Сафронов в сердцах отодвинул от себя пустую чашку и накрыл её ладонью, давая понять, что чаепитие закончилось.

– Всё, мне пора, – засобирался он. – Спасибо за чай, но я ещё пойду и водки выпью.

– А уговор наш о женитьбе детей будем считать состоявшимся, Иван Ильич? – не пытаясь его задерживать, поинтересовался Лопырёв.

– Конечно, – пообещал Сафронов. – Не сомневайся, дружище. Если твоего сына на фронт не отправят, значит, и мне беспокоиться нечего.

Сафронов вышел на улицу в отвратительном настроении. Усевшись в коляску и не обращая внимания на кучера, он грубо высказался:

– Ишь чего удумал, скотина! Своего раздолбая на моей красавице Анечке собрался женить.

В сердцах он изобразил пальцами кукиш и вытянул руку в сторону дома Лопырёва.

– Вот тебе, выкуси, Гаврюша, – прошептал он злобно. – Дочка моя никогда твоему бездельнику не достанется, хоть тресни, хоть лопни, жизнью своей клянусь.

Не слыша команды барина, сидевший на козлах кучер медленно обернулся и уставился на Сафронова.

– А ты чего таращишься, дурак? – разозлился Иван Ильич. – Мы ещё долго будем торчать у этого дома?

– Дык я слова вашего жду, барин? – пробубнил кучер. – Дык, куда ехать, прикажете?

– Да хоть куда! – в сердцах выкрикнул Сафронов. – Только подальше от этого логова.

Пожимая плечами и что-то бормоча под нос, кучер взмахнул кнутом, и… Он не успел подстегнуть им коня. К коляске подошёл крепкий высокий мужчина и удержал его за руку.

– Эй, а ну отпусти мою руку, поганец! – прикрикнул на него опешивший кучер. – Я сейчас тебя…

Сафронов глянул на мужчину и узнал его.

– Савва? Ржанухин? Чего тебе? – обратился он к хлысту. – Чего ты удерживаешь мою коляску?

– Вижу, признал, барин! – одарил его Ржанухин широчайшей улыбкой.

– Ну, признал, и что? – удивился Сафронов. – Ты с каким-то делом ко мне, Савва?

– Так и есть, с делом я к тебе, барин, – отпуская руку кучера, кивнул утвердительно Ржанухин. – Меня к тебе старец прислал. Приглашает он тебя на воскресное соборное радение.

«Вот даже как? – изумился Иван Ильич. – Что же может означать такое приглашение? Какая в этом подоплёка?»

– Ну, хорошо, я приду, – сказал он. – А что, старец так всех, обособленно, приглашает?

– Да нет, не каждого, – осклабился Ржанухин. – Одни голуби сами приходят, они знают, когда и куда. А других, особливых, старец отдельно приглашает и в других местах для них радения устраивает.

– Ну, хорошо, говори, куда и во сколько приходить? – заинтересовался Сафронов, почувствовав пробудившуюся тягу к приключениям.

– А вот сюда и приходи, – загадочно улыбаясь, Савва указал рукой на дом Лопырёва.

– А ты ничего не путаешь, Савва? – изумился Сафронов, проследив за направлением его руки.

– Нет, не попутал я, барин, – хмыкнул Савва. – Вот в эти самые хоромы, из которых ты только что вышел, и приходи.

В деревенском доме Звонарёвых с раннего утра суета. Матвей Кузьмич собирается на базар, в город. С пасмурным видом он ходит туда-сюда по избе, заглядывая в углы и всюду, боясь чего-то забыть. Рядом с мужем суетится Марфа Григорьевна.

– А деньги взял, Матюша? – спросила она, останавливаясь посреди избы и заглядывая мужу в глаза.

– Взял, взял, – хмуро ответил он. – Куда же я без денег.

– А ты хорошо их в одёжку спрятал?

– Хорошо, не впервой.

– А еда вот, в узелочке, на столе лежит, – заботливо напоминает Марфа Григорьевна. – Тут тебе на весь день хватит. А что останется, не выбрасывай, домой вези.

Лёжа в кровати, Силантий с ухмылкой наблюдает за стариками. Он отлично понимает нервозное состояние привыкших к тишине и покою деревенских жителей, для которых поездка в город – целое событие.

Закончив сборы, Матвей Кузьмич подошёл к окну и выглянул на улицу.

– Ты кого-то поджидаешь, отец? – поинтересовался Силантий, чтобы отвлечь старика от тревожных мыслей.

