Когда за ней захлопнулась дверь, девушка не помнила. Возможно, вчера, а возможно, много дней назад. Воспоминания смешались и ухнули в черную воронку. Непроницаемая темнота окружала ее. И все та же ватная тишина.

Есть уже не хотелось – голод превратился в боль, а жажда приклеила язык к нёбу. Она больше не кричала – силы покинули ее. Тонкие пальцы с обломанными ногтями вцепились в порог, а потрескавшиеся губы сжались в предсмертной судороге.

С последним вздохом душа ее вырвалась на волю и, минуя преграды, устремилась прочь. Но тонкие нити, крепко связывавшие ее с телом, не отпустили. Одинокая и напуганная, она обрела пристанище в зазеркалье.

Вмешательство лунного медведя избавило меня от заточения в призрачном замке. Это я теперь понимаю, что медведь был реальным человеком, а замок – загородным коттеджем. Но тогда мне все казалось ненастоящим. А началось все с листовки о розыске.

Помню, я стояла в школьном холле и таращилась в объявление на стенде меж двух колонн. Подошла сюда, чтобы прикрепить сообщение о наборе в стрит-дэнс-студию, да так и залипла. Плохая копия объявления о розыске приковала мое внимание.

Мимо сновала суетливая мелкота, бестолково носились пятиклашки и степенно шествовали на урок девы из параллельного одиннадцатого. Из столовки веяло свежими булочками, а с черно-белой фотографии грустно улыбалась девушка с ультракороткой стрижкой.

– У! – Кто-то жестоко ткнул меня в бок так, что я взвизгнула, дернулась и выронила свой листик.

– Таська! – возмутилась я, потому что недостойно так поступать с лучшей подругой – налететь внезапно и со спины. – Поганка, что ты делаешь! Ненавижу это!

– Чего ненавидишь? Вот это? – И она еще разок прошлась по моим ребрам.

Я довольно чувствительно шлепнула ее по пальцам.

– Что ты там увидела? – Пока я нагибалась, чтобы подобрать свой листок, она бесцеремонно влезла передо мной и вперилась в стенд.

Я не обиделась. Как можно обижаться на человека, который на целую голову ниже, знает тебя вдоль и поперек, да еще и является твоей опорой и поддержкой с самого первого класса?

– Валери, и чего ты тут зависла? Сейчас звонок будет! Любаша нам опоздания не простит. Тем более в первый же понедельник учебного года, – Таська нетерпеливо выдернула у меня из рук объявление о наборе, сорвала со стенда ксерокопированную фотку и сунула мне. – Никому это старье уже не интересно! – заявила она, бросив взгляд на фотографию. – Когда эта девчуля там пропала? Уже год в розыске, и никто ее не ищет, – подруга возмущенно фыркнула и цветными кнопками плотно приконопатила мое объявление на освободившееся место.

Вот всегда она так – пока я раздумываю, рефлексирую, разглядываю что-нибудь, Таська хватает и делает. Не факт, конечно, что качественно, но делает же! Она хоть и коротышка, но чрезмерно бодрая. Энергия у нее плещет аж через край. И ярко-огненные волосы, торчащие в художественном беспорядке, олицетворяют ее неуемную натуру.

Вот, например, не далее как вчера она уговорила меня сделать необычную прическу. Для меня – на все сто необычную. Я всегда ношу распущенные – мне мои волосы очень нравятся: редкий пепельный цвет от мамы мне достался, и только в школе хвост завязываю, чтоб не придирались.

Но Таська сказала что-то вроде: «Тебе пойдет» и «К твоим вишневым зеркалам души – самое то!» И не поленилась же – весь воскресный вечер убила: сама плела мне эту тысячу тоненьких косичек, благо длина моих волос, до лопаток, позволила. А потом каждую раскрасила в разные цвета. Так что теперь я являла собой нечто среднее между якутским шаманом, Снуп Доггом и Шакирой с афрокосичками.

Обычно я Таську уравновешиваю. Но вот сегодня, похоже, она меня переборола, и мы понеслись через две ступеньки, невзирая на вопли коридорного цербера, в кабинет истории.

