В детстве Нейтан об этом не думал. Теперь же ему приходило в голову, что Брендону просто необходимо было знать, что во всем есть какой-то смысл — и в жизни, и в смерти. Будет что-то после, что может оправдать всё происходящее.

Нейтан привык думать о Брендоне как о веселом парне, который всегда готов смеяться, подтрунивать и не унывать.

Теперь, вернувшись домой, Нейтан понимал, что не всё может быть так, как он помнил. Да, безусловно, никаких теплых эмоций эти стылые стены не вызывали. А еще он помнил пьяного отца Брендона и его безумную мать. О чем он думал с таким наследием? Может, потому и не хотел уезжать в город? Не считал, что там ему найдется место.

Только среди этих стен, призраков и безумия.

Может быть, Брендон и правда сам выбрал смерть. Но они все в этом виноваты: его родители и родители Нейтана, этот дом и всё прошлое. Сам Брендон, безусловно. Может, и Лин.

И уж точно Нейтан. Он сбежал, не оглядываясь на других и не думая о них. Лин еще может высказать всё, что думает по этому поводу. Брендон уже не может.

— Нейт?

Он вздрогнул и поднял голову. Настолько задумался, что потерял нить разговора. Судя по поджатым губам матери и морщинке у нее на лбу, она явно была недовольна.

Рука Тейлор мягко легла на бедро в незримой поддержке, и Нейтан вежливо сказал:

— Извини, задумался. Что ты сказала?

Эстер Эшмор, конечно же, была недовольна, но явно посчитала, что настоящей леди (а она считала себя именно такой) не пристало зацикливаться на мелочах. По крайней мере, Нейтан надеялся на это.

К нему еще прилип лекарственный запах из больницы, а изнутри всё покрылось пеплом после утренних видений в лесу, так что Нейтан не придумал, как отказаться от семейного ужина и чаепития. Уже в процессе вспомнил, насколько бывает мучительно.

Он успел поработать в своей комнате и решить пару вопросов с редактором. Тейлор тоже занималась делами, сидя рядом с телефоном. Так что всё было почти уютно и по-домашнему. Можно представить, что они где-то в Лондоне, а вовсе не в мрачном доме посреди лесов и призраков.

Но потом наступил семейный ужин.

Эстер расстаралась: запекла мясо с травами, приготовила несколько салатов, нарезала овощи. Даже достала бутылку вина, что делала крайне редко. Нейтан только заметил, что на столе нет ничего из того, что готовил ночью Лин. Он сам сидел рядом с отцом, разговаривал с ним о каких-то мировых новостях, на которые всем было плевать. Подкладывал себе в тарелку всё, что было на столе, но почти не ел.

Эстер смачивала губы вином и вела безупречную светскую беседу, от которой сводило скулы. Нейтану оставалось удивляться, как Лин спокойно сидит и даже не ершиться — или как Тейлор может вежливо улыбаться и поддерживать разговор. Она нахваливала ужин и спрашивала у Эстер рецепты, отчего та скромно улыбалась, но Нейтан видел, что мать довольна.

Он пытался вести себя непринужденно, но мысли то и дело соскальзывали на утреннее происшествие или Брендона. Или детство.

Так что во время чаепития он совсем задумался, что не укрылось от внимания матери.

— Еще раз извините, — вежливо сказал Нейтан. — Мама, ты вроде говорила о проблемах с местной ярмаркой? Очень жаль, если ее закроют. Это почти местная достопримечательность.

Нейтан спрятался за чашкой чая, надеясь, что мать просто продолжит разговор. Она, конечно, еще поджимала губы, но правда продолжила рассказ о ярмарке, и Нейтан с трудом удержался, чтобы не вздохнуть облегченно.

Обеденный стол, покрытый старинным кружевом и грязными тарелками, остался в стороне, теперь устроились на старых креслах и диване, еще ближе к стене, увешанной мертвыми бабочками. Нейтан старался не смотреть на них.

У него во рту еще стоял вкус можжевеловых ягод, которые он умудрился раскусить, приправа из мяса. Ароматный земляничный чай оказался как раз вовремя. Чашки из тонкого фарфора, украшенные изящными изображениями птиц и цветов, шоколадный пирог — это всё могло сойти за обычный семейный вечер. Лин даже растопил камин под чутким руководством отца — раньше этим занимался Родерик Эшер, но, когда перестал ходить, стало проблематичным.

