– Это тоже тебе бокор объяснял? – с досадой спросил я.

Мари серьезно кивнула.

Я представил себе неандертальца, дающего подробные инструкции Мари.

– Я даже не знал, что он говорящий. Все, что я слышал, – короткие фразы: идем со мной, сиди здесь, плохо, плохо, – как сумел изобразил я каркающий голос бокора. – Мне Матиас больше объяснял, чем этот питекантроп.

Мари рассмеялась.

– Да нет, он умеет хорошо объяснять. Прямо как человек.

Здесь уже засмеялся я.

– Мари, – успокоившись, обратился я к ней, – а как я выгляжу, когда в тени? Ну, или пытаюсь быть в тени. Тебя я видел как силуэт прозрачного дерева.

– Ты выглядишь, как обезьяна, – ответила Мари и, не успел я оскорбиться, добавила: – Как темное длиннорукое существо, с чуть расплывающимися формами и вытянутой кверху головой. Немного похоже на выкорчеванный пень с длинными корнями.

Я, признаться, не ожидал такого. Значит, бокор мне не соврал.

– А почему тогда ты выглядишь, как дерево? – спросил я, уже понимая, что задаю вопросы, как незрелый подросток.

– Для этих змей дерево – нейтральный предмет, который им привычен. Они же живут на деревьях.

– То есть… Ты хочешь сказать, – растерялся я, – что ты сама выбираешь форму, которую они… в смысле, другие… могут видеть?

– Конечно, – удивленно произнесла Мари. – В этом и цель. Животные и люди при необходимости должны воспринять тебя как нечто привычное и безопасное для себя. Ну, или наоборот, как самый страшный кошмар, если нужно до смерти кого-то напугать.

Для меня ее слова стали настоящим откровением. Я не мог понять, почему мне все это было неизвестно. Почему Мари знает, а я нет? Мы приехали сюда почти одновременно.

– Один из основных принципов обучения ордена, – добавила она, с тревогой глядя на меня, – чтобы увидеть что-то скрытое в других, нужно уметь быть другим.

Я решил, что с меня достаточно.

– Хорошо, спасибо, – сказал я. – Увидимся позже.

Вышел из столовой и отправился к себе.

По пути решил зайти к Виктории. Просто из вежливости. Гостевые комнаты в миссии располагались по обеим сторонам коридора, ведущего из просторной прихожей в холл перед молельным залом. Всего их было восемь, по четыре на каждой стороне. Две примыкали к небольшому залу, откуда можно было попасть в столовую, кухню, душевую и уборную, и всегда были закрыты. Остальные шесть никогда не запирались. В трех ближних к выходу размещались Хосе, Мари и я. Четвертую занимала Виктория, а пятую – погибший Эдмон, в комнату которого никто никогда не входил.

Топая в свою келью, расположенную у прихожей, я обратил внимание, что дверь в комнату Виктории приоткрыта. Оттуда доносилось мокрое шлепанье и слабое деревянное постукивание. Коротко постучав, вошел внутрь.

Клара усердно возила тряпкой по деревянному полу, ползая на коленях. Никаких следов присутствия Виктории не было. Ни постельного белья, ни чемодана, ни одежды или косметических мелочей, неизбежно появляющихся, если в помещении живет женщина. Более того, дверцы совершенно пустого платяного шкафа были распахнуты, а на кровати не осталось даже следов матраса.

– А где Виктория? – удивился я. – Это же ее комната?

Я, наверное, мог и ошибиться, но мне показалась, что Клара не сразу нашлась, что ответить.

– А-а, Виктория? – неуверенно произнесла она. – Виктория в деревне теперь живет. У мамбо. Так отец Матиас распорядился.

Почему-то я ей не поверил, но сделал вид, что принял информацию к сведению.

– Понятно, – вышел и закрыл за собой дверь.

Стоило использовать отсутствие Матиаса и бокора, чтобы устроить себе сиесту. Я наведался в кладовую и достал с одной из нижних полок бутылку вина. Как раз то, что нужно, чтобы заснуть и не думать ни о каких тенях, орденах и неандертальцах.

Грохот ливня по жестяной крыше заставил меня вскочить и сесть на кровати. В комнате было темно, и я, включив фонарь, взглянул на часы. Почти семь вечера. Через полчаса должна была начаться церемония. Интересно, есть ли в кладовой зонт? Хотя едва ли он защитит от такого свирепого ливня.

