– А почему ты одна? Где все? – неожиданно встрепенулась она. – Агафья, Андрон, где они? Или же спят за печкой?

– На радении они в Самаре, – буркнула Мария. – Ты что, и память свою в церкви оставила?

Евдокия знала, где находятся старец и «богородица», а спросила о них потому, чтобы завести разговор и встряхнуть сестру, затеявшую игру в молчанку.

Мария поняла ее хитрость и, помолчав с минуту, поинтересовалась:

– В церкви была, Евдоха?

– Была, – вздохнула девушка.

– И что тебя всё туда тянет?! – спросила Мария, не смотря на сестру. – Здесь не запрещают ходить в церковь, но и не одобряют.

– Ну и пусть, – вздохнула Евдокия. – Кому как, а мне хорошо и спокойно в стенах храма.

Ей хотелось рассказать сестре, какое наслаждение она испытывает во время богослужения, излить свою радость от общения с Богом, но, взглянув на кислое лицо Марии, тут же передумала.

– Если так Бога чествуешь, так почему же предала его, Евдоха? – едко поинтересовалась девушка. – Почему не отговорила Евстигнея своего сюда, к христоверам, идти? И я потянулась за тобой, как за сестрой старшей, так чего же теперь?

– Кто же знал, что так будет? – вздохнула Евдокия. – Ты за мной потянулась, а я за мужем. Теперь, как быть, и не знаю: Евстигней как в воду канул, уйти отсюда некуда, а душа всё к Богу тянется.

– Бог на небе, а мы на земле, – выпалила раздражённо Мария. – Помощи от него не дождёшься, хоть лоб расшиби о пол церкви. А тебе что, здесь плохо живётся? Не клята, не мята. Ещё не известно, как жила бы ты в миру: лучше ли чем здесь, в общине?

– Не говори так, будто разума лишилась, – рассердилась Евдокия. – Никогда не хули Бога, сестра. Господь велик и всемогущ! И только Ему одному решать, кому помочь в этом мире суетном, а кому выбираться самому.

Она кинула долгий вопросительный взгляд на сестру, ожидая увидеть на её лице сожаление или раскаяние. Мария в ответ поморщилась и отвернулась.

– А знаешь, сестра, – Евдокия решила сменить тему, – сегодня днём, когда я шла на почту, за мной увязался один барин. Он обнял меня, к себе прижал, я аж вся затрепетала.

Мария улыбнулась – её заинтриговало откровение сестры.

– Пьяный, что ли, был барин тот?

– Да нет, не пахло от него, – смутилась Евдокия. – Но он вёл себя так вольготно, будто не стеснялся людей. А их было на базаре видимо- невидимо.

– Баре многое себе позволить могут, – усмехнулась Мария. – А ты что ж, и на помощь никого не позвала?

– А кого звать, – вздохнула Евдокия. – Я ж тебе сказала, что на базаре полно народу было. Но все только пялились на нас и противно гоготали.

– Знаешь что, сестра, а давай-ка спать? – неожиданно предложила Мария. – На кровать Андрона обе ляжем, она большая и удобная.

«Ну вот, слава богу, успокоилась», – с облегчением подумала Евдокия, а вслух произнесла:

– А что, давай ляжем на его кровать. Он до утра едва ли явится, а утром…

– А утром он и не заметит, что мы нежились в его постели, – улыбнулась Мария и с лёгким сердцем принялась убирать со стола. – А ты, Евдоха, не стой столбом, разбирай кровать. Мне спать очень хочется, а ещё больше поговорить об ухажёре твоём. Ты же мне расскажешь обо всём подробненько, правда, сестрица?

Молельный дом хлыстов располагался в середине посёлка Зубчаниновка. Большой, свежевыбеленный, с крашеными воротами, с новым забором… Окна закрыты ставнями, изнутри старательно завешены плотными шторами.

Из дома слышится хоровое пение. Звонкие женские голоса разносятся в сумраке вечера едва ли не по всему посёлку. У ворот и забора толпятся люди, привлечённые пением.

С остановившейся недалеко от дома коляски сошел купец Сафронов.

– Серафим? – приказал он. – Поезжай домой, братец. За мной завтра утром приедешь.

– Чудно глядеть на вас, Иван Ильич, – ухмыльнулся кучер. – Вы же всегда богато одеваетесь, а нынче…

– Так надо, Серафим, так надо, братец, – вздохнул Сафронов. – Я же не на купеческое собрание приехал и не в приличное общество с визитом пожаловал. Я должен соответствовать тем людям, к которым приехал.