– Макарку поджидаю я, – буркнул отец, садясь на табурет у стола. – Не на метле же верхом мне скакать до самой Самары.

– Так ты не говорил мне, что за тобой кто-то заедет, вот я и спрашиваю, – вздохнул Силантий.

– У нас только Макарка почитай каждый день в город ездит, – сказал Матвей Кузьмич, продолжая смотреть в окно.

– А кобыла наша Сонька где? – неожиданно вспомнил Силантий. – Когда я на фронт уходил…

– Была, да сплыла, – отворачиваясь от окна, перебил его отец. – Когда ты на войну ушёл, погибла Сонька наша. Волки, заразы, ночью загрызли её прямо в стойле.

– А как же вы без лошади обходитесь, батя? – удивился Силантий.

– Привыкли уже, – помрачнел старик. – Будто у нас никогда коняги и не было.

Выслушав отца и будто вспомнив что-то, Силантий с трудом поднялся с кровати и подошёл к столу.

– Где пожитки мои, батя? – спросил он, усаживаясь на табурет.

– Где, где… Мать всё постирала, – хмуря лоб, буркнул отец.

– Как постирала? Почему не спросясь? – обомлел Силантий.

– Так одёжка твоя грязной была и воняла смрадно.

– А вещмешок? В нём лежали вещи мои.

– В сундук его определила.

– Так неси его сюда, батя, – тронул его за плечо Силантий.

Не задавая вопросов, Матвей Кузьмич через минуту вернулся, держа в руках вещмешок.

– Вот, сынок, в целости и сохранности вещи твои, – сказал он. – Сам погляди, всё ли на месте. Мы с матерью не заглядывали в него.

Силантий плохо сгибающимися пальцами развязал вещмешок, достал из него свёрток и развернул его. У старика от вида его содержимого вытянулось лицо.

– С-сынок, что это? – прошептал он. – О-откуда у тебя б-богатство такое?

– Это, папа, не богатство, а всего лишь деньги, – ответил Силантий, беря пачку в руки. – Богатство – это жизнь человеческая. Ни за какие деньги её не купишь.

– А-а-а… – Матвей Кузьмич в сильнейшем волнении облизнул языком губы. – А откуда у тебя столько денег, сынок? Я жизнь прожил и никогда не видал эдакого изобилия.

– Раз не видал, то полюбуйся, покуда они есть, – усмехнулся Силантий.

– Да тут целые тыщи… – завороженно глядя на деньги, прошептал отец. – На них, почитай, весь город купить можно.

– Нет, такой покупки нам не надо, – отшутился Силантий. – А вот лошадь, телегу, еду и мази для меня ты сегодня купишь, а то я уже два месяца из избы не выхожу.

Со двора послышался лай собаки. За воротами остановилась лошадь с телегой, с которой сошла Марфа Григорьевна.

– Ну, всё, мне пора, – засобирался Матвей Кузьмич. – Вон матушка уже с Макаркой пожаловала.

Беря котомку и стараясь не смотреть на пачку денег в руках сына, он направляется к двери, но Силантий останавливает его.

– Сколько будет стоить лошадь с телегой вместе?

– Не знаю, сынок, – пожимая плечами, ответил обескураженно старик. – Должно быть, шибко дорого. Сейчас, говорят, цены на базаре ого-го какие!

Силантий отложил крупные купюры в сторону, выбрал несколько достоинством поменьше и протянул отцу:

– Большие не даю, подозрение вызовут.

Матвей Кузьмич берёт деньги и спешно прячет их в карман.

– А с теми, что останутся, как быть? – спросил он. – Потратить на что-то или обратно привезти?

– Это на твоё усмотрение, – ответил Силантий. – Покупай всё, на что хватит. Только внимания к себе не привлекай, чтобы у людей не возникло вопросов, откуда у старика деревенского сумма такая.

– Ну, так что, пойду я, сынок? – дрожащим голосом проговорил Матвей Кузьмич, беря котомку и пятясь к двери. – Макарка такой сукин сын: опоздаешь чуток, ждать не станет.

– Иди, раз так, – кивнул Силантий. – Деньги останутся, табака мне купи побольше. За эти два месяца, что я у вас в избе провёл безвылазно, уши опухли от желанья покурить.

– Так ты что, сынок, и зелье курить пристрастился? – удивился отец.

– На войне все вредные привычки полезными считаются, – заявил Силатий. – Водка и табак вредят здоровью только дома. А там, на фронте, когда того и гляди тебя убьют, водка и табак лекарство наипервейшее, нервы успокаивают.