Класс был полупустой, но задние парты оказались уже забронированы сумками и торчащими кое-где одинокими фигурами одноклассников. К счастью, Любаша еще не пришла, и мы плюхнулись на предпоследнюю парту. Прямо перед Максом Вербицким – мрачным выходцем из потусторонних миров. Сам темноволосый, вечно ходит в черном и всегда хмурый. Никогда не видела, чтобы он улыбался. Да и с чего ему веселиться? Репутация у него в школе – не дай боже! Хотя толком никто про него ничего не знает – все основывается на историях пятилетней давности и нелюдимости Вербицкого. Слухи о нем ходят разные, но общаться с ним – все равно что публично признать за собой принадлежность к уличной банде. Друзей в классе у него нет. Впрочем, в нашем классе это не редкость, мы с Таськой, скорее, исключение.

За неимением лучшего места, мы швырнули сумки на парту. Вербицкий посмотрел на меня и хмыкнул, что, видимо, означало у него крайнюю степень веселья. Начали подтягиваться однокласснички. И практически каждый оглядывался на меня.

Когда Любаша вплыла в кабинет, она тоже обратила свой взор в мою сторону. Ну, по-другому и быть не могло, и я заранее приготовилась ко всеобщему вниманию, когда соглашалась на вчерашний Таськин эксперимент. Внимание я ценю в любом виде: восхищение и поклонение, зависть и ненависть. Но не насмешки! Не ожидала, что это будет так неприятно. Одно дело, когда тобой восторгаются, другое – когда оценивают. А то еще и ржут над тобой.

– Тихонова Валерия, – Любаша шмякнула журнал на стол, и он сам собою раскрылся на нужной странице, – что у тебя за «скитлс-стайл» на голове?

Я притворилась глухонемой.

– Встань, когда к тебе обращается учитель, – сама же она грузно опустилась на стул. – И отвечай, когда тебя спрашивают.

– А что такое? Все должны под одну гребенку быть? – попыталась защитить свое творение Таська.

– Шевцова Анастасия, ты бы лучше помолчала, огневушка-поскакушка наша, – размеренным голосом отреагировала училка. – Тебе гребенка точно не помешает.

Как Любаше удается оставаться меланхоличкой, будучи нашей классной, не понимаю. Природный дар, наверное. Под ее взглядом Таська медленно начала сползать под парту.

– Это самовыражение, Любовь Юрьевна, – мне пришлось отбросить амплуа Бетховена.

– Дай-ка сюда дневник, я тоже самовыражусь, – пообещала классная. – А мама твоя пусть почитает.

– А вы думаете, она меня не видела? – Я потащилась через весь кабинет, чуть притормозила у первой парты, где, завесившись темно-русой челкой, обретался Гор. Кажется, он единственный, кто на меня сегодня даже не взглянул. А ведь мог бы и поинтересоваться, что такое со мной происходит и чего это классная ко мне докопалась. Но он сидел, уткнувшись в телефон. Наверное, перелистывал фотки своих любимых рэп-музыкантов или строчил тексты для будущих битов.

Остаток урока прошел без эксцессов, если не считать того, что, когда я вернулась на свое место, Вербицкий дернул меня сзади за волосы, привлекая внимание, чего за ним раньше не водилось. Но мало ли – целое лето прошло. Кто знает, что у этого мизантропа в голове делается. Может, он перевоспитался. Я обернулась.

– Лерка, – Макс прищурил левый глаз и навалился на парту, стараясь податься ближе, – в цирке работать собралась? На фига в одиннадцатый пошла? Метнулась бы сразу в цирковое училище.

А, нет. Все как было – не перевоспитался, остался все тем же человеконенавистником.

– Дурак, – сказала я. – Отвали.

После большой перемены намечалась физкультура, поэтому мы с Таськой не стали заморачиваться обедом, а наскоро закусили теплыми булочками с корицей. Школа у нас так себе, не самая престижная в районе, а вот булочки с корицей тут пекут просто замечательные – в меру сладкие, мягкие и ароматные.

Но Таська съела только одну, потому что вечно на диете. А я – три, мне все равно, на репетиции так вымотаешься, что про лишний вес и речи не идет.

Когда мы зарулили в раздевалку, там уже вовсю шло обсуждение парней. Кто вырос, кто похорошел, кто, наоборот, пострашнел. Я в этом участие принимать не стала: не люблю свои пристрастия напоказ выставлять. Тем более что один из объектов сплетен – мой бывший. И я представляю, как все наши курицы радуются, что теперь уже бывший.