– Привет, – прислонилась я к подоконнику рядом с ним.

Он запихал телефон в задний карман джинсов, и я забарахталась в омуте зеленых глаз. Позабыла все, что хотела сказать, потеряла всю свою уверенность и внушенный Таськой напор.

– Привет, – он белозубо улыбнулся, сразив меня искренней радостью.

Оторвался от подоконника и встал напротив, так что можно было в деталях, до последней ресницы, разглядеть его лицо.

– Ты был в субботу на «Die Antwoord»?

– Конечно.

– Но это же не совсем твое… – Мне трудно было приступить к намеченному разговору.

– Твое не твое! Они раз в пять лет приезжают. Я ж не дурак пропустить такое, – он зацепил большие пальцы за карманы джинсов, подался чуть вперед и понизил голос: – А ты что, не помнишь, что мы с тобой там виделись?

Я открыла было рот, чтоб задать мучивший меня вопрос об эсэмэсках, как вдруг из-за его спины показалась Японка. Для меня ее появление оказалось пришествием черноволосого призрака из телевизионного экрана в фильме «Звонок». Так же неприятно и неотвратимо. Девчонка повисла на плече Егора и уставилась на меня.

– Привет, – дружелюбно сказала она, – я Инга. Из параллельного. Еще не со всеми познакомилась.

– Очень приятно, – мрачно процедила я, глядя, как энергично она подхватила Кисличенко под руку.

В белой блузке, с расстегнутой верхней пуговицей, в темно-синем галстуке и таком же пиджаке, она являла собой отличницу-красавицу из «Лиги плюща» в стандартных американских комедиях.

«А может быть, и в фильмах ужасов», – недобро подумала я.

– Вэл тоже была в субботу на «Die Antwoord», – пояснил ей Гор.

Боже мой, он еще перед ней отчитывается, о чем мы тут разговаривали!

Японка начала что-то восхищенно болтать о концерте. Оказалось, что она тоже там веселилась. Скорее всего, с Егором.

Я отползла по подоконнику в сторонку, обогнула эту парочку и, сделав им ручкой, отправилась в кабинет продолжать растравлять свои раны и пускать себе кровь.

– Ну что? – склонилась ко мне Таська, благо ОБЖшник не требовал никакого внимания и тихонько сам с собою обсуждал правовые основы чего-то там.

– Ничего. Всё!

– Ничего не всё. Попытаешься снова. Ну подумаешь, обиделся, что татушку не сделала! Поговоришь, извинишься и делов-то!

– Ага, – согласилась я, понимая, что этого не хочу.

– А мне Ник звонил, – похвасталась Тэсс: – Встречаемся сегодня.

– Поздравляю, – промямлила я.

Ангелоподобный Ник был первым, о ком подруга моя заговорила с таким восторгом. Видать, зацепило ее. Ну что ж, не всем же быть неудачливыми в любви и ссориться со своими половинками, не поняв, к чему идут отношения и есть ли они вообще. Я снова погрузилась в пучину тоски и уныния.

– Отвали от нее! – вывел меня из глубин самобичевания Таськин возглас.

– Я не с тобой разговариваю, Шевцова! – рявкнул Вербицкий позади меня.

Я оглянулась.

– Лера, чего на физике было? Дай переписать, – сказал он, и я послушно полезла в сумку.

– Что, не у кого больше попросить? – продолжала скандалить Таська.

– Не у кого, – огрызнулся Вербицкий, – вокруг одни злобные жабы, вроде тебя. Одна Лерка – нормальная.

Я скорчила Таське гримасу, чтоб она отстала от человека. Меня переполняла острая жалость к себе, которая имела тенденцию выплескиваться на окружающих. Макс оказался в пределах покрытия этого всепоглощающего чувства, тем более я считала себя несколько виноватой перед ним за паука, которого он мне не подбрасывал.

– Вот, – я шлепнула ему на парту тетрадь с изображением зубчатых колес и старинной паровой машины.

Он двинул тетрадь к себе, но я придержала ее и протянула ему мизинец:

– Не обижайся за паука. Ладно? Я протупила тогда. Понятно, что не ты бросил мне эту тварь на парту. Не обижайся, окей?

– Забыли, – сказал Макс и потряс мой мизинец своим.

– Ты чего первый урок пропустил? – Мне не хотелось на этом заканчивать примирение. Казалось, что-то недоговорено. Я развернулась на сто восемьдесят градусов, оказавшись напротив него, и поджала под себя ногу.

