- Когда вернетесь?

- Поздно.

Его взгляд скользит по мне.

- Похоже на чертовски глупый поступок.

- Оказывается, я поступал чертовски глупо в течение последних пяти месяцев. - Я выхожу за дверь. - Зачем останавливаться сейчас?

Оливия

После душа я надеваю свою одежду – свою настоящую одежду: серые спортивные штаны и белую футболку с V-образным вырезом.

Я не сушу волосы, а скручиваю их в мокрый пучок на макушке. Мои глаза покраснели и опухли, и, вероятно, выглядят еще хуже.

Я вытаскиваю свои чемоданы из шкафа и начинаю собирать вещи, не забыв оставить все до единой вещи, которые принесла мне стилист Сабина. Они уже думают, что я охотница за деньгами; будь я проклята, если вложу в их руки еще больше оружия.

Когда я заканчиваю, то собираюсь спуститься в офис секретаря бюро путешествий, чтобы взять машину до аэропорта и билет домой. Но у моих ног есть другие идеи.

Они ведут меня через книжный шкаф в комнату Николаса. Там тихо, видимо, никого нет. Я вижу на столе стакан виски. Касаюсь его кончиками пальцев - потому что его касался он. Потом подхожу к его кровати - большой, красивой кровати. Утыкаюсь лицом в подушку Николаса, глубоко вдыхая его запах - этот удивительный мужской запах, принадлежащий ему - намек на океан и специи. Он заставляет мою кожу покалывать. Заставляет глаза гореть.

Мне показалось, я выплакала все, но, видимо, нет.

С дрожащим вздохом я кладу подушку обратно.

- Его здесь нет, мисс, - говорит Фергюс с порога. – Он недавно ушел.

- Он не сказал, куда направляется?

- Нет.

Я подхожу к хрупкому, милому человеку.

- Вы были добры ко мне все время, пока я была здесь. Спасибо вам за это.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, его рука опускается на мою руку.

- Он хороший парень - иногда он может вести себя опрометчиво, но у него есть свои причины. Пусть он придет в себя. Он любит тебя, девочка – это ясно как Божий день. Не спеши сейчас уходить. Дай ему еще немного времени.

Слова королевы эхом отдаются в моей голове.

- Время ничего не изменит, Фергюс. - Я наклоняюсь и целую его морщинистую щеку. - Прощайте.

Джейн Стилтонхаус, секретарь бюро путешествий, сидит за своим столом, когда я возникаю в ее дверном проеме.

- Теперь я готова отправиться домой.

Сначала она удивляется - а потом приходит в восторг.

- Чудесно. - Джейн встает со стула и достает из ящика стола папку. - У меня уже готов ваш билет первым классом до Нью-Йорка - разумеется, благодаря дворцу. Я пошлю двух девушек в Гатри Хаус, чтобы они собрали вам вещи.

- Вам не обязательно этого делать. Я уже их собрала.

Ее улыбка напоминает мне ядовитые фрукты - опасно сладкие.

- Все, что Дворец предоставил вам взаймы - платья, драгоценности и так далее, и тому подобное, - остается во Дворце.

- Единственное, что я собиралась взять, - это ожерелье, которое подарил мне Николас.

Она всплеснула руками.

- В частности, и это ожерелье.

Эти слова ударили меня, как турникет в метро, вонзившийся в живот.

- Но Николас сам спроектировал для меня его дизайн.

- Принц Николас заказал ожерелье, а он член королевской семьи, поэтому оно является собственностью Короны. Оно остается.

- Он мне его подарил.

Одна из ее заостренных, нарисованных бровей противно приподнимается.

- И скоро он может подарить его кому-нибудь другому. Оно остается. У нас будут с этим проблемы, мисс Хэммонд?

Хотела бы я показать ей, как мы решаем такие проблемы, вроде нее, там, откуда я родом. Но я этого не делаю - потому что, в самом деле, какая разница?

- Нет, мисс Стилтонхаус. Никаких проблем не будет.

И ее рот принимает изумительное выражение, как у акулы Брюса из мультфильма «В поисках Немо».

- Отлично. Ваш билет будет у водителя, обязательно возьмите с собой паспорт. Приезжайте еще, - ее осуждающий взгляд скользит по моей одежде, - если у вас когда-нибудь будут средства.