Молния сверкнула еще несколько раз, осветив комнату голубым светом, и, попрощавшись звуками грома, дождь начал стихать.

До хунфора – общинного зала, где проводились церемонии вуду, – я дошел за несколько минут, по пути увязая по колено в мокром песке. К моему удивлению, Мари с Хосе уже устроились на нашей низкой скамейке у левой стены. Черные свечи вокруг перистиля горели ровным желтым пламенем, освещая сидящих на своих местах хунгана, мамбо и… Викторию в наброшенной на плечи белой накидке, которую она стягивала на груди руками, оставляя обнаженными огромный живот и голые ноги.

– Сегодня будет что-то странное, – шепнула мне Мари, когда я подошел и опустился рядом на скамейку. – Посмотри на бокора.

Я пристально оглядел помещение и с трудом заметил питекантропа, стоявшего в тени митана. Удивительно, но неандерталец, которого я всегда видел только в заношенных спортивных шортах, сейчас был одет в традиционное длинное черно-бежевое полосатое платье бубу и странный черный колпак, очень похожий на классическую шляпу-котелок. Щеки и лоб его были раскрашены черно-белыми полосами, напоминающими молнии. В полумраке казалось, что он, скрестив руки на груди, сверлит взглядом хунгана, который отвечал ему тем же, играя желваками на щеках.

В хунфор, опустив головы, вошли три барабанщика йоруба. За ними следовал хор, который на этот раз состоял только из четырех женщин. При их появлении в зале повисла тревожная гнетущая тишина.

Бокор вышел в центр и громко хлопнул в ладоши. Хунган медленно встал и традиционно обратился к Папе Легба. Однако по его тону было понятно, что делает он это безо всякого желания и словно по какому-то принуждению. Торопливо поцеловав столб, вышел наружу. За ним, поднявшись со своего места, проследовала мамбо, презрительно задрав подбородок.

Никого из унси сегодня не было.

Барабанщики начали слаженно отбивать ритм, на моей памяти еще не звучавший в этом зале. Бокор, выйдя в центр с чашей, принялся рисовать круг. Пытаясь разглядеть, что он там изображает, я пропустил момент, когда Виктория скинула накидку и, полностью обнаженная, появилась перед шаманом, спиной к барабанам и хору. Замерла, опустив голову и придерживая живот.

– Не понимаю… Что происходит? – обратился я к Мари, увидев, что та встала на скамью и напряженно вглядывается в центр зала.

Словно в чем-то убедившись, она снова уселась и повернула ко мне бледное лицо:

– Там, в круге, веве Барона Самди, – выдохнула она мне в ухо.

– Самди? Что это значит?

– Его еще называют Бароном Субботой, – пояснила Мари. – Он страж мира мертвых. И шляпа у бокора, как у него.

Все еще не понимая, я собрался расспросить ее подробнее, но в это мгновение зазвучал хор, затянувший литургию на йоруба. Неандерталец тем временем перерезал горло курице и замешивал муку с кровью в глиняной чаше.

Держа чашу в правой руке, подошел к Виктории и, схватив за волосы, запрокинул ее голову. Затем с силой раскрыл рот женщине и принялся вливать раствор в горло, громогласно читая призыв к лоа.

Я не видел, как много проглотила Виктория этой гадкой смеси, но неожиданно она стала притоптывать ногами и подняла руки вверх, совершая ими волнообразные движения. Бокор положил тушку курицы в круг и ножом отрезал одну из птичьих лап. Обмакнув отрезанную лапку в чашу, присел и принялся что-то рисовать на животе голой женщины. Хор зазвучал громче, барабаны ускорили ритм, и Виктория начала танцевать.

Плавно раскачивая руками над головой, она поочередно сгибала колени и двигала тазом. В африканских танцах почти всегда присутствуют движения, имитирующие фрикции при половом акте. Но то, что вытворяла Виктория, выглядело неприятно и, на мой взгляд, даже отвратительно. Она двигала ягодицами вперед и назад с такой амплитудой и скоростью, что чудовищно огромный живот колыхался и перекатывался так, что у меня возникло опасение, как бы ее плод не вывалился на землю прямо перед бокором. Затем она перешла к круговым движениям тазом, поворачиваясь вокруг своей оси, и ее набухшая грудь начала биться о ребра, рискуя оторваться.