Но в какой момент происходит этот поворот и умница-красавица Лилиан начинает убивать и поедать своих любовников? В какой момент рождается коварный, хищно облизывающий губы Богомол, смелый и отчаянный, не сломленный даже спартанскими условиями содержания в Аркхеме? И… сейчас, когда Харлин вглядывается в свое отражение в зеркале, почему она так боится того, что то темное, о чем говорила ее подопечная прячется в глубине и ее собственных глаз?
Чтобы однажды принести ее блестящую и успешную биографию, ее идеальную жизнь и маячущую на горизонте перспективу известности на поприще беллетристической психиатрии, в жертву темному царству безумия? Не для того ли она стала работать с Лилиан, чтобы успокоить себя, обезопасить от такой судьбы. Ведь если такая хорошая девочка, как Лилиан, превратилась в Богомола, то что мешает ей, Харли тоже превратиться в чудовище?
Должен же быть ответ. Лилиан не так идеальна, как говорит. С ней должно было произойти что-то ужасное. Настолько ужасное, как с Артуром Флеком. Она не могла просто так взять и…
Наваждение. Она тряхнула головой. Вероятно, Шон и родители правы, и ей стоило продолжать карьеру спортсменки, а не соваться в темные дебри психиатрии. Учеба не давалась ей легко, весь этот путь был слишком запутанным и тернистым, и сейчас вместо спелых плодов она пожинала мертвую неблагодарную почву без единого колоска.
Артур Флек подарил ей надежду. Болезненно худой, высокий и нескладный, со спутанными волосами и острыми чертами лица, он был словно живой иллюстрацией к статьям про невротиков в учебниках по психиатрии. Дерганные движения, смена настроений, этот пугающий и завораживающий смех. Он был струной, которую натягивали до упора много лет, прежде чем она не порвалась со звоном, выколов глаза музыканту. Жизнь столько раз преломила его, чтобы из этих битых стекол выскочил, как черт из табакерки маньяк Джокер. Танцующий и убивающий в прямом эфире, задушивший свою мать, пристреливший тех несчастных в поезде, замучивший ради шутки своего врача…
Он хотел смеяться и нести людям добро, но в ответ получал только жестокость и презрение. Конечно, он обозлился на мир. Но по сути это – всего лишь обиженный и нелюбимый ребенок. Ведь мы все хотим любви. Мы все хотим внимания.
В таком приподнятом настроении Харлин выскользнула из ванной, думая о том, как легко она расколет как орех новоявленного маньяка и напишет об этом великолепную книгу. Черт с ней, с Лилиан, с ее сексуальностью и склонностью к насилию, вот он – идеальный материал. Харлин так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как угодила в объятия Шона.
- Да ты вся светишься, - заметил он, одарив Харлин дежурным поцелуем, - неужели твоя Жужелица заговорила?
- Она Богомол, дорогой, - резко поправила его девушка и высвободилась из объятий. Обычно нравившийся ей запах его дорогого одеколона почему-то в этот раз неприятно ударил в ноздри.
- Так что? Откупорить бутылочку? У меня лежит отличное вино, пятнадцатилетней выдержки…
- Нет, - оборвала Харлин, - пока рано.
Она плюхнулась на диван и закинула ноги на кофейный столик. Новостная передача по телевизору сообщала, что полиции почти удалось подавить волну протестующих в клоунских масках. Похоже, что с каждым днем ее сенсация становилась все менее актуальной. Нужно было спешить, чтобы не написать никому не нужную книжку о маньяке, которого завтра все уже забудут.
- И что рассказала Богомол? – Шон навязчиво подсел к Харли и девушка легко догадалась, что куда больше этого разговора его интересует стабильный и качественный секс после тяжелого трудового дня. И кем он там работает? Она всегда пропускала эти подробности мимо ущей.
Слова Богомола идеально подходили для описания Шона – прекрасный самец и, пожалуй, еще вполне аппетитный. Он не был слишком умным и заинтересованным в исканиях Харли, зато имел превосходное спортивное тело, всегда положительный баланс на кредитке, несколько полезных связей и квартиру больше и престижнее той, которую родители купили Харлин на совершеннолетие.
- Она по-прежнему несгибаема, - сказала Харли, не зная зачем вообще рассказывает ему все это, - зато у меня появился новый пациент, - в это время Шон расстегивал ее блузку и покрывал поцелуями грудь в красивом кружевном лифчике, - и, кажется, работа с ним пойдет веселее… Ты, наверное, слышал о нем? Джокер из телека…
Шон резко отстранился и с опаской посмотрел на девушку.