И мне не удается покинуть это место достаточно быстро.

ГЛАВА 24

Николас

В ту ночь, после вечера в одиночестве, проведенного в забытьи в углу «Козла», мне не снилась мама, как в прошлый раз, когда я напился и был зол. Мне снится, что я нахожусь на корабле - скрипучем, деревянном пиратском корабле - с потрясающей темноволосой женщиной с идеальной грудью и бледной кожей. В эпицентре гигантского шторма. Меня мотает то влево, то вправо, пока одна могучая волна не опрокидывает все это - отправив меня дрейфовать в море.

Когда я ударяюсь головой о твердый деревянный пол, я понимаю, что нахожусь не на корабле.

И мотание не было сном.

Это был мой младший брат.

Упав на диван, я отключился, и теперь свалился своей жалкой задницей на чертов пол. Когда мне удается открыть глаза, я вижу его, стоящего надо мной, как утренний ангел апокалипсиса, - с Саймоном рядом.

- Какого хрена, Генри?

- Я же говорил тебе, что ты ошибаешься. Я же говорил, что Оливия этого не делала.

Эти слова мгновенно приводят меня в полное сознание.

Генри бросает взгляд на Саймона.

- Расскажи ему.

Саймон выглядит бледным - бледнее, чем обычно. И ни капельки не виноватым.

- Рассказать что? - хриплю я.

Он прочищает горло.

- Да... видишь ли - я начал новое семейное дело…

Когда он не продолжает, я толкаю его локтем:

- И?

- Пироги.

Может быть, я все-таки сплю.

- Пироги?

- Да, свежие и замороженные - их можно доставить в любую точку мира. Мы собираемся надрать задницы Мари Каллендер и Саре Ли. А ты знаешь, как мне понравились пироги «У Амелии», когда мы были в Штатах, так что... я купил рецепты у отца Оливии. Все рецепты.

Мой желудок все еще пребывающий во сне, вздымается.

- За сколько?

- Больше шести нолей.

Я медленно сажусь, гнев нарастает.

- А ты не думал, что должен был сказать мне об этом?

Он потирает затылок.

- Мистер Хэммонд хотел, чтобы все было тихо. Он приводил себя в порядок - делал двенадцать шагов и все такое. Он хотел удивить Оливию, когда она вернется домой, тем, что у нее больше нет долгов и ей не придется управлять всем этим в одиночку. - Саймон съёживается. - И, черт возьми, я никогда не скрывал ничего от Фрэнни, поэтому подумал, будет лучше, если ты не будешь... - его слова затихают, когда он оглядывает меня. - Что ты сделал, Ник?

Что я сделал?

Осознание того, что я сделал, приземляется, как удар лося по яйцам.

Я мгновенно вскакиваю на ноги. И с ужасными словами, которые я бросил ей, звенящими в ушах, я бегу по коридору - рубашка распахнута, ноги босые.

Но в тот момент, когда мои руки касаются ручек, еще до того, как я открываю двери, я знаю… я чувствую это.

Ее здесь нет.

Я стою посреди комнаты Оливии - именно так я теперь ее и представляю, - а не «белой спальней» или «прежней комнатой моей матери». Она принадлежит Оливии.

Теперь это пустая комната Оливии.

Кровать застелена, но незанята. Белые стены и мебель, которые вчера выглядели такими чистыми и красивыми, теперь кажутся серыми и безжизненными. Я проверяю ванную и шкаф - не знаю почему - но за исключением нескольких дизайнерских нарядов, упакованных в прозрачный пластик, которые, как я знаю, не принадлежат Оливии, они такие же пустые, как и все остальное. Все ее следы - шампуни, безделушки и маленькие заколки для волос, которые она всегда оставляет после себя, - были стерты.

Как будто ее здесь никогда и не было.

Возвращаюсь в спальню, и мое внимание привлекает блеск на комоде. Ожерелье со снежинкой. Оно принадлежало ей - оно было сделано для нее; я отдал его ей.

Чтобы оно всегда было с ней.

Думаю, даже это было эгоистично с моей стороны. Мне нравилась мысль о том, что у нее есть что-то осязаемое, что-то, к чему она может прикоснуться, чтобы вспоминать меня... после.