- Девушка. Она восхитительна.

Такие придурки, как Ланкастер, могут получить все, что захотят. Что угодно. Вот почему, когда они находят что-то, что трудно получить - или что принадлежит кому-то другому - это заставляет их хотеть этого еще больше. Они идут за этим напролом.

Я очень давно понял, что мир полон ублюдков, которые хотят то, что есть у меня, только потому, что это мое. И что самый эффективный способ держать их грязные руки подальше от этого - притвориться, что мне все равно, что я на самом деле не хочу этого так сильно, что, возможно, это даже не принадлежит мне.

Это извращение, я знаю, но так устроен мир. Этот мир.

- Да восхитительна. – Ухмыляюсь я. - Но это не должно вас удивлять. У меня всегда был изысканный вкус.

- Но я удивлен. Обычно вы не приводите своих шлюшек домой, чтобы познакомить их с бабушкой.

Я смотрю на молоток для игры в поло в углу - и представляю, как раздавливаю им его яйца.

- Не стоит так много об этом размышлять, Ланкастер, вы же навредите себе. Просто я обнаружил, что удобно иметь в доме готовую на все киску. И она американка - они все текут по всей этой королевской теме.

Я пожимаю плечами, и мой желудок сжимается от боли. Если я не уберусь от него в ближайшее время, меня вырвет.

Ланкастер смеется.

- Я хочу попробовать американскую киску. Позвольте мне ее попробовать. Вы ведь не против, правда?

Или, черт возьми, убью его. Мои кулаки крепко сжимаются по бокам, и я разворачиваюсь. То, что выходит из моего рта, совсем не то, о чем я думаю.

- Конечно, нет, но только после того, как я с ней закончу. Ты ведь понимаешь, Ганнибал? Если я поймаю тебя на расстоянии обнюхивания от нее до этого, я прибью тебя к стене за твой же член.

Возможно, я все же скажу немного из того, что думаю.

- Господи, тебе не обязательно из-за этого впадать в средневековье. - Он поднимает руки вверх. - Я знаю, что ты не любишь делиться. Дай мне знать, когда тебе надоест эта дырка. До тех пор я буду держать руки подальше.

Я уже ухожу.

- Передавай привет своим родителям.

- Я всегда это делаю, Николас, - кричит он мне вслед.

А еще через мгновение небеса разверзаются, гремит гром, и дождь льет так, словно каждый ангел на небесах заплакал.

- Что значит, ты не знаешь, где она?

Я нахожусь в утренней комнате Гатри-Хаус, и передо мной, опустив глаза, стоит молодой охранник.

- Она пошла в туалет, сэр. Казалось, это заняло много времени, поэтому я вошел, чтобы проверить ее... а она пропала.

После матча по поло я давал интервью. Оливия должна была вернуться сюда, чтобы встретиться со мной. Но она так и не приехала.

Пока я тратил время, отвечая на дурацкие вопросы, разговаривая с людьми, которых ненавижу, Оливия... потерялась? Ее схватили?

Тысячи мучительных мыслей проносятся в моей голове, заставляя ее раскалываться. Я дергаю руками волосы.

- Убирайся.

Этим займется Уинстон. Он найдет ее – это у него хорошо получается. Но я расхаживаю по комнате, потому что хочу быть тем, кто ее отыщет.

- Все будет хорошо, Ник, - пытается Саймон, садясь на диван рядом с Фрэнни. - Она обязательно появится. Наверное, она просто заблудилась.

Снаружи гремит гром, окно дребезжит, насмехаясь. И тут звонит телефон.

Фергюс отвечает и поворачивается ко мне с самой доброжелательной улыбкой, которую я когда-либо видела на его лице.

- Мисс Хэммонд только что подошла к южным воротам, Ваша Светлость. Они ее сейчас приведут.

И все мое тело будто сдувается от облегчения.

До тех пор, пока я не вижу ее - промокшую насквозь, с выражением боли в огромных глазах.

Я пересекаю комнату и притягиваю ее к себе.

- Ты ранена? Господи, что случилось?

- Мне нужно было подумать, - решительно говорит Оливия. - Я лучше соображаю, когда хожу.

Мои руки сжимаются на ее руках, когда я отклоняюсь назад, желая встряхнуть ее.

- Ты не можешь ходить по городу без охраны, Оливия.