– Дела были, – поморщился Макс. – Понимаешь, мне физику сдавать, надо же как-то готовиться.

– А я с химией мучаюсь, – пожаловалась я. – Терпеть ее не могу, но надо! Мама с меня не слезет, пока в медицинский не затолкает.

– Кстати, по каким дням у тебя занятия? – Он вскинул серо-стальные глаза.

– Понедельник, среда, пятница, – отчеканила я, потому что прекрасно помнила расписание, которое напрочь перекрывало мои занятия в студии стрит-дэнса. – А что?

Ответить он не успел, нашу беседу прервал ОБЖшник:

– Тихонова, Вербицкий, имейте совесть! Любезничайте на переменах и за пределами школы, пожалуйста. Хоть поженитесь там!

Я извинилась и вернулась в исходное положение. Но, когда я поворачивалась, с первой парты на меня сверкнули две зеленые молнии под удивленно поднятыми бровями.

– В принципе, – прошелестела мне Таська, – это неплохой способ.

– Ты о чем?

– Вызвать ревность. У Кисличенко сейчас чуть глаза не вывалились, когда ты к этому на парту повернулась.

– Да я и не пыталась, – начала оправдываться я, – мы просто общаемся.

Таська хмыкнула и покосилась назад.

– Если приглядеться, то он ничего, – признала она, – хотя чисто Дарт Вейдер! Но дело твое.

– Сказала же я тебе – мы просто общаемся!

На этом вопрос был исчерпан.

Но на занятиях подготовительной группы в институте Таськины слова не давали мне покоя. Я все думала о том, что, может, и неплохо вызвать у Егора ревность, но это было бы непорядочно по отношению к Максу. Он ни сном ни духом не чуял про наши с Гором непонятки, не претендовал на мое внимание, не приглашал в кино или еще куда-нибудь. Не ухаживал, одним словом. А уж зная об их с Кисличенко взаимной неприязни, вообще страшно подумать, что могло бы случиться, приревнуй Егор меня к Максу! Тем более у нас с Вербицким потихоньку складывалось такое хорошее дружеское общение. Жаль было бы разорвать эту нить. У меня никогда еще не было мальчиков-друзей. Это у Таськи целая куча поклонников, товарищей, приятелей и просто знакомых.

Я пришла к выводу, что своего единственного дружески настроенного парня надо беречь. В том числе и от Таськиных придирок. И вообще от окружающих. Но я вовсе не собиралась объявлять во всеуслышание, что дружу с Максом Вербицким. В нашем классе подобное не приветствуется, а мне следует подумать о моем положении в обществе.

Занятия закончились, и я, не вступая в разговоры ни с кем из местных ботаников, поехала домой.

Когда я вышла из метро, уже стемнело. Я застегнула плащик на все пуговицы, подняла воротник, но прохладный ветерок пробирался в открытый ворот и лизал коленки сквозь тонкий капрон. Чернильное небо было сплошь запятнано мелкими ясными звездочками, от чего мое нетерпеливое желание попасть домой усилилось. Не люблю звезды – они доказывают мою ничтожность на фоне огромного мира.

Фонари вдоль дороги светили каким-то мертвецким светом, деревья отбрасывали неспокойные тени, из парка тянуло болотной гнилью.

За каждым стволом мне мерещился преступник. Ну зачем мне Макс про маньяков рассказал! И про то, что я для них стала не в меру привлекательна!

Стараясь не смотреть по сторонам, я ускорила шаг. Сухие листья с шорохом кидались мне под ноги. Где-то вдалеке завыла автомобильная сирена.

Краем глаза я уловила движение вдоль аллеи старых лип. Человеческий силуэт с грацией черной пантеры передвигался от одного ствола к другому. Деревья суетились и бережно передавали его друг другу, как эстафетную палочку. Спотыкаясь о выбоины в асфальте, я побежала.

Темная фигура метнулась наперерез. Я сжалась и закрыла глаза. Моя ладонь, державшая ремешок сумки, мгновенно вспотела, по спине побежал тонкий ручеек, а ноги ослабли. Я стояла в ожидании нападения, а уши мои пронзал свист ветра и надрывный вой сирены в соседнем дворе.

– Лерка, Лер, – кто-то настойчиво потряс меня за плечо, – все в порядке?