…хмурый темноволосый мальчик шёл вдоль высоченных сосен, угрюмо качавших верхушками. Одежда на нём была порвана, лицо и руки — в грязи и следах запёкшейся крови. Высоко, над теряющимися в недостижимой высоте деревьями плавилось золото рассвета. Мальчик пережил ночь, в течение которой за ним по всей тайге бегали мёртвые люди. Эти люди хотели убить и съесть его. Но мальчик сам убил как минимум пятерых. Он не знал, где остальные дети, пережил ли хоть кто-то эту полную ужасов ночь, за которую в нём в очередной раз что-то надломилось и сломалось, хотя казалось, что больше уже нечему.

Обойдя гигантский, покрытый мхом валун, мальчик подошёл к тонкой полоске грязного ручья, пробегавшего через эту часть леса. Упав на землю, он окунул руки в прохладную воду и умылся. А потом спрятал лицо в ладонях, и худые сутулые плечи задрожали. Мальчик заплакал. Не потому, что ему было больно или страшно — нет, все эти доступные обычным людям ощущения были утрачены для него навсегда. Он плакал по своему отнятому детству, по матери, которую тогда ещё помнил и любил, по котёнку, со смертью которого так и не смог смириться. Ударив кулаком по поверхности воды и взметнув брызги, мальчик выпрямился, ныряя рукой куда-то под испещрённую дырами и каплями крови куртку, и вытащил на свет сложенный вчетверо листок. Развернув его, он уставился на портрет девочки, — непослушные волнистые волосы, смешная родинка на носу — и постепенно на лице мальчика начала проступать робкая, неуверенная улыбка, которую оборвал внезапный крик, раздавшийся среди сосен.

— Глеб!

— Глеб!…

Бывший некромаг резко вынырнул из прошлого, глядя повзрослевшими глазами на Таню, стоявшую возле одной из сосен.

— Тут твоё имя!

Приблизившись, он внимательно вгляделся в поистёршиеся от времени буквы, а потом кивнул:

— Жанна вырезала когда-то. За это старуха засунула её в гроб к полуразложившемуся мертвецу.

Таню передёрнуло:

— Она наказывала вас даже за порчу деревьев?

— Наказание было за любовь, — усмехнулся Глеб. — Нам запрещалось испытывать это чувство. Я был единственным, кому она милостиво разрешила полюбить, хотя до сих пор не знаю, почему. Идём.

Они пробирались по лесу, который окутывал молодых людей своими звуками и запахами.

— Знаешь, — внезапно произнесла Таня, — я поняла, что отсюда чуть меньше тысячи километров до нашей… до места, в котором жили мы с Ванькой.

— Хочешь, завалимся к нему с дружеским визитом? — иронично предложил Глеб.

Девушка не ответила, и они продолжили продвигаться вперёд молча. Бейбарсов всегда пропускал момент, когда могучие деревья расступались, выводя к обрыву, на котором устрашающей тенью зависла древняя избушка. Она была такой старой, что наполовину вросла в землю. И при виде этого зрелища кровь резко отхлынула от лица Глеба.

Таня осторожно прислонила контрабас к ближайшей из сосен, приблизилась к нему и крепко сжала своей ладошкой его похолодевшие пальцы.

— Я с тобой, — прошептала она.

Бывший некромаг взглянул на неё. Он не знал, как объяснить девушке, что именно происходит сейчас в его душе. Там страх боролся с ненавистью, старые травмы, как незажившие раны, вновь вскрылись и стали кровоточить, а в голове стояли вопли, крики других детей — несчастных детей, которые оказались менее везучими, менее живучими, чем он с сёстрами — и собственный тихий плач.

Однако по мере того, как солнце постепенно склонялось к горизонту, его рука, зажатая между Таниными пальчиками, согревалась. Они по-прежнему стояли метрах в ста от землянки, поросшей мхом и почти сливающейся с окружающей действительность. И вот, наконец, Глеб сделал первый шаг.

Прежде чем переступить порог, он проверил дом на наличие проклятия или порчи. Чисто — по крайней мере, на первый взгляд. Вдохнув побольше воздуха, как перед прыжком в воду, Бейбарсов резко толкнул дверь. С ужасающим скрипом та приоткрылась, впуская в избушку, вместе с непрошеными гостями, лучи закатного солнца, осветившие танец миллионов пылинок, покрытый многолетней грязью пол, низкий потолок с подвешенными к нему пучками засушенных растений и каменный очаг с огромным котлом посередине.

