Она скрещивает руки на груди.
- Пытаешься быть милым?
- Нет. Мне не нужно пытаться... так оно и есть.
Она слегка хмурит брови, словно не может решить, злиться ей или смеяться. Чувствую, что улыбаюсь.
- Как тебя зовут? Не знаю, спрашивал ли я раньше.
- Не спрашивал. И меня зовут Лив.
- Странное имя. Ты что болела в детстве? Я имею в виду, «жить» (Имя «Liv» созвучно с «live» - жить) - это то, на что надеялись твои родители, или ты им просто не нравишься?
Она поджимает губы, словно борется с усмешкой. Юмор рулит.
- Лив, Ливи - сокращенно от Оливии. Оливия Хэммонд.
- А. - Я медленно киваю. - Красивое имя. Подходит гораздо больше. - Я не могу отвести от нее глаз. Не хочу ни в малейшей степени. – Что же, Оливия, я сожалею о своем поведении при нашей первой встречи, и надеюсь, ты примешь мои извинения.
Ее лицо чуть заметно дрогнуло - на долю секунды, - но я это увидел. Потом она подходит к столу и теребит завернутый в бумагу пирог.
- Как скажешь. Проехали. Не все из того, что ты сказал, неправда. Совершенно очевидно, что мне нужны деньги.
Из-за самоуничижения, звучащего в ее голосе - и знания, что это по моей вине - я резко окликаю:
- Оливия.
Она смотрит вверх, на мое лицо. И мой тон смягчается.
- Мне очень жаль. Правда.
Темно-синий взгляд на несколько секунд задерживается на мне, прежде чем она мягко говорит:
- Хорошо.
- Хорошо, - отвечаю я так же мягко.
Потом моргает и протягивает пирог Саймону.
- Можешь взять этот - ему два дня, так что мне его не продать. Он может быть немного суховатым, но это за счет заведения.
Он улыбается, как волк, которому только что дали раненую овцу.
- Ты действительно ангел, милая.
- Он может взять с собой вилку? - спрашиваю я. - Чтобы мне не пришлось всю дорогу слушать, как урчит его желудок.
Ухмыляясь, она протягивает вилку.
И я иду до конца.
- Хочешь как-нибудь выпить кофе, Оливия? Со мной?
Прошли годы с тех пор, как я приглашал женщину на настоящее свидание. Это странно - одновременно возбуждает и нервирует.
- Я не люблю кофе. Даже не притрагиваюсь к нему.
Я окидываю взглядом помещение.
- Ты работаешь в кофейне.
- Вот именно.
Я киваю.
- Хм, понимаю о чем ты. Значит, ужин. Ты свободна сегодня вечером? Я могу заехать за тобой на обратном пути.
Она нервно смеется.
- Я думала, у тебя нет времени на... - она изображает пальцами воздушные кавычки, - «ухаживания»?
- Есть вещи, на которые стоит потратить время.
Это застает ее врасплох, и она запинается.
- Ну, я... не... хожу на свидания.
- Господи, почему нет? - в ужасе спрашиваю я. - Это чертов грех.
- Грех?
- Ты сногсшибательна, очевидно, умна - тебе следует чаще ходить на свидания, и желательно с мужчиной, который знает, как это делается. - Я кладу ладонь себе на грудь. - Так совпало, что у меня это здорово получается. Каковы мои шансы?
Она снова смеется, коротко и легко. И это похоже на восхождение на последнюю горную вершину. Удовлетворенно. Более чем победоносно. Прежде чем она успевает ответить, рядом с ней появляется мохнатая головная боль на четырех ногах, издающая тявкающий, рычащий звук.
- Элли! - кричит она через плечо. - Боско нельзя сюда!
- Что это? - спрашиваю я.
- Моя собака.
- Нет. Нет, у меня есть собаки. Собаки произошли от волков. Это произошло от крысы. - Смотрю снова. – От уродливой крысы.
Она поднимает маленького монстра на руки.
- Не оскорбляй мою собаку.
- Даже не пытаюсь - просто говорю правду.
На этот раз. И это чертовски здорово.
Но лай должен прекратиться. Приближаюсь рукой к его глазкам-бусинкам и щелкаю пальцами, приказывая:
- Ш-ш-ш!
И благословенная тишина наполняет воздух.
Оливия переводит взгляд с меня на животное.
- Как… как ты это сделал?
- Собаки - стайные животные, они подчиняются вожаку. Этот достаточно умен, чтобы понять, что вожак здесь - я. - Подхожу к ней ближе, ощущая чистый, приятный аромат - как свежий мед. - Посмотрим, сработает ли это с тобой. - Я щелкаю пальцами. - Ужин.
- Я не собака.