– Тогда удачи вам, барин, – ухмыльнулся кучер, дёргая за вожжи. – Спозаранку здесь буду.

Сафронов остановился у ворот молельного дома рядом с опирающимся на посох стариком.

– Что здесь за концерт, милейший?

Старик повернулся вполоборота и со вздохом ответил:

– Это не концерт и не веселье. Эдак хлысты радеют, нехристи.

– Радеют? – удивился Сафронов. – Ты хочешь сказать, что так они молятся?

– Понимай, как хочешь, – ухмыльнулся старик. – Они то поют, то пляшут, черти окаянные. А так поди разберись, молятся они Господу Богу или Сатану эдак радуют.

– Понятно, – вздохнул Сафронов. – Пожалуй, зайду и сам погляжу на радение и послушаю голоссалии.

Он открыл калитку и с беспечным видом пошел к крыльцу.

Евдокия Крапивина с сестрой Марией пели самозабвенно, с упоением. Их сильные чистые голоса преобладали над остальными. В пении девушек столько души и чувств, столько трогательной искренности и простоты, что наблюдающие за голоссалиями гости не могли сдержать от умиления слёз.

Пришедшие на радения люди стояли впритирку, не замечая тесноты и духоты, наполняющей горницу. Зайдя в дом, Сафронов увидел поющую Евдокию, и его сердце наполнилось радостью, глаза заблестели. Белая рубаха на девушке возбудила в нём бурное желание и безудержную страсть.

В переднем углу горницы сидел мужчина с седой бородой, испещренным морщинами лицом и мутными слезящимися глазами. Старик тихо подпевал хору и одновременно наблюдал за толпящимися людьми. Когда пение закончилось, он открыл книгу, которую держал в руках.

В это время как хлысты, так и гости пришли в движение.

– Андрон… Старец Андрон! – послышались в горнице полные восхищения голоса. – Старец Андрон сейчас проповедь читать будет!

– Стечёмся, братие, во храм нерукотворный! – начал старец. – Поклонимся духом Истинному Богу!

Андрон сделал паузу и обвёл взглядом присутствующих.

– Один человек искал обиталище Иисуса Христа на земле и, пришедши в монастырь, спросил: не тут ли Он, но ему ответили: «был раньше, а теперь куда-то ушёл». Тогда человек стал искать Христа среди священников, но те ему ответили: «мы только слышали о Нем, а сами Его не видели: мы живём не ради Иисуса, а ради хлеба куска»…

Старец читал выразительно и неторопливо.

– Не нашёл человек Христа и среди судей, – продолжил Андрон. – Не было Его и среди царей… И в отчаянии схватился человек за голову: как же жить на земле без Христа, без воплощённой Красоты, Чистоты и Любви? И услышал человек голос: «Что ты ищешь Живого среди мёртвых? Его здесь нет»… И задумался человек, и решил: а дай-ка я поищу Его в сердце своём!

Андрон прервал проповедь, но только на мгновение. Стоявшая сзади старушка подала ему бокал с водой. Отпив несколько глотков, Андрон продолжил проповедь, но Сафронов не слушал его. Он так увлёкся созерцанием Евдокии, что позабыл обо всём на свете.

В полночь у ворот молельного дома хлыстов остановились три телеги. Люди с фонарями быстро соскочили на землю и оцепили дом. Один из них с погонами поручика на плечах взбежал на крыльцо и распахнул дверь.

При его появлении в горнице зависла гробовая тишина. Поручик посмотрел влево, вправо и остановил взгляд на старце Андроне.

– Эй, ты здесь главный, образина чёртова?

– Так и есть, я, господин офицер, – прижимая к груди книгу, ответил Андрон.

– А вы чего здесь собрались, скоты безрогие? – крикнул поручик, оборачиваясь к толпе. – Чего вы здесь вытворяете, безбожники?

– Так молимся мы здесь, господин поручик, – ответил Андрон, вздыхая. – Мы же божьи люди, а не злодеи какие-то.

– Вы? Люди? – воскликнул удивлённо поручик. – А мне сообщили, что здесь беснуется кучка безбожников-хлыстов.

Открылась дверь, и в дом вбежал унтер-офицер. Работая руками и плечами, он раздвинул толпу и остановился перед поручиком.