Сделав пару шагов, Глеб остановился, прислушиваясь к собственным ощущениям. Здесь всё ещё присутствовала магия, причём аура её была настолько плотной, пронизанной густой тьмой, что буквально пригибала к земле.

— Вот здесь я и вырос, — сказал он глухо.

Подошедшая сзади Таня тронула его за плечо.

— Знаешь, а ведь когда-то я думала, что нет на свете хуже условий, чем продуваемый всеми ветрами балкон в квартире Дурневых.

Обернувшись, он встретился с ней глазами. В каре-зелёных зрачках девушки отражались потрясение и грусть. Но не было того, что он страшился увидеть: жалости. Она не жалела его, она его понимала. Или, во всяком случае, пыталась понять.

Сбросив оцепенение, Глеб огляделся, выхватывая взглядом до боли знакомые предметы. Грудь ему сжало что-то тугое, страшное, но он упрямо заставлял себя игнорировать нахлынувшие страхи прошлого.

— Сарданапал говорил, что тайник нужно искать в погребе?

— Да, — кивнула Таня, разглядывая заваленный мусором пол.

Ногой, обутой в высокий военный ботинок, Бейбарсов раскидал в стороны обрывки бумаги, сухие листья и стебли трав, грязь и маленькие трупики мышей. Под всем этим обнаружились огромные медные скобы, вделанные в деревянные доски пола. Проверив на всякий случай и их, мужчина взялся за оба кольца разом и резко дёрнул. Доски неохотно, со скрежетом разошлись, открыв зияющий провал. У основания вырисовывалась ненадёжная лестница, уходившая вниз и теряющаяся в темноте. Без лишних раздумий Глеб опустился на корточки и взялся за верхнюю перекладину. Стоило ему это сделать, как в погребе зажглось несколько факелов. Переглянувшись, молодые люди по очереди спустились вниз.

Погреб оказался маленьким и тесным. Здесь марево пыли оказалось ещё плотней. Таня закашлялась. Всюду стояли какие-то склянки, заполненные жидкостью, мётлы и черепа — прямо как из сказок о злых ведьмах. Вот только это было совсем не сказка.

На небольшом возвышении стояла раскрытая толстая книга. Глеб хмыкнул, в неверном свете огня разглядывая написанное. Таня вопросительно вскинула брови.

— В эту книгу старуха записывала имена всех своих врагов, — пояснил он, — а когда они умирали, вычёркивала их. В такие дни она бывала довольна и почти не издевалась над нами.

Осторожно озираясь по сторонам, Глеб чувствовал, как голова начинает пульсировать от боли. Что-то гнетущее острым крючком вцепилось в горло, рвануло. Бывший некромаг сжал кулаки, стараясь отделаться от душивших ощущений, как вдруг раздался вскрик.

Резко обернувшись, он увидел, что Таня тянет руки к продолговатому ящичку, на крышке которого был изображён странный амулет — перевёрнутая пятиконечная звезда с заключенным внутрь полумесяцем. Ящичек казался совершенно безобидным, однако чутьё заставило Глеба рвануться вперёд и в последний момент схватить Танину руку.

— Какого Лигула ты творишь! — гневно воскликнул он.

— Я… Прости, я не подумала, — смутилась девушка. — Думаешь, он проклят?

— Ясен Древниров х…

— Глеб! — Таня прервала его с притворным осуждением.

Он смягчился и отпустил её, разглядывая странную находку. Бейбарсов помнил всё, что находилось в этом доме, и сейчас мог со стопроцентной уверенностью заявить: прежде он не видел этого ящичка. Значит, старуха прятала его, и значит…

— Там что-то важное, — заключил он вслух и занёс руку, скороговоркой пробормотав несколько контрзаклятий от сглаза и порчи.

Сразу пять искр оторвались от кольца и окутали шкатулку мерцанием, которое растворилось в пыльном воздухе. Однако ничего не произошло, и от ящичка по-прежнему исходила очень тёмная аура. Глеб нахмурился.

— Что такое? — спросила Таня, вглядываясь в его лицо.

Он внимательно посмотрел на неё:

— Академик тебе ничего больше не говорил? Никаких уточнений по поводу того, какой тип магии здесь может пригодиться?