно предложение, будто бы я отвыкла слушать и усваивать информацию. Все казалось нереальным и вместе с тем привычным, заставляющим чувствовать себя как дома.

— Я полагал, что вопросов будет больше.

Их и было больше.

Я лишь пожала плечами и выдохнула, возвращая на лицо улыбку, от которой уже начинали болеть щеки, но мне хотелось улыбаться и ощущать себя живой, а не мертвой. Чуть склонив голову, я позволила себе рассмотреть Майкла еще лучше, чтобы в очередной раз убедиться, что совсем не знаю его, о чем и заметила вслух.

Форма, точно у студента Итона (хоть я не знала, какая там на самом деле форма), комната, и близко не похожая на общежитие (у меня, к примеру, были выбеленные стены и старый, местами вздувшийся линолеум), скорее, на дом «братства» какого-нибудь студенческого объединения. Добавим ко всему мое необъяснимое появление в этой неизвестной школе, и можно обращаться к психиатру с вопросом «а эта смирительная рубашка мне к лицу?».