В стены бился неистовый дождь — как казалось Нейтану, вместе с призраками.

Всё прошло почти неплохо. Да, тоскливо, напряженно, но почти неплохо. Нейтан перевел дух, но, как оказалось, слишком рано.

— Жаль, что никто из вас не заинтересован в бизнесе, — посетовал отец. Кажется, вполне искренне.

Нейтан пожал плечами, заметил, как напрягся Лин: видимо, для него этот разговор не был в новинку.

— Родерик, дорогой, давай не будем о делах, — сказала Эстер. — Мы же здесь не для того. Но раз так… я тут подумала, мальчики, что можно немного украсить ваши комнаты, раз вы пока остаетесь.

— Мы ненадолго, — быстро сказал Лин.

Эстер снова поджала губы. Поправила массивную брошь у горла, как будто та не сидела идеально на ее блузке.

— Линдон, ты многого не понимаешь.

Весь вечер Лин явно старался быть тихим и вежливым, что было на него не похоже. Может, как и Нейтан, решил, что так проще переждать — и пережить семейный ужин. Или тоже думал о призраках и вспоминал, что видел. Но сейчас Нейтан увидел, как почти физически взорвалось спокойствие брата.

Он явно не допускал даже мысли остаться в доме дольше, чем необходимо.

— Это ты не понимаешь! — чашка Лина с силой стукнула о блюдце. — Мы тебе не бабочки под стеклом! И не будем оставаться в этом склепе дольше, чем необходимо.

— Линдон, кажется, большой город плохо на тебя повлиял.

— Это ты на меня плохо повлияла! Этот чертов дом. Я здесь уже как мертвый.

— Не смей оскорблять родной дом, — холодно сказала Эстер. — И свою семью. Мы дали тебе всё. Я не жду благодарности, но можно хотя бы на хамить.

— Хамишь здесь только ты, — буркнул Лин. — И бесишься, когда кто-то не выполняет твои указания. Тебе не дети были нужны, а заводные игрушки. Оловянные солдатики. И плевать, чего мы на самом деле хотим!

Эстер молчала. Только ее глаза, не отрываясь, смотрели на яростного Лина, который стискивал чашку до побелевших костяшек.

— Ты очень неблагодарный сын, — в голосе Эстер было столько холода, что она в одиночку могла остановить глобальное потепление. — Мы нянчились с тобой, как могли, болезненный ребенок, который вечно ныл и всего боялся. Почему ты никогда не мог быть нормальным? Думала, перерастешь все свои глупости, но вижу, большой город совершенно испортил. Я слишком тебя избаловала, а ты всего лишь трусливый мальчишка, который может только кидать оскорбления.

Эстер поднялась, даже сейчас собранная и элегантная, как будто она на сцене, а не в собственном доме, где вряд ли бы кто оценил ее гордую позу.

— Ты расстроил меня, Линдон, — в голосе Эстер холод смешался с ровно отмеренной горечью. Из рукава ее блузки выскользнул платок с пришитым по кайме кружевом. Эстер промокнула глаза и молча вышла из комнаты.

Родерик покачал головой и посмотрел на Лина. Тот не поднимал взгляд, уставившись на чашку на блюдце у себя в руках.

— Ну зачем ты опять расстроил мать. Ох, Линдон… ты не оправдал наших ожиданий.

Не прибавив ни слова, он ловко закрутил колёса инвалидного кресла и последовал за Эстер.

За время отсутствия дома Нейтан и забыл, почему отец никогда не был значимой фигурой в его картине мира. Сегодняшний вечер хорошо напомнил: может, когда-то Родерик Эшмор и был сильным мужчиной, хорошим бизнесменом, но те дни давно прошли. После того, как он перестал ходить, он будто сам себя запер не столько в инвалидном кресле, сколько в этом доме, приняв руководство жены и одобряя его.

Может, он любил жену. Скорее всего, ему просто удобно. И удобство куда важнее даже детей.

Лин торопливо поставил чашку на стол, и Нейтан заметил, что руки у него дрожат. Он так и не поднял головы и торопливо направился к лестнице наверх. Почему-то только теперь Нейтан вспомнил, что Лин всегда не умел молчать, он выплескивал эмоции на бумагу в рисунках — или вот так в слова, которые Эстер неизменно обращала против него самого.