Мои глаза непристойно скользят по каждому прекрасному сантиметру ее тела.
- Нет... определенно нет.
Ее щеки розовеют, а глаза становятся почти фиолетовыми. Это прекрасно.
Но тут в комнату влетает еще один клубочек - маленький белокурый, закутанный в пушистый бирюзовый халат, в тапочках с изображением Губки Боба.
- О-О-О, да... школа снова закрыта. Йу-ху…
Пока не видит нас, и замирает.
А вот она точно знает, кто я.
- Привееет. Круто. - Она указывает на Логана и говорит тонким, смущенным голоском. - Мне нравится твой галстук.
Он бросает взгляд на галстук, затем благодарно кивает.
И она, кажется, хочет провалиться сквозь землю. Но вместо этого берет у Оливии «собаку» и признается приглушенным голосом:
- Пойду повешусь у себя в шкафу.
После того, как она уходит, я спрашиваю:
- Это она так шутит?
- Ей семнадцать. День на день не приходится. - Затем она вытирает свои маленькие ладошки о перед юбки. – Что же, было забавно. Спасибо, что заглянули.
Она машет Саймону.
- Наслаждайся пирогом.
Уже. Он улыбается, рот полон крошек от персикового пирога.
- Увидимся... наверное, - говорит она мне.
Делаю шаг вперед и беру ее теплую ладонь в свою, прежде чем поцеловать костяшки пальцев.
- Рассчитывай на это, любовь моя.
ГЛАВА 5
Оливия
«Рассчитывай на это, любовь моя».
Ого. Что, черт возьми, только что произошло? Поднимаясь в квартиру, чувствую себя мартини Джеймса Бонда - встряхнутой, но перемешанной. Большинство парней, которых я знала, включая Джека, были спокойными и беззаботными. Пассивными. Чем ты хочешь заняться сегодня вечером? Не знаю, а ты чем? Не знаю. Но Николас... другой. Решительный. Мужчина. Мужчина, привыкший, чтобы его слушали.
Видя его трезвым, я вижу разницу. В том, как он держался - широкие плечи, прямая спина, его присутствие почти как гравитация, притягивающая все на своей орбите, заставляя всех нас хотеть позволить ему обладать нами, где он захочет. Даже Боско слушал его, что определенно делает маленького зверька предателем, но я понимаю. Было чертовски жарко. Я все еще чувствую его губы на своей руке. Кто целует женщине руку? Никого из тех, кого я когда-либо встречала, это уж точно. В месте, куда он поцеловал, тепло и ощущается покалывание.
- Знаешь, кто это был? - кричит Элли, практически прижимая меня к стене в гостиной.
- Тсс! Папа спит.
Она спрашивает снова, на этот раз шепотом.
- Э-э, богатый придурок с другом, который и правда любит пироги? - ее большие голубые глаза закатываются к небу.
- Как мы вообще можем быть родней? - она тащит меня в свою спальню и тычет лицом в шестимесячный номер журнала «People». - Это был принц Николас!
И вот он на обложке - в темно-синем кашемировом свитере поверх белой рубашки с воротником, совершенные ухмыляющиеся губы, идеальные руки, сложенные на широкой груди. Похож на эротический сон Оксфордского университета.
- Да иди ты! – восклицаю я, даже вырывая журнал у нее из рук. Это объясняет акцент, который я не могла определить - не британский или шотландский, а Вэссконский. И его поведение - он не вожак стаи, он наследник долбаного трона! Внутри еще дюжина фотографий. Детская фотография, его первый день в садике в кружевной рубашке с воротничком, крупный план подростка, смотрящего в камеру, выглядящего чертовски задумчивым. И более поздние – на одной он на званом обеде обнимает за плечи красивую высокую блондинку в красном платье, на другой сидит в деревянном кресле с высокой спинкой во время заседания парламента. И, Святое дерьмо, должно быть это снимок папарацци - зернистое, увеличенное изображение, но это определенно он, выходящий из бирюзового океана Мальдивских островов, кожа блестит, темные волосы гладко зачесаны назад... голый. Причинное место затемнено, но темная дорожка счастья и V-образные мышцы его бедер ясно видны. Мой язык покалывает от желания провести по этой бороздке. Черт, я хочу облизать фотографию. Колонка сбоку содержит краткие факты о его стране и родословной. Он - прямой потомок Джона Уильяма Пембрука, генерала Северной Британии, объединившего силы с южными шотландцами в войнах за независимость Шотландии. Он женился на дочери Роберта Брюса, короля Шотландии. После поражения Шотландии коалиция Пембрука отделилась от обеих метрополий и после многих лет сражений сформировала свою собственную независимую нацию: Вэсско.