Она просто смотрит на меня с тем же пустым выражением.

- Нет, могу. Ты не можешь, а я могу.

- Я тут чуть с ума не сошел!

Ее голос бесцветный. Сухой.

- С чего это?

- С чего?

- Да, с чего? Я же просто домашняя американская киска, от которой ты пока не устал.

Ужас кувалдой врезается в меня, выбивая воздух из легких, заглушая мой ответ.

- Просто дырка, которую твой друг может отыметь, но не до тех пор, пока ты с ней не закончишь, потому что ты не делишься.

- Оливия, я не думал…

- Не думал, что я услышу? Да, это я поняла. - Она вырывается из моих объятий и отступает назад, ее взгляд жесткий и недоверчивый. - Как ты мог сказать такие вещи?

- Я не это имел в виду.

- Мне все равно, что ты имел в виду, ты их сказал! Такое ты говоришь обо мне своим друзьям, Николас?

Она указывает на Саймона. И мне плевать, что на нас смотрят. Я подхожу к ней и произношу сквозь зубы:

- Ланкастер мне не друг.

- Он говорил, как твой друг.

- Нет, он не друг! Это просто... такой способ для здешних обстоятельств.

Оливия качает головой, и ее голос становится сдавленным, напряженным от усилий сдержать слезы.

- Если это так, то я еду домой. Я думала, что смогу это сделать, но... я больше не хочу.

Когда она поворачивается, я кричу:

- Стой!

Она даже не потрудилась обернуться.

- Отвали!

Я хватаю ее за руку. А потом она действительно разворачивается. Дает мне такую пощечину, что моя голова откидывается в сторону, а щека пульсирует.

- Не трогай меня, мать твою!

Оливия стоит передо мной, ноги на ширине плеч, пальцы согнуты, словно когти, глаза бегают - как у прекрасного, дикого, загнанного в угол зверя.

- Позволь мне объяснить.

- Я уезжаю! – вопит она.

Мое лицо становится жестким, напряженным, и гнев обостряет мои слова - потому что она, черт возьми, не слушает.

- Попробуй, любимая - машина моя, дом мой, вся эта чертова страна моя! Ты никуда не уйдешь, потому что я скажу им, чтобы они ничего тебе не давали.

Она поднимает подбородок, расправляет плечи.

- Тогда я пойду в аэропорт пешком.

- Это слишком далеко - ты не сможешь дойти.

- А ты смотри!

Голос Фрэнни, музыкальный и спокойный, как у воспитательницы детского сада, вклинивается между нами.

- Дети, дети... хватит об этом.

Она берет обе руки Оливии в свои и поворачивается ко мне спиной.

- Оливия, Николас прав - на улице просто ужас, ты никуда не пойдешь. И выглядишь ты ужасно - ты не можешь выйти вот так! - она поворачивается к Фергюсу. - Фергюс, приготовь ванну и принеси в комнату Оливии бутылку «Курвуазье».

Фрэнни откидывает волосы Оливии назад, как это делают с маленьким грустным ребенком.

- Хорошая горячая ванна, хороший напиток, и если ты утром все еще захочешь уехать, я отвезу тебя сама. - Ее темные глаза многозначительно смотрят на меня. - У меня есть своя машина.

Оливия вздрагивает, вдыхая, будто на грани слез - и этот звук разрывает меня.

- А теперь иди, - говорит ей Фрэнни. - Я сейчас поднимусь.

Когда Оливия выходит из комнаты, я иду следом, но Фрэнни встает у меня на пути.

- О нет, оставайся здесь.

- Саймон, - говорю я, нахмурившись, - забери свою жену, пока я не сказал то, о чем потом пожалею.

Но Фрэнни просто наклоняет голову, оценивая меня.

- Раньше я думала, что ты эгоистичный ублюдок, но теперь начинаю верить, что ты просто дурак. Дважды проклятый идиот. Не знаю, что хуже.

- Тогда, наверное, это хорошо, что мне наплевать на твое мнение обо мне.

Единственный признак того, что она меня услышала, - это резко приподнятый уголок ее розовых губ.

- Думаю, тебе нравится ее неосведомленность - это делает ее зависимой от тебя. И это сохраняет ее невинность. Она не запятнана этой выгребной ямой, в которой остальные плавают ежедневно. Но ты оставил ее уязвимой. Она не знает правил. Она даже не знает названия игры.