- Слушай, ты уверена? Он убил ребят из моей компании, я одного даже знал…Если на работе узнают, будет скандал…
- Ну не ты же с ним работаешь? – ощерилась девушка, - какое им дело до меня…
Шон облизнул губы и его обычно не замутненное чрезмерной умственной деятельностью лицо стало непривычно задумчивым.
- А это не опасно? – продолжал он.
- На наших сеансах присутствуют два охранника и два санитара, - заверила его Харлин, - да и что он мне может сделать? Он в наручниках. Да и вообще не такой страшный, как кажется. Затюканный такой паренек… Хотя выглядит старше своих лет.
- Показать тебе, что маньяки делают с глупыми девочками? – оживился Шон, и все его беспокойство разом сменилось игривостью. Он стянул с шеи галстук и крепко смотал им руки Харлин, которые завел ей за голову.
Эти слова не отозвались у Харлин должным образом и она не ощутила такого же азартного возбуждения. Она думала о своей обожженной ладони и том, что по-своему могла бы ответить на этот вопрос.
========== Добрый вечер, Готэм! ==========
Солнце едва пробивалось в комнату через неплотно прикрытые тяжелые шторы. В его узкой полоске, лежащей на полу и маленьком пуфике перед зеркалом маячила тонкая и пластичная женская тень.
Он давно проснулся, но не подавал и виду, предпочитая наблюдать за ее утренними ритуалами. Она снимала бигуди перед зеркалом и расчесывала плотные кольца золотых волос, раскрывала разные баночки и бутылочки, отправляя их содержимое на свое лицо. Завершающим штрихом стала ярко-красная помада, которую она наносила особенно тщательно, тонкой маленькой кисточкой. Завершив свои приготовления, женщина исчезла, но совсем ненадолго.
Вскоре она ворвалась в комнату теплым вихрем аромата духов и свежеприготовленного завтрака, отдернула шторы и поставила поднос на кровать.
- Дорогой, ты же не собираешься проваляться в постели полдня? – мурлыкнула девушка и порхнула уже в сторону стенного шкафа с одеждой.
Он без особого энтузиазма ковырял вилкой воздушный омлет, продолжая неотрывно наблюдать за женщиной. Она грациозно натянула чулки, пышное красно-черное платье с широкой юбкой и узкой талией и вернулась на край кровати.
Он поймал ее руку и ощутил на мягкой коже шероховатый след от ожога. Девушка нахмурилась и опустила взгляд ледяных голубых глаз.
- Скоро приедет водитель, - зачем-то сказала она, - собирайся. Мы же не можем опоздать.
Солнце стояло высоко над городом, отражаясь в окнах небоскребов. Отсюда открывался прекрасный вид на лучшую часть города.
Он распахнул дверцы встроенного в стену шкафа и увидел ровный ряд красных костюмов. Он судорожно раздвинул в стороны вешалки, но так и не смог отыскать ничего другого. На полках, сложенные аккуратными стопками лежали зеленые рубашки и желтые жилеты.
Девушка заглянула в комнату.
- Грег приехал! – крикнула она, - ты готов, дорогой?
- Грег… кто такой Грег… - заторможено пробормотал он и тут же сопоставил полученную информацию в более-менее сносную логическую цепочку. Грег – это водитель. Это был маленький, пожилой латиноамериканец, который галантно раскрыл перед ними дверцы роскошного черного роллс-ройса.
Девушка расправила по сидению складки платья и достала из маленькой сумочки изящный портсигар и зажигалку, закурила и поинтересовалась, очаровательно хлопая ресницами:
- Ты уже придумал, чем сегодня удивишь публику?
До выступления оставались считанные минуты. Несколько пар рук тщательно, с точностью настоящих ювелиров создали на его лице маску из грима, уложили волосы; незаметно прикрепили под ворот рубашки маленькую головку микрофона. Она все время находилась где-то рядом, а сейчас, каким-то удивительным образом они оказались наедине в узком темном коридоре, обычно наполненным шныряющими туда-сюда работниками сцены. Невидимые и неслышные, эти маленькие ангелы, позволяли стабильно существовать миру грез, дарящему радость миллионам несчастных людей перед экранами.
